Казалось бы, совсем не до этого. В контексте тотальной, в мировом, так сказать, масштабе, самоизоляции даже важнейшая тема предполагаемых мероприятий по организации всенародного одобрения великого Обнуления стыдливо уходит в заранее подготовленную тень. И оттуда, из тени, тускло поблескивает на уличных билбордах изображениями каких-нибудь попсовых певцов или народных артистов, страстно зазывающих публику поддержать кого надо и проголосовать за что следует, потому что без спасительных поправок никакой жизни нет, не будет и быть не может.
А тут еще на периферии общественного сознания зачем-то замельтешили на манер цирковых реприз диковатые даже для нашего хронотопа истории с разными памятниками одному и тому же маршалу. Маршал-то вроде один и тот же, а его, так сказать, трехмерные воплощения разные. И эти изображения, судя по всему, находятся друг с другом в каких-то непростых отношениях.
Из разрозненных беглых сообщений складывается ощущение какой-то залихватской фантасмагории, отсылающей то ли к Гоголю, то ли к Гофману. То ли к «Дон-Жуану», то ли к «Восковой персоне».
Краткая и не очень достоверная хроника этих загадочных событий примерно такая. Старый памятник маршалу Жукова взяли вдруг убрали с насиженного места, а вместо него тут же поставили другой, тоже конный. Потом, если верить слухам, этот второй тоже убрали и поставили на это место то ли первоначальный, то ли и вовсе какой-то третий.
И все это в полной информационной ватной тишине.
Там безусловно кто-то с кем-то за что-то, — скорее всего за историческую и художественную правду, а за что же еще — сражается. Но выглядит это как война самих монументов друг с другом. Как битва одного маршала Жукова с другим маршалом Жуковым. А возможно, что еще и с третьим.
Монументальное эпическое панно могло бы называться «Битва бронзовых маршалов на фоне карантина».
Не вполне адекватная персональная или коллективная страсть по отношению к памятникам, как и к прочим государственным символам, сакральна, логике она не поддается. Если, конечно, не считать этой самой «логикой» туманные сюжеты, связанные с госзаказами и бюджетами. Но зачем такая грубая проза? Зачем такой цинизм?
Войны с памятниками — это вообще любимая забава пост-тоталитарных обществ. Я сам стоял в августе 1991 года на Лубянской площади и видел, как с постамента скидывали железного Феликса.
Через сколько-то лет на волне ползучей ресоветизации то один, то другой, то какой-нибудь коммунистический депутат, то какой-нибудь «представитель общественности» сначала тихо, а потом все громче заговорили о том, как бы это… того… поставить бы на место. Типа, наша история, народ хочет, то, се — ну как всегда они говорят в таких случаях.
Я готов в принципе согласиться с тем, что сносить памятники не хорошо и не исторично, что каковы бы ни были их прототипы, они являются всего лишь продуктами скульптурного ремесла. Что они всего лишь статуэтки на бабушкином комоде, только чуть побольше. И что чем дальше в историческую перспективу удалятся связанные с тем или иным памятником общественно-политические обстоятельства, тем миролюбивей и безобидней они становятся.
Но факт свержения памятника является событием не менее исторически значимым, чем его водружение. В этом смысле восстановление Храма Христа и инициатива восстановления памятника Железному Феликсу, сколь бы кощунственным ни казалось подобное сопоставление, суть явления одного порядка.
И если на месте новоявленного Храма Христа стоял бы памятник, напоминающий о том, что здесь был храм, разрушенный большевистской властью, то это было бы то что надо. Это точно было бы исторично.
Общество, уверенное в своей принадлежности истории, как правило ничего не сносит. Оно воздвигает новые монументы, созвучные своей эпохе. Оно накапливает. Бастилию, по-видимому, тоже не надо было рушить в свое время. Она тоже имела свою культурную ценность, не меньшую, во всяком случае, чем козлобородый истукан работы скульптора Вучетича. Но ее разрушили, и это вполне иррациональное событие, осмысленное как факт национальной истории, весело празднуется каждый год уже два с лишним века. Никому не приходит в голову восстанавливать Бастилию точно так же, как никому не приходит в голову что-нибудь разрушать.
Но это все о войне с памятниками. А вот война памятников друг с другом — это явление, прямо скажем, новое. А уж война между памятниками одному и тому же персонажу, — это уже … не знаю даже, как сказать.
«С кем протекли его боренья? С самим собой, с самим собой!» — как написал однажды Борис Пастернак по совершенно, впрочем, другому поводу.
Рациональных объяснений этим сюрреалистическим событиям даже не хочется искать, чтобы не спугнуть робко напрашивающийся чисто художественный, чисто театральный эффект, производимый этими необъяснимыми с виду манипуляциями.
Что касается возможных объяснений, то боюсь, что они окажутся до обидного примитивными и описываемыми посредством таких скучных слов, как «заказ», «бюджет» «распил» и прочих не очень поэтичных терминов.
А нам-то это все зачем? Мы-то с вами взыскуем стилистической чистоты и величия замысла, даже когда этот замысел упорно ускользает от нас.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.