Ведущий программы «Такая работа» Тимур Олевский в прямом эфире поговорил с экономическим и социальным географом Натальей Зубаревич о бедности в России, а также о том, какое влияние на положение людей оказали пандемия коронавируса, рост мировых цен на продовольствие и недостаточная поддержка правительства. «МБХ медиа» публикует главное из этой беседы; целиком интервью с Натальей Зубаревич смотрите на канале «Такая работа»
Отчего дорожают сахар, масло и мука и что с этим делать
Начнем с сахарного песка. В сельском хозяйстве бывают две беды — плохой урожай и хороший. У нас в 2018 году был плохой урожай сахарной свеклы, 40 миллионов тонн. А в 2019 — 54 миллиона тонн, и это суперрезультат. И сахар в 2019 году со страшной силой подешевел.
А в 2020 году наши разводители свекловичного сырья сократили объем посевов. И вдруг погода опять сказала — бац! И урожай провалился. И сейчас мы с вами вышли по ценам на сахар, с учетом инфляции, на уровень [неурожайного] 2018 года.
Теперь про муку, хлеб и подсолнечник — наше основное экспортное сырье. Есть понятие [длительных] суперциклов. Они связаны, в том числе, с ценами на продовольствие. Сейчас в связи с пандемией и другими причинами цены на продовольствие на мировом рынке растут. Одна из причин — не слишком хороший урожай, прежде всего масличных культур (но не только) в некоторых странах. В общем, сейчас на глобальном рынке начался повышательный суперцикл.
Россия — очень крупный экспортер зерна, мы давно и много вывозим подсолнечную семечку: его производство с 2010 по 2020 год у нас выросло в три раза. Мы — хорошие, большие экспортеры. И когда у вас есть такой шикарный глобальный рынок, то…. конечно, вы везете свой товар туда, где продавать выгоднее.
Наверное, [в этом отношении] нужны какие-то регуляторные меры. Но самая глупая из них — это заморозка цены. Это просто Советский Союз. И это мера политическая, она к экономике отношения не имеет.
Вторая обсуждаемая мера — ограничение вывоза с помощью [повышения экспортных] пошлин. Но тогда потеряет производитель.
Но самое страшное даже не это. [Если зарегулировать вывоз,] экспортеры потеряют репутацию стабильных поставщиков. Потому что на глобальном рынке ты можешь работать хорошо, когда ты выполняешь заключенный контракт.
Есть и третья. Наше государство понимает, что повышение цен на продовольствие бьет прежде всего по низкодоходным группам населения — по людям, которым приходится очень много [и значительную часть своего дохода] тратить на еду. Чтобы людям помочь, государство начинает смягчать рост цен адресно, тем или иным способом — продуктовыми ли карточками, доплатой ли для малоимущих. Тогда и производитель жив, и потребитель получил денежку. Но тут в накладе будет само государство. А оно страшно этого не любит.
Как считать бедность
Есть специальный измеритель — количество калорий, которое вы должны получить за месяц. Проще говоря, это продовольственная корзина, по которой Минтруда рассчитывает, сколько стоит набор продуктов.
Ну надо понимать, что это за продовольственная корзина. В ней, привожу по памяти, примерно 28% хлеб и хлебобулочные изделия, крупы, макароны. И еще 20% — овощи, картошка. Дальше рассчитывается сумма, необходимая для получения трех тысяч с небольшим килокалорий, и умножается на два — ее «накидывают» на непродовольственные товары и оплату услуг. Вот это и есть прожиточный минимум. Он считается отдельно по каждому региону, и является в России [официальной] чертой бедности.
В среднем по стране это 11 тысяч рублей: от 20 с лишним тысяч на Севере до 9,5 тысяч в самых «дешевых» регионах.
С 2021 года мы поменяли методику счета, перешли на европейские критерии — от [расчета] абсолютной бедности к относительной. Уровень относительной бедности показывает, насколько вы живете существенно хуже нормы, за которую взята середина, медиана: 50% живет лучше, 50 — хуже. В западных странах от медианы отмеряют 60%: живешь на 40% хуже медианы — значит, бедный. Но в Российской Федерации мы изобрели велосипед: у нас теперь относительный критерий бедности — 44% от медианных доходов населения. И это абсолютно идеальная [для государства] цифра. Она точно совпадает со старым прожиточным минимумом в рублях. Ничего не поменялось.
Это официальный уровень бедности. Таких людей у нас, по замерам Росстата, во втором квартале 2020 года было 13,5 процентов. Напоминаю, что в том самом втором квартале государство дважды выплатило 10 тысяч рублей на каждого ребенка. Это многим российским семьям дало возможность заткнуть дыры в бюджете.
Как обеднели россияне в пандемию COVID-19
До эпидемии у нас официальный уровень бедности был примерно 12,5%. В «ковид» — где-то 13,5%. По официальным данным, каждый пятый ребенок в России живет в бедной семье — то есть так называмая бедность детей составляет 20%.
Формально бедных пенсионеров у нас нет, потому что им доплачивают до регионального прожиточного минимума. Но если бабушка живет вместе с матерью-одиночкой и ее двумя детьми, то, сами понимаете…
Есть расчеты, которые делаются на больших массивах опросов, выборочного наблюдения за доходами населения. Последнее крупное исследование было в 2017 году, на 160 тысяч человек; на таком массиве данных уже можно моделировать, добавлять изменения в занятости, экономике и смотреть, как это влияет на семьи.
