27 октября 1997 года на вокзале города Медвежьегорск из поезда вышли две женщины с большими деревянными крестами. Им нужно было доставить этот груз в лесное урочище Сандармох, в восьми километрах от поселка Пиндуши. Там историки Юрий Дмитриев, Ирина Флиге и Вениамин Иофе за несколько месяцев до этого обнаружили место расстрела первого соловецкого этапа.
Нина Михайловна Мастеркова и Клара Михайловна Павлова познакомились в 1989 году на Соловках, куда ездили поминать своих родственников, убитых в годы Большого террора. Нина Михайловна потеряла мать и дядю, Клара Михайловна — отца. Общее горе породнило женщин. И теперь в Сандармох они ехали вместе — сначала на поезде, потом на машине «мемориальцев».
Крест Нине Михайловне сделали в Мухинском художественном училище Петербурга — он вышел посолиднее, чем у подруги (той крест делал муж), но и ставить его было тяжелее. В конце октября на севере уже наступает зима — в урочище намело снега. У Нины Михайловны была с собой в пакетике гарцовка — песок с цементом, пропорции один к двум; она засыпала туда снег, тот растаял, осталось только все смешать. Выкопала лопатой ямку, залила смесь и установила крест. Клара Михайловна вкопала свой поблизости — они договорились поставить кресты рядом, чтобы та, которая проживет дольше, могла поухаживать за соседним.
Так и вышло: Клары Михайловны уже нет в живых, а Нина Михайловна приезжает в Сандармох исправно. Ее крест скоро начал гнить — пришлось привозить из Питера ножовку, чтобы подпилить основание. Три года назад она поставила рядом с ним памятную табличку уже из гранита — ведь крест сгниет окончательно, сама она тоже умрет, а память должна остаться.
Нина Михайловна Мастеркова была среди тех, кто подписал в августе 2018 года открытое письмо к карельским властям с требованием запретить раскопки Российского военно-исторического общества в урочище Сандармох.
Требования Нины Михайловны и остальных услышаны не были — в конце августа 2018 года экспедиция под руководством главы отделения РВИО в Ленобласти Олега Титберии (по совместительству бизнесмена) провела на территории урочища раскопки и извлекла останки пяти человек.
В 2018 году РВИО уже искали в Сандармохе останки узников финских концлагерей. Спустя год поисковики вернулись сюда снова.
Деструктивные могилы
В июле 2019 года Министерство культуры республики Карелия направило в районное отделение Российского военно-исторического общества письмо с просьбой «рассмотреть вопрос о проведении в августе-сентябре 2019 года комплексного исследования урочища Сандармох». Основания — уточнить границы захоронений и разрешить сугубо политические вопросы.
«Спекуляции вокруг событий в урочище “Сандармох” не только наносят ущерб международному имиджу России, закрепляют в общественном сознании граждан необоснованное чувство вины перед якобы репрессированными представителями зарубежных государств, позволяют выдвигать необоснованные претензии к нашему государству, но и становятся консолидирующим фактором антиправительственных сил в России… Идея о захоронении в урочище “Сандармох” жертв политических репрессий активно используется рядом стран в деструктивных информационно-пропагандистских акциях в сфере исторического сознания», — выдержки из письма карельского Минкульта.
Авторы письма напоминают, что ряд «авторитетных карельских историков (профессор Веригин С.Г., Килин Ю.М.) придерживаются версии о захоронении в “Сандармохе” советских военнопленных (не более 500 человек), погибших в финском плену», строивших в Медвежьегорске финские оборонительные укрепления. Эту идею Веригин и Килин активно продвигают с 2016 года.
Поводом для раскопок 2018 года тоже стали доводы Веригина и Килина. Тогда РВИО приехало в Сандармох по поручению Минобороны, а целями было «определение границ территории объекта культурного наследия; установление плотности захоронений; поиск захоронений узников финских концлагерей и погибших советских солдат в боях с финскими оккупантами в 1941–1944 годах».
РВИО не имеет права проводить раскопки по собственному желанию, а вот по просьбе чиновников — вполне. Карельское отделение РВИО возглавляет Алексей Николаевич Лесонен, он же министр культуры Карелии. Несмотря на то, что формально письмо подписал и.о. министра Сергей Соловьев, а адресовано оно исполнительному директору регионального РВИО Александру Баркову, документ, скорее всего, не пришлось даже выносить из кабинета — отделение военно-исторического общества зарегистрировано по тому же адресу, что и Минкульт. По данным «СПАРК», профессоры Веригин Сергей Геннадьевич и Килин Юрий Михайлович являются «совладельцами» карельского РВИО.
