10 февраля суд в Санкт-Петербурге признал рэпера Гнойного виновным в мелком хулиганстве из-за фразы «Лизай, а не кусай! Клитор — нежная штучка». О том, как меняются границы дозволенного в повседневной речи, и можно ли объяснить такие судебные решения патриархальным укладом общества, «МБХ медиа» рассказал лингвист, профессор РГГУ и НИУ ВШЭ Максим Кронгауз.
— Как вы считаете, арест Гнойного из-за слова «клитор» — просто повод или многие действительно считают это слово матерным?
— Про значительную часть населения не скажу — для этого надо проводить опрос, но если мы действительно говорим о матерных словах, то в нашем законодательстве есть список из четырех матерных корней. Это связано с правилами Роскомнадзора, определяющими мат в СМИ. И разумно иметь один список: мы все-таки ориентируемся на закон, а не на то, как считает большинство граждан России. И я считаю, что так и должны поступать полицейские, если мы говорим о каких-то словах и выкриках, произнесенных на улице.
Отдельно можно сказать про клитор. Я уже сказал, что не знаю, как его оценивает большинство граждан России — думаю, что очень многие его просто не знают — но это, безусловно не матерное и не бранное слово. Оно существует в словарях иностранных слов, нигде не имеет пометки «бранное», иногда имеет пометку «медицинское», так что по поводу самого слова «клитор» никаких сомнений быть не может.
— Многие утверждают, что существует определенная табуированность женской сферы в российском обществе, которую отражает и этот пример. Согласны ли вы с такой точкой зрения?
— Честно говоря, я не слышал такого мнения. Мне кажется, что табу, которое существует в нашей культуре достаточно давно, касается вообще темы секса и половых органов. В советскую эпоху у нас не было возможности нейтрально говорить на эту тему. Была табуирована тема, и, соответственно, были табуированы и слова, связанные с этой темой. Это табу распространялось в том числе и на медицинские термины — слово «пенис» в каком-то смысле также табуировано, как и «клитор», «вагина», «вульва» и так далее. Сейчас эти табу в целом снимаются, но, наверное, у кого-то эта тема по-прежнему табуирована. Слова тоже отчасти табуированы — многие считают, что в застольной беседе произносить их неприлично. Я не уверен, что в этом есть какой-то гендерный перекос, но это возможно. Он может быть связан с традицией большей женской закрытости, в частности, в этой сфере: для женщин эта тема в каком-то смысле еще более табуирована. Но мне кажется, что рассматривать наше общество как патриархальное сегодня уже не имеет смысла. Все-таки мы довольно далеко прошли после перестройки. Так что думаю, что за «пенис» Гнойного могли так же арестовать, как за «клитор», по крайней мере с теми же основаниями — то есть нулевыми.
— Как действует процесс снятия табу со слов, которые в прошлом считались полузапретными?
— Очень просто — мы начинаем об этом говорить в публичной сфере. Телевидение, радио, и, конечно, интернет. И чем больше мы говорим, тем меньше эти слова табуированы. Это, кстати, произошло и с матерными словами, особенно в 90-е годы, когда культурные запреты стали нарушаться — эти слова тоже потеряли часть своего табуированного ореола. Но с остальными все очень просто: если мы начинаем много в общественном пространстве обсуждать какую-то тему и использовать соответствующие слова, то они перестают быть табуированными. Я сам участвовал в ряде круглых столов, посвященных тому, как мы говорим о сексуальных отношениях. Надо раскрывать эту тему, что в течение 30 последних лет и происходило регулярно.
— Есть ли примеры обратного процесса, когда слова, которые еще совсем недавно были расхожими и употребляемыми, вдруг перестают быть таковыми?
— Да, есть. В английском языке, скажем, появилось совсем недавно очень строгое табу на так называемое n-word. До какого-то времени это слово можно было произносить, хотя оно и не считалось приличным. А последние лет пять, наверно, табу резко усилилось и с произнесением этого слова связаны увольнения с работы, общественное порицание и так далее.
Если говорить о русском языке, то эвфемизмы очень часто становятся неприличными. Эвфемизм — это приличная замена неприличному слову. Через некоторое время эвфемизмы — не все, но очень многие — сами становятся неприличными. В русском языке это можно сказать о слове «хер»: изначально название буквы, которое использовалось как эвфемизм для табуированного трехбуквенного слова. И через некоторое время это слово тоже стало непристойным — одним из наиболее табуированных. Если мы вообще рассматриваем проблему мата, то я бы сказал, что «хер» находится на границе матерной и не матерной лексики. Последнее время его довольно часто употребляют, и там тоже произошло некоторое детабуирование. Но в советское время это слово, конечно, не употреблялось в публичном пространстве и было сильно бранным словом.
— Почему, к примеру, в США f-word и его производные довольно активно используется в публичной сфере, а в России на матерные слова сохраняется строгое табу?
— Разные культуры, разный путь. Но в нашей культуре есть разные субкультуры, в которых произошли примерно те же процессы. Скажем, в советское время, когда нас посылали в деревню на картошку как студентов, мы попадали в совершенно другое коммуникативное пространство, где все эти слова не были табуированы. Они осознавались как бранные, но, тем не менее, использовались регулярно — в одной фразе могло встретиться несколько. В частности, журналистское сообщество очень активно использует эти слова. Если вы, скажем, попадаете в газету и не материтесь — я не говорю о всех СМИ — вы можете выглядеть белой вороной. Так что эти процессы у нас тоже бывают, просто они не захватили всю культуру.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.