До грядущей юбилейно-«победной» вакханалии еще несколько месяцев, но с потолка уже потихоньку закапало.
То президент в своей новогодней речи пригрозил своим подданным грядущими юбилейными торжествами и предупредил, что мало никому не покажется. То он же мимоходом дал толчок новой и мощной исторической концепции, в соответствии с которой Вторая мировая война вовсе не была плодом короткой, но плодоносной любви Молотова с Риббентропом, как это принято считать в современном цивилизованном мире. Нет, ничуть! Зачата и рождена она была, оказывается, в результате гнусных шашней предвоенных нацистской Германии и панской Польши.
А никаких этих ваших «секретных протоколов», никаких совместных парадов и обменов приветственными телеграммами, никакого дележа Европы или не было вовсе, или все же было, но было оправдано непреодолимым хватательным рефлексом, пышно именуемым «геополитическими интересами». Нет, ничего такого, чего бы следовало стыдиться, в нашей истории не было и быть не могло. Пусть лучше посмотрят на себя! И хватит уже об этом! И не надо портить людям праздник!
Теперь вот мы узнаем о некоторых орфографических инициативах.
Читаем: «В Минпросвещения предложили писать слово “ветеран” с заглавной буквы».
Ну, вроде бы ничего особенного. Такое часто бывает. Помню, например, как какой-то то ли депутат, то ли глава какой-то там администрации, будучи не в силах превозмочь обожание по отношению к постоянно действующему президенту РФ, выступил с инициативой писать слово «президент» с прописной буквы. Но инициатива тихо ушла в рыхлый бюрократический песок. Что и понятно: президенты — что, конечно, обидно и несправедливо, но такова реальность — бывают не только у нас. А употреблять заглавное «П» в отношении разных вовсе не симпатичных президентов несимпатичных государств совсем не хочется.
Проблема прописных или строчных букв в разных словах родного языка — это не такая простая проблема, как это может показаться легкомысленному человеку.
В советские годы то или иное написание некоторых слов, например, слова «бог» («Бог»), воспринималось иногда как едва ли не идеологически ярко окрашенное высказывание.
Орфографические правила советского времени в соответствии с официальной атеистической доктриной коммунистической идеологии предписывали писать слово «бог» с маленькой буквы. А противозаконное написание этого слова в стихах или прозе с заглавной буквы воспринималось как проявление фрондерства. Таковым оно, в общем-то, и являлось.
В новые времена стало можно писать по-разному, в соответствии со своими представлениями о стиле и вкусе, а также с наличием или отсутствием персонального религиозного чувства.
Я в своей письменной практике придерживаюсь такой, по-моему, вполне корректной конвенции. Употребляя слово «бог» в составе идиоматических выражений типа «бог его знает» или «слава богу», я использую строчное написание. А если речь идет о «Боге» как о предмете веры одних и неверии других, я пишу это слово с заглавной буквы.
Но, как я узнал, есть люди, использующие заглавные буквы во всех случаях.
Иногда случаются курьезы.
Знакомая дама-редактор, работающая в одном из издательств, рассказывала, что одно время в их издательстве работала корректором одна дама, очень опытная, очень грамотная и внимательная.
При этом она была верующей православной христианкой. И, видимо, несколько механически понимаемое благочестие заставляло ее во всех текстах, которые она правила, автоматически повышать «Б» во всех «богах».
Однажды она работала с каким-то переводным романом. Героями этого романа были люди бесцеремонные, разухабистые и грубоватые, в выражениях они не стеснялись. Ну, такой был роман.
Но и там время от времени фигурировал «бог», и наша добродетельная дама по привычке всюду повышала в этом слове первую букву. В результате одна из реплик одной из героинь, рассказывающей своей подруге о своем новом возлюбленном, стала выглядеть так:
«Он, конечно, звезд с неба не хватает. Но трахается он как Бог».
Что же касается ветеранов (или Ветеранов) Великой Отечественной — а речь, разумеется, именно о них — то интересно тут вот что.
В моем послевоенном детстве этого слова не было. Были «фронтовики». И фронтовиками были, за редким исключением, более или менее все окружавшие меня мужчины и многие женщины. Их было много, они были, в общем-то, молодыми, хотя, понятно, мне они и казались старыми.
К ним не было тогда никакого специального отношения. Они были разными, как бывают разными люди любых поколений. Среди них были умные и глупые, добрые и злые, образованные и малограмотные. Но что существенно отличало это поколение от прочих — это то, что среди них было очень много инвалидов и очень много сильно пьющих людей. Драки с использованием костылей у пивного ларька были делом обыденным.
Слово «ветеран» стало использоваться официальной риторикой примерно к семидесятым, когда фронтовики начали стариться и один за другим уходить из жизни.
Но их все еще было много. И они все еще были разными, потому что были живыми. А живым заглавные буквы не полагаются.
А к нашим дням, когда ветеранов войны практически не осталось, когда все они совокупно приняли трудно представимый образ обобщенного «деда», окончательно поселившегося на заднем стекле импортного автомобиля и служащего рифмой к слову «победа», они наконец заслужат от государства заглавную букву. И то только в том случае, если орфографическая инициатива станет орфографическим правилом. А это еще не факт.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.