«Мы невиновны и победим». Жена Абдулмумина Гаджиева — о его деле и жизни семьи за год ареста

Дагестанский журналист Абдулмумин Гаджиев почти год находится под арестом по обвинению в статьях, связанных с терроризмом, 10 июня суд продлил ему арест до 13 августа. На воле Абдулмумина ждет его жена Дана Сакиева и четверо малолетних детей. В интервью «МБХ медиа» Дана рассказала, как справляется со стрессом, зачем стала общественным защитником по делу и почему ей никогда не приходилось объяснять детям, что их папа не террорист.

Редактор отдела религии газеты “Черновик” Абдулмумин Гаджиев был задержан 14 июня 2019 года. Изначально ему было предъявлено обвинение в организации и финансировании терроризма, основанное на публикации двух интервью в газете “Черновик” и показаниях свидетеля, полученных под пытками. Дело Гаджиева получило общественный резонанс, правозащитный центр “Мемориал” внес его в список политзаключенных, организация Amnesty International признала его узником совести. Сейчас Гаджиеву вменяют три статьи УК: ч. 2 статьи 205.5 (участие в деятельности террористической организации), ч. 2 статьи 282.2 (участие в ликвидированной экстремистской организации), и ч. 4 статьи 205.1 — финансирование терроризма. Наказание по статьям предусматривает от 10 лет лишения свободы до пожизненного заключения.

— Дана, где вы были в день задержания супруга и что об этом помните?

— Это было в 6 утра 14 июня, к нам в квартиру громогласно постучали. Дома были я, супруг и четверо детей. Супруг до этого был на похоронах, у близкого друга умерла мама. Он был очень уставший, до этого несколько дней плохо спал из-за работы. Вернулся с похорон к утру и сразу лег спать, а через минут 20 я уже услышала стук в дверь.

Он пошел открывать, видимо, даже в глазок не смотрел. Но мы и не ожидали такого — никогда не прятались, никто нам не угрожал. Вот за секунду начался шум, его, видимо, уложили на пол вниз лицом. Я еле успела дверь в спальню закрыть, чтобы нам с детьми одеться. Оперативники ломились в спальню, как будто я там что-то еще должна была делать, помимо того, чтобы одеваться.

В течение 2,5 часов длилось это представление. В основном Абдулмумин сидел на кухне в наручниках. Нас не пускали сначала никуда — ни в туалет, ни попить воды. Дети шумели, все в стрессе. Это был шок, конечно. Никогда раньше мы на улице назад не оглядывались. Оперативников было очень много, человек 40, они толпились в квартире и стояли на каждом этаже дома.

— Оперативники, получается, следили за домом?

— Я думаю, они его ждали внизу. Установка, наверное, была задержать его в квартире. Обыска, кстати, как такового не было, он был им, видимо, неинтересен. В основном они вокруг Абдулмумина стояли и говорили — тебе надо подписать вот это.

Я видела фото, как у людей все выгребают на пол, но у нас почти ничего не тронули. Два-три пакета вещей только вывалили на пол.

Я все время вспоминала, как бывает с другими, и постоянно просила ничего нам не подкидывать. И несколько этих людей в масках мне сказали: у нас такая статья, что нам подкидывать ничего не надо.

Еще они разлили бутылку подсолнечного масла. Не знаю, зачем, она стояла далеко в шкафу, ее сложно было бы случайно задеть. Масло было по всему полу. Они прошлись по всему дому, по всем коврам разнесли ботинками это масло.

— Что вы делали, когда увели Абдулмумина?

 —  Старших детей надо было вести на тренировку, а младших ждал автобус, чтобы везти в садик. Абдулмумина уже вывели из квартиры в наручниках, а нам сказали, что выйти можно через пять минут. Я была, конечно, в стрессе, надо же что-то делать с детьми. Я вышла с ними и пошла на лифт, тогда еще увидела, что у соседей залепили глазок. Когда шла к лифту, увидела, что оперативники стоят и внизу на этажах, и наверху. Видела опешивших соседей на улице, машины оперативников. Там и не в форме были люди.

— Вы с самого начала выступали общественным защитником на слушаниях. В чем заключается ваша роль?

— Да, я только что вышла с заседания (разговор записан в среду, 10 июня, после заседания о продлении срока ареста. — «МБХ медиа»). По закону, защитник идет наряду с адвокатами, может общаться с подзащитным, говорить реплики, заходить в СИЗО. Но все зависит от сотрудников СИЗО. Говорят иногда — вы же не адвокат, и не допускают. С этим мы ничего не можем сделать. Сейчас карантин, на заседании могут присутствовать только адвокаты, подзащитные и общественные защитники.

— Это для вас еще и способ увидеть мужа?

— Да, и это единственный положительный момент. На первых судебных заседаниях я пыталась говорить, но бытовым языком, у меня нет юридического образования. Пыталась вызвать какие-то эмоции у судьи. Последнее заседание длилось три дня — судья читает каждый листочек, все дословно. Так что думаю, мои реплики на судью вряд ли влияли. Потом я перестала выступать. Может, в этом плане я рано сдалась, но не вижу смысла в моих словах.