Российское военно-историческое общество (РВИО) создано в 2012 году по указу Владимира Путина «в целях консолидации сил государства и общества в изучении военно-исторического прошлого России, содействия изучению российской военной истории и противодействия попыткам ее искажения, обеспечения популяризации достижений военно-исторической науки, поднятия престижа воинской службы и воспитания патриотизма». Председатель общества — министр культуры Владимир Мединский. Отделения РВИО существуют по всей России.
Депутат заксобрания Карелии Эмилия Слабунова неоднократно обращалась в прокуратуру и Следственный комитет с требованием проверить законность раскопок на территории Сандармоха, но получала разного рода отписки. Международный «Мемориал» также направлял в Генпрокуратуру требование провести проверку — действия РВИО историки считают попыткой «доказать недоказуемое». Группа волонтеров опубликовала петицию на имя главы Карелии Артура Парфенчикова с призывом остановить раскопки и отправить в отставку Алексея Лесонена. Петицию подписали более 4200 человек.
Но никакие усилия не стали препятствием для экспедиции РВИО, и в середине августа поисковики, на этот раз под руководством руководителя департамента поисковой и реконструкторской работы Сергея Баринова, начали копать. К 21 августа 2019 года из Сандармоха были вывезены останки еще 16 человек — их отправили в отдел СК Медвежьегорска. Сейчас там лежит 21 неопознанное тело. На запрос «МБХ медиа» в медвежьегорском СК ответили, что по останкам проводится судебно-медицинская экспертиза для установления давности и причин смерти.
Казаки, Ванга и пуговица
— Пройтись везде они смогли, а убрать за собой, конечно, не догадались.
Руководитель проекта {tooltip}«Сандормох. Карта Памяти»{end-texte}Встречается два варианта написания названия урочища — Сандармох и Сандормох. Хотя на картах место обозначено как Сандармох, в проектах «Мемориала» и «Фонда Иофе» указан другой вариант написания. Книга Ирины Флиге тоже называется «Сандормох: драматургия смыслов».{end-tooltip} Дмитрий Притыкин снимает с памятных знаков остатки оградительной сигнальной ленты, оставшейся тут после работ РВИО. Ей отмечали места, которые проверяли на предмет захоронений. Кусочков ленты много по всему лесу — когда насчитываю их больше 100, перестаю считать.
Представители РВИО обещали наблюдателям, что не будут копать у памятников, но слово не сдержали. Один раскоп они сделали чуть поодаль от украинского большого каменного креста (так называемый казацкий крест). Еще один, небольшой, между соснами за лавочкой для отдыха. Другие раскопы сделаны глубже в лесу, прямо под {tooltip}голубцами{end-texte}Голубец (также голбец) — деревянный памятный знак, похожий на столбик с крышей или крест. Символизирует дом для умершего, уходит корнями в дохристианскую культуру. Довольно распространен на Севере России.{end-tooltip}.
К местам раскопов пускали преимущественно журналистов «России 24». Им на камеры показывали найденные гильзы, пуговицы и детали одежды, якобы подтверждающие, что тут лежат убитые красноармейцы. Другие журналисты, общественные наблюдатели и члены «Мемориала» прорывались к раскопам с боем.
Петрозаводский активист Александр Трунов был тут в 2018 году во время экспедиции РВИО. В 2019-м он поехал в Сандармох сразу, как только узнал о новой экспедиции. Следил за каждым шагом копателей и, как сам считает, «изрядно их достал».
— «Разройте, чтобы было видно, что под голубцами нет ничего», — так говорил людям Баринов, я это сам слышал. Им не важно, что голубцы — это памятные знаки, а не места обозначения точных могил, — рассказывает Трунов.
Странно видеть места свежих раскопов — неожиданные островки песка среди заросшего густым мхом карельского леса. Прошлогодние раскопы тоже легко заметить — они не успели полностью зарасти.
Трунов показывает еще один раскоп — он видел там два черепа, один был буквально расколот пополам. Эти останки поднимать почему-то не стали. Трунов уверен, что расколотый череп — это почерк главного палача Сандармоха Михаила Матвеева.
