Мне уже приходилось отмечать, и даже не один раз, что мы все время оказываемся внутри различных фольклорных жанров. Внутри анекдота, например. Внутри скабрезной частушки. Внутри лубка, тюремной песни, пословицы, загадки, народной приметы…
Нынешнее время даже уже не анекдотическое. Не частушечное, не лубочное. Оно откровенно сказочное.
Выводы и уроки из сюжетов, мотивов, интриг и хитросплетений, происходящих с нами, вокруг нас и с нашим активным, а чаще пассивным участием следует искать не в философских трактатах, не в фундаментальных трудах по истории, социологии или политологии, а скорее в работах фольклористов, в трудах исследователей волшебных и прочих сказок.
А еще надежнее и поучительнее — просто вспоминать сами сказки, сказки из времен нашего детства. Эти сказки, — и народного, и авторского происхождения, — были для нас первыми учителями жизни, задавшими нам на всю нашу последующую жизнь очень простые и очень неколебимые, — этические и эстетические, — координаты в процессе постижения мира.
Для меня — и я абсолютно уверен, что далеко не только для меня, но и для очень многих моих соотечественников разных поколений, — этой золотой дверью в разумный упорядоченный мир, стали, конечно, сказки Пушкина.
Их я слышу постоянно. Особенно перед тем, как заснуть. Они звучат голосом моей мамы. Я даже не могу сказать, что это было первое знакомство с поэзией. Мир тогда еще не делился для меня на поэзию и не поэзию. Это было знакомством с миром вообще. С миром, существовавшим за пределами утробного тесного тепла семьи и дома. И эти сказки с их не всегда понятными сюжетами, но с хорошо понятным ритмом, вносившим ясность и возможность примирения всего со всем, навсегда стали для меня ключом. Ключом во всех значениях этого слова: ключом, открывающим дверь в новое и непонятное, и ключом, чистой и необъяснимой радостью бьющим из-под земли.
Новостные сюжеты нынешнего времени помимо нашей воли сами собой накладываются на сюжеты и образы детских сказок про гусей-лебедей, про сестрицу Аленушку и братца Иванушку, про доктора Айболита и злодейского Бармалея.
В детстве я довольно часто болел. Поэтому в комнате, где я лежал с термометром под мышкой и с неудобным ватным компрессом на нежной шее, всегда был включен радиоприемник.
Как бы ни старались радиодикторы посредством хорошо поставленных голосов и тщательно отрепетированных интонаций донести до моего сознания тексты «передовой статьи и краткого обзора газеты «Правда», как бы ни тщились проникнуть в мою чувствительную душу «произведения советских композиторов», как бы ни усыплял своей монотонной речью мое и без того полусонное от температуры сознание тот или иной «писатель у микрофона», жалостливо тревожащийся о перспективах предстоящей посевной, я все это безжалостно пропускал мимо ушей. Я пропускал их всех мимо себя, представляя себя кем-то вроде постового милиционера на перекрестке Калинина и Шоссейной, который энергично и с сердитым почему-то лицом вращал своей полосатой палкой, как бы говоря: «Давай! Давай! Проезжай! Не задерживайся тут».
Я лежал и считал минуты до того счастливого момента, когда придут уже наконец-то меня проведать Буратино с Мальвиной, Чиполлино с мальчиком Вишенкой, мальчик-колокольчик из города Динь-динь и красивая — из ногайской сказки — девочка Айога («га-га»), в конце сказки зачем-то превратившаяся в гусыню и улетевшая со стаей прочих гусей куда-то в южные края — только ее и видели .
Не пестрой и шумной, конечно, толпой они приходили ко мне, а все же по очереди. Сегодня одни, завтра другие. Ради таких дорогих гостей стоило жить сегодня, имело смысл дожидаться завтрашних десяти часов утра и даже хотелось подольше поболеть.
Мир сказок, окружавший нас с детства, не всегда был столь безоблачным и столь совершенным. Чуть позже оказалось, что сказочные сюжеты и образы безбожно эксплуатируются разными оборотистыми халтурщиками, разными детсадовскими и «елочными» сценаристами, умеющими превращать сказку во что-то вроде замурзанных и заляпанных чем-то непонятным мутных картинок, висевших на стене нашей районной детской поликлиники и свидетельствовавших об исключительном вреде мух.