— Супруг рассказывает вам, как дела в СИЗО? Как там ситуация с коронавирусом?

— Я видела данные о том, что в СИЗО есть заболевшие. Но там никому не проводят никаких тестов.

— Как вы с Абдулмумином познакомились?

— В браке мы 13 лет, старшему сыну в мае исполнилось 12 лет. Познакомились в Москве. Я училась в Университете Дружбы народов, он приехал по делам. В Дагестане я никогда не была, были только дагестанцы знакомые по институту. Я сама черкешенка по национальности, родом из Карачаево-Черкесии, Дагестан сначала казался препятствием. Но вот уже столько лет живем в Махачкале.

Временами ездила доучиваться в Москву, да и потом часто выезжала на учебу, на разные семинары. Муж всегда был за то, чтобы я развивалась. Я врач по специальности, акушер-гинеколог в поликлинике, специалист ультразвуковой диагностики. Еще я специалист по остеопатии, сейчас веду частный прием. Учиться постоянно продолжаю.

— Вы же знаете, что есть стереотип о дагестанском муже, который никуда не пускает жену…

— Да, но у нас не такая ситуация. Он всегда поддерживал и учитывал идеи, пожелания, а развитие детей и учебу мы поставили на первый план.

— Как вы отнеслись к тому, что он выбрал работу журналиста? Была ли мысль, что это будет опасно?

— Он ушел в журналистику в 2008 году, начал тогда работать в «Черновике». Мысли, что это опасно, не было. До этого Абдулмумин был аспирантом на кафедре, на экономическом факультете. Там было развито взяточничество, это на него очень давило. Он хотел учить студентов, объяснять сложные предметы, прикладную математику и моделирование, а остальные хотели просто «проплачивать». А преподавать ему очень нравилось, он с таким удовольствием готовился к занятиям.

Он изначально пришел работать в отдел религии. В редакции он бывал редко, писал в основном дома. Хаджимурат Камалов (бывший главный редактор газеты «Черновик», был убит на пороге редакции 15 декабря 2011 года. — «МБХ медиа») видел, что у него может получаться писать на разные темы, он ему это говорил. Но для Абдулмумина было важнее вести колонку.

— Он всегда был религиозным человеком?

— Я бы так говорить не стала. Он сам к этому пришел, когда учился в университете. Все наши знакомые, соседи вам скажут, что ни на каком этапе жизни у него никогда не было радикальных идей. Кстати, недавно участковому наши соседи якобы дали отрицательную характеристику на Абдулмумина, причем кто эти соседи, в характеристике не обозначено. Да и сама характеристика не несет отрицательного смысла. Там просто написано, что он вел скрытный образ жизни.

По делу проходит три человека — один из дагестанского села, другой из Балашихи, муж из Махачкалы. И на всех дали одинаковую характеристику, даже орфографические ошибки одинаковые (по делу проходит 11 человек, трое задержаны, остальные объявлены в международный розыск. — «МБХ медиа»).

— Абдулмумин попал в список Росфинмониторинга, все счета его заблокированы. Как вы содержите семью?

— Я единственный кормилец, да. Поэтому веду частный прием, по-другому никак.

— Изначально ему ставили в вину интервью с исламским проповедником и благотворителем Саситлинским. Но обвинение уже изменилось.

 —  Да, слов про интервью вообще не звучит. Последнее обвинение — это участие в каком-то собрании организации с непроизносимым названием (в апреле Гаджиеву предъявлено новое обвинение по ч. 2 статьи 282.2 УК РФ — якобы участие в собрании запрещенных организаций «Высший военный Маджлисуль Шура объединенных сил моджахедов Кавказа» и «Конгресс народов Ичкерии и Дагестана». — «МБХ медиа»). Абдулмумин сегодня напоминал суду, что он много раз писал статьи о том, что молодежь должна быть образована и понимать, что такое ИГИЛ, что это опасно. Но эти статьи никто не изучал. Зато теперь они нашли Ичкерию. Все становится еще больше абсурдным.

Вообще изначально Абдулмумина задерживали по показаниям Кемала Тамбиева, которые тот дал под пытками. Потом появились другие обвинения, про первоначальное уже начали забывать.

Сегодня было заседание по продлению срока свыше года, и я узнала, что такое решение должна выносить уже Москва. И вот за подписью Бастрыкина пришло продление. Я, конечно, наивно думала, что его могут отпустить под домашний арест. Но адвокат напомнил, что у нас непростое дело.

— Тяжело находиться постоянно на судах?

— Тяжело видеть, что это цирк. Защита пытается защищать, но мы даже не знаем, на чем основывается следствие. Хоть чечетку станцуй среди зала, хоть мэр Москвы придет в зал и скажет что-то в защиту, хоть десять адвокатов — это ни на что не влияет. Думаю, когда я пыталась вызвать эмоции у судьи, это было смешно для него. Я, наверное, до сих пор в прострации. Не думала, что все так запущено.