Михаил Родионович Матвеев руководил расстрелами в Сандармохе. Был арестован в марте 1939 года по делу о превышении полномочий. Именно материалы его допроса помогли Дмитриеву, Флиге и Иофе найти Сандармох. Матвеев подробно рассказывал, куда и как отвозили заключенных, о методе расстрелов и практике «обездвиживания» — когда заключенных били дубиной по голове и ногам, чтобы они не могли сбежать. Был осужден на 10 лет, освобожден досрочно и восстановлен на работе в органах госбезопасности.
Трунов видел и попытки подбросить в ямы «доказательства»:
— Им помогали два казака, это такое местное карельское чудо. Волонтеры заметили, как один из них сунул в карман гильзы и понес к раскопу — видимо, кинуть хотел. Они пошли за ним. Он это увидел, обматерил их и ушел — мы его больше не видели.
Гильзы, которые и запечатлели журналисты «России 24», находили прямо подо мхом — это Трунова очень удивило. Активист спрашивал у членов экспедиции, как же так вышло — спустя столько лет гильзы лежат просто на земле. Сначала ему не отвечали. Потом «начали дерзить».
— А человек со щупом у них был вообще Ванга. Он им определял, сколько человек в могиле. Втыкает его и говорит — тут одиночная могила, а тут двое-трое.
Алексей говорит, что в прошлом году представители РВИО были более сдержанными — Олег Титберия общался с журналистами, показывал находки. Новый руководитель поисковой группы Сергей Баринов был куда более самоуверенным, а в помощь себе привез два КАМАЗа солдат. Все, что ни находили поисковики, тут же объявлялось доказательством в пользу теории о похороненных красноармейцах.
— В этой яме был человек в валенках, и галоши были. Они сразу стали говорить — под Ржевом мы такие же находили! Когда нашли пуговицу со звездочкой — у них такая была радость! — вспоминает Алексей.
Он уверен: хотя ничего из найденного не указывало прямо на советских солдат, для РВИО это совершенно не важно. Главный аргумент поисковиков в пользу теории Веригина-Килина — «а почему нет?».
Правильная история
Максим Лялин руководит проектом «Сандармох. Возвращение имен». Это общественная инициатива, цель которой — увековечить память расстрелянных на полигоне. Максим вместе с супругой и волонтерами делают персональные памятные знаки и устанавливают их на мемориальном кладбище. Максим приехал сюда вместе с «Мемориалом», чтобы провести, как сам говорит, «перепись Сандармоха» — описать все памятные знаки на территории. За время работы он успел выучить историю многих памятников наизусть.
— Вот, смотрите, Владимир Моисеевич Чеховский, первый председатель Совмина Украинской народной республики. Остальные фамилии — тоже представители украинской интеллигенции, так называемый расстрелянный украинский литературный ренессанс. Это была группа писателей, литературоведов, поэтов и переводчиков, которые считали, что украинский язык и культура — это часть европейской культуры. Это было дело «об украинском национализме». А они переводили сонеты Шекспира на украинский. Вот тут есть памятник детскому поэту. Вина их была, по сути, в свободомыслии.
Максим — человек интеллигентный и сдержанный, старается говорить тихо, даже шепотом — но когда речь заходит о раскопках РВИО, становится более эмоциональным.
— Это место поминовения, каждый памятник тут — это кенотаф: знак, установленный не в месте фактического захоронения. Главное — это символ. РВИО протыкали щупом землю под столбцами и говорили — вот, он установлен не на захоронении. Но изначально не было такой задачи!
Максим изучил всю литературу по Сандармоху, внимательно читает и сохраняет материалы о работах РВИО, ознакомился с доводами Веригина и Килина о военнопленных, был на их пресс-конференциях и сделал для себя однозначный вывод — в этой истории замешана большая политика.
— Тема с красноармейцами возникла с момента вхождения Крыма в состав России. Видимо, власти решили — зачем сюда приезжают люди из других стран? Это тот самый негативный имидж. Грубо говоря — тема репрессий стала непатриотичной. Отсюда и тон письма в РВИО.
Вообще-то в Карелии действительно нет памятника погибшим военнопленным, хотя во многих регионах такие памятники есть, говорит Максим. То есть идея поставить такой памятник, в общем-то, понятна.