А совсем недавно мои коллеги из Вышки выпустили замечательный доклад, где промоделировали ситуацию на сентябрь 2020 года.
У коллег [из Вышки] бедных на их модельных расчетах получается побольше, чем у Росстата. У них выходит, что если бы выплат на каждого ребенка не было, уровень бедности детей был бы 32%. А так он 24%.
При этом все социологические «фабрики» измеряют так называемую субъективную бедность. То, что люди думают про себя [и свой уровень жизни] сами. И в этих измерениях базовый вопрос — на что вам хватает денег. До «ковида» Росстат говорил, что на продукты не хватает 1% населения. На продукты хватает, но нет денег на одежду и обувь — 14%. У 48-49%, говорит нам Росстат, на еду и одежду как-то хватает, но уже товары длительного пользования — холодильник, телевизор — не по карману. А дальше вот [измерялись] люди, которые говорили: «Да нет, нам на это хватает более-менее, но вот когда надо купить машину, дачу, квартиру — это большие проблемы». Их было за 30%, а сейчас 21%.
То есть, вся кривая распределения съехала в сторону большей бедности.
Почему? У самых бедных очень высокая иждивенческая нагрузка. Много детей, мало работников. Среди бедных очень высокий процент работающих в неформальном секторе экономики.
Но те, кто съехал из лучшей части — это наш российский, городской, относительно образованный класс, который работает в основном в секторе услуг, а не в промышленности. А уж как посыпался в ковид российский сектор услуг! Люди потеряли или работу, или зарплату, согласившись на худшие заработки.
То есть кризис ударил по всем, кроме богатых.
Пострадали очень сильно крупные города, федеральные, региональные центры — потому что именно там концентрируется сектор рыночных услуг. С бюджетниками ничего не стало — им, если кто не знал, зарплаты проиндексировали на три процента. А вот в [самом пострадавшем] секторе рыночных услуг заняты отнюдь не бабушки, там очень много молодых. Поэтому те ребята, кто во всяких салонах работают, фитнес-центрах — у них да, проблемы.
Самое главное, что у государства была альтернатива — распечатать кубышку и все-таки поддержать малый и средний бизнес, который в услугах доминирует. Государство очень слабо это сделало. И доходы населения поддержало слабо.
Кстати, заметно, что в опросах жестче всего высказываются жители крупнейших и крупных городов. В селах, конечно, тоже положение людей ухудшилось, но меньше.
Достаточны ли были меры поддержки со стороны государства
Что надо было сделать? Да, помогли безработным. На биржу труда пришли даже неформально занятые, поскольку не надо было предъявлять справку об увольнении. Но эту помощь оказывали в течение трех-четырех месяцев. Потом программу помощи начали сворачивать, хотя рынок труда [как следует] не восстановился.
Наше государство, если ему нужно дыру заткнуть, берет деньги у бизнеса. Если надо другую дыру заткнуть, — ну-ка, работники, на рынок труда. Сколько вас можно кормить.
Потому что бюджет — священная корова.
Помогли в этом году и регионам, причем так, как не помогали никогда. Дополнительные трансферты выросли на 54%, они были огромны — потому что именно регионы отвечают за медицину и социалку, а доходы у регионов [как раз] посыпались. Но поскольку людям и бизнесам помогли относительно слабо, доходы и платежеспособность будут расти медленно, и выползать из этого ковидного кризиса мы будем очень неспешно.
Какая в России инфляция, каким цифрам верить
У всех своя инфляция. Росстат измеряет ее, как может. До сих пор они ходили по определенным магазинам и измеряли рост цен по определенному кругу товаров. Сейчас Росстат объявил, что эту дедовскую методу «закрывает». Теперь будут работать с большими данными — с кассовыми чеками, которых миллионы. Если Росстат действительно перейдет на этот формат, конечно, доверие к их цифрам будет расти. Пока же мы четко с вами знаем: когда нам сверху говорят про инфляцию 4,5%-5%, население по опросам говорит о 10%.
Потому что у людей своя инфляция. Она зависит от того, что они покупают, что видят в магазине. Я не буду бросать камень в Росстат: их методам сто лет, но вот если они действительно перейдут на «большие данные» и начнут работать с кассовыми чеками, с миллионами покупок, я буду пиарить их как модернизирующуюся структуру.
Данными немножко манипулируют. Совсем не перевирают, просто меняют методологию. Причем обычно это делается на этапах выхода из кризиса. Кризис 2009 года был промышленный, на 11% упало производство, это было сурово. Поэтому в 2010-м поменяли методологию расчета индекса промышленного производства, и положение на процентик-полтора улучшилось. С декабря 2014 до конца 2018-го четыре года шло падение доходов — немножко поменяли методологию измерения доходов населения, и снова на процентик, из минуса 0,5 перешли в плюс 0,5. Знаете, это косметические процедуры, которые сильно на понимание не влияют. Но цифры Росстат с потолка не рисует — они делают свою работу, как могут. А самые точные, лучшие цифры, какие есть в России, — у федерального казначейства. Вот с их цифрами нужно работать, если вы хотите понимать про страну.