— Как дети переживают отсутствие папы?

— Каждый по-своему. Долго не проходил страх после задержания. Мы его не обсуждали, было какое-то молчаливое понимание и тихое переживание. Но надежда у них была и есть. Они меня после каждого заседания встречают и спрашивают — мам, ну а что папа? Придет папа?

Нас с детьми очень поддерживает то, что никто никогда не сомневался в том, что Абдулмумин не преступник. Дети никогда не встречали человека, который мог бы сказать — да, я знаю, он призывал к чему-то. Люди встали на его сторону. Это главное для нас и это очень важно. Детей часто узнают даже на улице и пытаются всячески поддержать. Не было момента, чтобы мне пришлось объяснять, что папа не террорист.

— Как сверстники ваших детей, их учителя отреагировали на арест Абдулмумина?

— Наши дети посещают много секций. В первый же день, когда они пошли на джиу-джитсу и плавание, к ним подходили другие дети и тренеры и успокаивали. Говорили, что знают папу, что он хороший человек. Младшие в саду, мне кажется, даже немного избаловались — им так часто говорят, что твой папа самый лучший. Шестилетний сын мог прийти домой и сказать — а мой папа такой вот хороший! Папа герой.

Вот так вышло, что силовики сделали из Абдулмумина героя перед большинством людей, даже перед теми, кто его совсем не знает. Сделали его узником совести.

— Раньше публиковалось много роликов, где ваши дети говорят про отца. И были комментарии, что нельзя заставлять детей и привлекать к такому делу.

— Сначала у детей, как у всех нас, было состояние, когда хотелось говорить. Дети сами могли сказать мне — мама, что там с делом, а нельзя ли пожаловаться на судью? Как ответить на такие вопросы? Вы, наверное, заметили, с каким настроением они выступали на этих роликах. Ребенка нельзя заставить изобразить настрой. Он был у них безысходный, они искали помощи, поддержки, были даже злы. Детей не надо было просить. Но сейчас у них уже другое настроение — в двух словах оно звучит как «ну, понятно».

Хотя иногда на нас всех накатывает. Был момент, когда казалось, что мы свыклись с этим. А вот подходит год ареста, и я вижу — дети ждут, что что-то поменяется.

— Что вам помогает держаться?

— Помогает вера. Это самое основное, так вам ответит любой верующий человек. Сложно видеть произвол в любой жизненной ситуации. Вера спасает. К психологу я не обращалась, прошлым летом в первый раз купила «Новопассит» — чувствовала, что себя не контролирую. Сейчас иногда накатывают мысли — что мне тяжело, я с детьми одна, надо и порисовать, и погулять, а я иногда вздрагиваю от крика ребенка, дергаюсь от громких звуков.

Вчера нам сказали, что могут наложить арест на имущество. У некоторых, кто проходит по делу, уже арестовали имущество. Я не спала ночь. У нас из имущества только квартира в Махачкале. Если арест наложат на квартиру, это может длиться несколько лет. У меня рано умерли родители, меня воспитала тетя. Она купила мне машину в феврале — видела, что меня иногда не берет даже такси, с четырьмя-то детьми. Так что я несколько месяцев за рулем. Мой муж не преступник, я не преступник, но меня накрыл страх, кто к нам сейчас придут и будут что-то забирать. Я взяла детей, посадила в машину и просто поехала куда-то. У нас нет возможностей еще что-то купить, вот только эти два имущества у нас. Мы не шикуем, машина нам необходима. Я ехала и думала — как же растить детей, когда муж в заключении. Мы проехались, и я немного успокоилась. Это был какой-то крик отчаяния.

— Вы думаете о том, что приговор будет обвинительным?

— Я не могу определиться в мыслях. Я всегда спрашиваю Абдулмумина — что он думает об этом сам. Дело резонансное, но обвинение тяжелое. Мы уже приняли факт, что дело передадут в Ростовский военный суд. Там другие судьи? Иной суд? Эти вопросы я все время задаю себе и ему. Он сам тоже в неведении. Следователи тоже у нас актеры. Говорят — ну что вы, половина статей отметется в Ростове. Муж говорит так — я думаю, что все будет хорошо, но надо настраиваться на то, что все может быть как угодно.

— Есть ли еще надежда на победу?

— Уверенность, что мы невиновны и победим, всегда присутствует. Даже если какой-то срок нам дадут, то мы все равно победили уже тем, что выстояли. Сдаваться я не намерена. Это не про нас. 

Абдулмумин в этом плане меня эмоционально очень поддерживает, говорит, чтобы я не сильно беспокоилась. Вчера рассказывал мне, что читает «Анну Каренину». Когда мы еще жили с родителями, я читала «Анну Каренину», и вот он решил перечитать ее моими глазами. Мне очень интересно, как он это делает? Много говорил про «Шантарам», про другие книги, которые надо перечитать.

Абдулмумину пишут люди и рассказывают о своих проблемах. И он говорит мне — ты представляешь, у всех столько проблем. Мы с тобой счастливые люди.