— Но вопрос в том — почему тут? Зачем искать этих красноармейцев такими силами именно в Сандармохе? Ведь их убивали по всей Карелии. Поставьте памятник в Петрозаводске — там было до 20 тысяч военнопленных в лагерях у финнов. Другие места почему-то не рассматриваются. Мое мнение такое — Веригин ищет научную сенсацию, которая правильно ложится в нынешнюю патриотическую идеологию. Людям свойственно приукрашивать и облагораживать историю. Сейчас, к тому же, культ оправдания Сталина. Бытовым языком, по чуть-чуть происходит переписывание истории Сандармоха. Сначала появится текст, потом научная теория, потом кто-то начнет разрабатывать теорию на основе теории Веригина… потом снимут фильм… именно так происходит популяризация правильной, верной истории в рамках сегодняшней патриотической концепции, — считает Максим.
С мыслью о том, что это рано или поздно произойдет, настолько трудно смириться, что ни Максим, ни другие приехавшие в Сандармох волонтеры не хотят об этом говорить. Но кое-что может и порадовать: к концу работ удалось описать 30 памятников национальных диаспор, 538 индивидуальных знаков и 216 столбцов-голубцов. Максим говорит, что за четыре года личных знаков стало на 150 больше — это самый большой прирост с 1997 года.
Есть, к сожалению, и потери — памятники естественным образом разрушаются. А иногда им в этом даже «помогают».
Поставить крест
— Высота 187 общая, верхняя табличка — 156, вторая 138, фонарик (подсвечник) 110, табличка 100 и 87. Размер подсвечника 24 на 7 на 5. Размах 70, длина крыла 51,5, ширина 37,7, толщина 3,5, длина конька 50, толщина 5. Толщина столба 17,5 на 12. Покрыт краской. Узкая трещина спереди по всей длине, сзади трещина в половину сантиметра, справа узкая трещина по всей длине. Сильно шатается. Потемнение досок крышки, одна доска сгнила, есть мох. Общее растрескивание.
Ирина Галкова заносит все данные на специально разработанный шаблон. В течение недели сотрудники «Мемориала» вместе с волонтерами опишут здесь все памятные знаки. В основном это голубцы, но есть и просто закрепленные на деревьях фотографии с именами и датами смерти, и даже обычные бумажные листы с краткими данными убитого.
В суровых погодных условиях севера, без дополнительной обработки, голубцы быстро разрушаются. Надписи на них, сделанные порой простым карандашом, утрачиваются.
В конце августа экспедиция обнаружила, что многие голубцы помечены мелом. С чем связано появление отметок, неизвестно. Некоторые голубцы повалены, на их месте установлены новые, из свежего дерева.
— Вот этот столбик подвергся вандализму дважды. Первый раз его закрасили серой краской, и практически пропала надпись на нем. Второй раз его, так скажем, заменили — он лежит за часовней.
Ирина показывает мне старый голубец. Тут таких несколько, откуда их вытащили — понять сложно, ведь учета этому не велось.
— Мы опасаемся, что некоторые ремонтные работы могут привести к уничтожению памятных знаков. Боюсь, что это был тренировочный рейд. Что они будут делать со столбцами, когда на них нет таблички, а есть просто надпись? Или когда надпись на табличке не читается? Мы не знаем, какое количество памятных знаков может быть утрачено в итоге. Многие столбики помечены крестами — иногда это выглядит просто жутко, на некоторых они перечеркнули имена. Есть поводы опасаться, что это — кандидаты на уничтожение, — считает Ирина.
Пропавший документ и бизнес-волонтеры
Учет памятных знаков ведет только «Мемориал» — до нынешней экспедиции они описывали кладбище в 2015 году. Заниматься мониторингом состояния памятников теоретически мог бы Медвежьегорский краеведческий музей, но директор Елена Гришина утверждает — все вопросы она вынуждена перенаправлять районной администрации.
В музее хранился кадастровый план Сандармоха, но он был изъят при аресте бывшего директора Сергея Колтырина. Забрали жесткий диск с данными и другие бумаги, которые до сих пор музею не возвращены. На вопрос, зачем сейчас РВИО хочет уточнить границы захоронений, если они уже были отмечены на изъятом плане, Гришина разводит руками.