Моя жена когда-то работала редактором в музыкальном издательстве. Там в основном издавались ноты. Но и книги тоже. Жена работала именно в книжной редакции. Среди выпускаемых книг были биографии композиторов, музыковедческие исследования, монографии, сборники статей, мемуары — ну, в общем, понятно. Также там издавались и книжки для детей и подростков. На музыкальные, естественно, темы.
Среди постоянных авторов своей особой «писучестью» выделялась из всех прочих одна не очень юная дама, сочинявшая, представьте себе, сказки. Сказки эти выполняли конкретную дидактическую задачу: они были призваны привить юным читателям и читательницам первоначальные знания о музыкальной теории и практике.
Жена моя чахла над этими безысходными рукописями, иногда за свои редакторские страдания вознаграждая себя некоторыми счастливыми находками, которые она выписывала в блокнотик и потом развлекала этим меня и наших общих друзей. Мне запомнилось, что в одной из этих поучительных сказок фигурировал в числе прочих «злой волшебник Диссонанс».
Хорошо заметная сказочность нынешних времен особенно наглядна и очевидна на фоне пресловутой пандемии, деформирующей, искажающей, окрашивающей в неправдоподобные цвета все, что происходит в политике, в обществе, в культуре, в спорте, в частной и даже в интимной жизни.
Как вам кажется, почему вдруг я стал вспоминать, думать и даже писать о тотальной сказочности нашего времени, а также о сказках нашего детства и обо все прочих злых волшебниках, маниакально норовящих похитить «нашу елку» с «нашего праздника», как будто не проще ее купить на елочном базаре или, — что еще проще, — заказать по интернету?
Почему? Почему я заговорил об этом? Почему выскочил из моей памяти этот «злой волшебник Диссонанс», причем не простой, а когнитивный?
А потому что я узнал из новостей о том, что по распоряжению столичных властей до 15 января отменяются все массовые зрелищные мероприятия, а рестораны и клубы в новогоднюю ночь должны быть закрыты.
То есть буквально «похищают нашу елку с нашего праздника». И никаких не будет вам «Раз! Два! Три! Елочка, зажгись!»
Я-то, честно говоря, никогда не жаловал эти «народные гуляния», вместе со многими привыкнув считать Новый год семейным или, в крайнем случае, узко-дружеским событием.
Но это я. А есть ведь и другие, которые как раз все это любят. И их много! А уж про детей что и говорить!
Новый год — в календарном смысле — наступит еще через полтора месяца, а елку злые диссонансы сперли уже.
А в общих чертах нынешняя сказка, — если бы ее сочиняла та самая дама-сказочница, — получается примерно такая.
Сначала в наш мир пришел злой колдун Коронавирус. И стал заражать всех вокруг. К кому он прикоснется, тот начинает кашлять, стонать и лежать в постели. А самое ужасное то, что он не может понять, что чем пахнет. Следом за ним явилась королева Пандемия и приказала этому колдуну заморозить всех людей. Все застыли, и никто не мог ни к кому прикоснуться, никто не мог прийти к кому-нибудь в гости, чтобы угоститься чем-нибудь вкусным и поиграть. Все замерли и стояли-сидели в тех позах и положения, в какие их поставил или посадил жестокий генерал Карантин.
И никто не смог даже встретить как полагается Новый год и зажечь елку! И все плакали и звали друг друга, но сдвинуться с места не могли.
И так бы длилось вечно, если бы не радостная весть, принесшая людям надежду. Откуда-то издалека, говорили знающие люди, идет к нам наша спасительница. Это добрая и всесильная принцесса Вакцина с отрядом верных, отважных и благородных антител. Она всех расколдует, и мы снова сможем делать то, что мы могли раньше, но не можем теперь.
А если нам к тому долгожданному моменту еще и удастся каким-то образом не забыть о том, что же такое мы не можем теперь из того, что мы могли раньше, если мы сможем вдруг вспомнить о том, чем в принципе должны заканчиваться сказки, будет совсем хорошо.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.