Сергей Иванович Колтырин руководил Медвежьегорским краеведческим музеем с 1991 года. Посвятил много лет изучению истории Балтлага и «Сандармоха», организовывал экскурсии на мемориальное кладбище, занимался его благоустройством, был знаком с Юрием Дмитриевым. Осенью 2018 года был задержан по подозрению в педофилии. Признан виновным по трем статьям УК — ст. 135 (развратные действия), ст. 134 (половое сношение с лицом, не достигшим шестнадцатилетнего возраста) и ст. 222 (незаконные приобретение, передача, сбыт, хранение, перевозка или ношение оружия). В мае 2019 года приговорен к 9 годам колонии общего режима. В 2018 году, в ходе первых раскопок РВИО, говорил журналистам, что боится судьбы Дмитриева.
На имя уже нового директора музея пришел запрос от «Братского корпуса Николая Чудотворца» о «благоустройстве территории мемориального комплекса “Сандармох”». В нем есть просьба разрешить уборку на территории комплекса, а еще «заменить памятные знаки (“голубцы”), которые пришли в негодность, на новые». Финансирование будет проводиться силами «Братского корпуса». Организаторы просят от Гришиной предоставить им точные размеры всех памятников.
Гришина утверждает, что никаких данных им не передавала, а сами документы носили уведомительный характер — работы «корпус» согласовал с местной администрацией. На бумагах действительно нет подписей Гришиной.
Возглавляет «Братский корпус» уже известный нам Олег Иликович Титберия — тот же, кто и руководил раскопками РВИО в 2018 году. Титберия вообще разносторонний человек — он одновременно директор и музея, и выставочного центра, и владелец нескольких крупных фирм, и общественный деятель.
Помимо предприимчивого Титберии, за заменой памятников был замечен активист от медвежьегорского ЛДПР Валерий Маганов. На фото с урочища он позирует с лопатой на фоне грузовой машины, рядом лежат поваленные голубцы. Что привело его в Сандармох — благой порыв или собственный бизнес (у Маганова есть ИП, занимающееся производством сборных деревянных строений), неясно. Уже через месяц активист модернизировал мусорные баки в поселке Падун — соорудил для них деревянные крышки.
Замок Кархумяки
Большая часть краеведческого музея Медвежьегорска посвящена теме строительства Беломорканала. Экскурсовод рассказывает о годах сталинского террора с большим интересом, показывает фотографии и книги — в том числе историческое издание «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина: история строительства, 1931–1934 гг.» за авторством Максима Чехова. Тираж книги был изъят и уничтожен в 1937 году, в музее хранится один из немногих экземпляров.
Есть тут и экспозиция из трех стендов, посвященная Сандармоху, но о ней экскурсовод говорит совсем мало, потому что «сейчас с этим сложно из-за раскопок».
Часть одного зала отведена истории финских оборонительных сооружений. Они окружают Медвежьегорск полукругом — большой комплекс из нескольких частей, преимущественно подземных. Город находился в финской оккупации два с половиной года. Удерживали эту часть Севера финны упорно — рядом стратегически важный Беломорканал. Чтобы выгнать врага с этой территории, было принято решение взорвать одну из дамб. Тогда вода из Волозера почти смыла поселок Повенец, что в 20 километрах от Медвежьегорска.
Сотрудники музея утверждают, что при строительстве финских фортификационных сооружений пленных не использовали — не позволяла секретность. Жители города уверены в обратном. Местная жительница Кристина уверяет меня, что даже бабушка ее супруга помнит, как тут трудились пленные красноармейцы.
— Для нас это вообще не секрет, что тут красноармейцев расстреливали. Сама я тут только семь лет живу, но мне про это рассказали. У мужа еще есть и родственник, который похоронен в Сандармохе — из репрессированных, соловецкий этап, — рассказывает она.
Версия о том, что финны расстреливали тут красноармейцев, уже становится популярной. За три дня в Сандармохе я встретила несколько человек, которые приехали посмотреть на эти места после сюжетов по телевизору, где говорили об убитых красноармейцах.
В доказательство этой версии профессор Веригин (именно он, а не Килин, выступает главным оратором по этой теме) приводит совсем мало аргументов. Это протоколы допроса перебежчиков из финских лагерей, которые вел {tooltip}СМЕРШ{end-texte}СМЕРШ (расшифровывается как «Смерть шпионам») — отделение контрразведки, существовавшее с 1943 по 1946 год. СМЕРШ проводил допрос шпионов, перебежчиков с оккупированных территорий, дезертиров и диверсантов.{end-tooltip}, а еще фотографии из финского военного архива. Они есть в свободном доступе, по датам и названию места очень легко найти период финской оккупации Медвежьегорска (на финском — Karhumäki). На фото запечатлены люди, которых можно визуально опознать как советских военнопленных.
«Поставим памятник — и поставим точку»
— Финны выложили десятки тысяч фотографий! Еще несколько лет назад они отрицали, что там в строительстве участвовали военнопленные, но теперь они позицию изменили. Там такой объем! Финны строили капитально, без советских военнопленных они не могли это осилить. Армия-то у них небольшая была, и была на передовой. Финны строили линию Маннергейма 11 лет, а тут они все построили за два с половиной года. Там укрепления на 40 километров!
Сергей Геннадиевич Веригин показывает мне те самые фотографии из военного архива. Глаза у него горят как у человека, который открыл нечто поистине сенсационное.
— Вот это все — военнопленные. Сотни военнопленных! Их судьба неизвестна, куда они пропали? Фактически погибли. По Кархумяки нет имен. Я думаю, потому что это был секретный военный объект.
Веригин производит впечатление человека убежденного. С журналистами он общается с удовольствием — рассказывает, что к нему уже не раз приходили из зарубежных изданий. На столе в его кабинете лежат подготовленные документы на случай любых возможных вопросов. Он сразу дает мне посмотреть свою книгу, хотя прочесть я ее все равно не смогу, она издана только на финском. Состоит она из двух частей — первую Веригин называет своей научной концепцией, а вторую — анализом медиа, который сделал журналист Арсамас Машин. Скоро книга появится на русском, а потом будет и новая — материал уже собран.
На стене рабочего кабинета, прямо у него за спиной, висит флаг РВИО. Об организации Веригин исключительно хорошего мнения и описывает ее как отряд высокопрофессиональных поисковиков, «поэтому к ним и обратился».
На вопрос, откуда взялась в письме Минкульта цифра в 500 расстрелянных красноармейцев, Веригин отвечает, что с цифрами «есть сложности». Считали он и Килин исходя из данных допросов, где говорилось о шести лагерях и примерном количестве содержавшихся там людей. Профессор подчеркивает, что с Килиным трудились параллельно, «не зная о работе друг друга». Кабинет Килина находится на четвертом этаже ПетрГУ, Веригина — на третьем.
— Килин считает, что до пяти тысяч, по моим данным — полторы тысячи. Ну, сотни точно трудились в этом замке Кархумяки. По ним нет никаких данных. В 42 году они есть, Красная армия освободила Медвежьегорск — их не было, в финских архивах их нет. Куда делись? — снова задается вопросом Веригин. Их с Килиным идея заключается в том, что «надо было где-то хоронить, а Сандармох — место закрытое, контролировалась финнами, ближайшее песчаное место на территории района».
— Я не ставлю под сомнение Сандармох как место захоронения политических заключенных, ни в коей мере переписать ничего не хочу. Хотя там сейчас есть вопросы по численности… Сколько там захоронено? Когда Дмитриев проводил работы, там вскрыли пять ям из 236, потом прокуратура запретила. И первый соловецкий этап доказан, а остальное я не знаю, как они считали — по площади, или что… Там цифры были три тысячи, потом пять, сейчас и про девять говорят. Поисковики наши, которые там сейчас работали, говорят, что там много ям просто пустых. Загадка такая — кто их копал, почему они пустые? Кстати, моя книга так и называется — «Загадки Сандармоха»!
Пустоту поисковики РВИО определили, по его словам, «новым оборудованием», а одиночные захоронения «были не присущи массовым репрессиям 30-х годов».
Находки РВИО в Сандармохе пока довольно скудные, соглашается профессор. В раскопах нашли пули, которые использовались в пистолетах маузер и браунинг, но проблема в том, что это оружие было на вооружении и Красной армии, и финнов, «то есть баллистическая экспертиза нашу концепцию не отвергает, но полностью и не подтверждает».
— Первая экспедиция ответа полностью не дала, поэтому была вторая. Вот нашли 16 человек, утварь всякую — кружки, миски, пуговицу, нож один…. Надо подождать экспертизу. Это же поиск, исследования. Это работа может занять много времени! Возможно, нужно еще поработать в архивах, хотя финны говорят, что у них ничего нет.
К письму родственников убитых политических заключенных, которые требовали запретить раскопки в Сандармохе, Веригин относится «с пониманием».
— Да, у них там погибли родственники, это место стало символом. У меня тоже есть репрессированные родственники, есть друзья, которые едут в Сандармох, чтобы отдать память. Я все понимаю. Но я исхожу из того, что если есть научная гипотеза — ее надо или доказать, или она не подтвердится. Если там будут обнаружены наши военнопленные красноармейцы — установим памятный знак и поставим точку. Наши попали в плен, отдали свои жизни, погибли — что мы им, памятник не поставим? Установим захоронения у Хижозера, например — там поставим памятник тоже. Мы в Карелии не знаем ни одного места захоронения наших военнопленных. Я сейчас не как историк даже говорю, а как гражданин — это определенная несправедливость. Захоронения гражданских мы знаем, а по военнопленным — ничего.
Тема памятника волнует Веригина очень сильно. Но еще больше профессора тревожит другой вопрос — это, как он говорит, политизация Сандармоха и тот самый негативный имидж, о котором писал в своем письме карельский Минкульт. Ради объективности он дважды звал на раскопки финских историков, но те отвечали ему отказом. В одном письме, которое он мне демонстрирует, написано почему-то об отсутствии информации о захоронениях финских солдат в Сандармохе. Веригин считает, что причины отказов политические — «им это не очень выгодно, это негативная страница для Финляндии».
— Сандармох сейчас действительно используется в политических целях. СМИ Финляндии про Россию пишут или негативно, или ничего. Вот статья в газете «Вечерние новости» в 2018 году, тогда Путин был в Хельсинки. И автор начинает с Сандармоха! И пишет, что русским нельзя доверять, Путин виноват, Путину нельзя доверять. Ну чисто русофобская подача материала. Сандармох это трагедия, конечно, это наша история, но когда начинают раскручивать и использовать — мол, русские плохие, и в 37-м году были, и сейчас… Я считаю, это нельзя политизировать.
На прощание Веригин снова рассказывает о том, что финнов тема Сандармоха очень интересует — потому к нему и обратился финский издатель Йохан Бекман с просьбой напечатать его книгу. Тема эта, говорит он мне, весьма деликатная, «тут многое зависит от позиции журналиста».
— Идет информационная война, Россию пытаются представить как страну-изгоя. Я против этого, — говорит Веригин и рекомендует обязательно прочесть книгу, когда ее переведут на русский.
Йохан Бекман выступает постоянным спикером в патриотических СМИ. В 2000 году он учредил в Санкт-Петербурге научно-исследовательский центр и издательство Johan Beckman Institute (Институт Йохана Бекмана), специализирующийся на исследовании советско-финских военных конфликтов и истории российско-финских отношений. Это издательство и опубликовало книгу Сергея Веригина. В 2011 году посетил Сирию вместе с российской делегацией, где лично встречался с Башаром Асадом.
С 2014 года Бекман активно поддерживает непризнанную Донецкую народную республику и по личной инициативе учредил представительство ДНР в Хельсинки. В 2017 году состоялось официальное открытие представительства, которое Бекман и возглавил.
Из интервью Бекмана на тему визита Путина в Хельсинки: «К сожалению, на Западе существует практически одна точка зрения: ультралиберальные СМИ и русофобская сфера. Только что вышла статья финской газеты, где писали, как Путин угрожает, обманывает, как он опасен. Не знаю, как сравнить. Во-первых, это враньё. Во-вторых, это неконструктивно, невыгодно нашему народу».
Вообще Йохан Бекман часто упоминает Владимира Путина по самым разным поводам. Например, в интервью «Православию.ру» он сказал, что голосование в парламенте Финляндии по вопросу однополых браков в 2014 году (большинство голосов было «за») имело «черты цветной революции с элементами антироссийской и антипутинской агитации».
Террор и молчание
«Люди, не убивайте друг друга!» — эта фраза стала символом Сандармоха. Она выбита на большом памятном камне при входе на территорию урочища, она встречается и на других памятниках. Придумал ее Юрий Дмитриев.
Юрий Алексеевич Дмитриев — руководитель карельского отделения «Мемориала». Обнаружил расстрельные ямы в урочище Сандармох. Активно занимался распространением информации о Сандармохе как о месте расстрела политзаключенных, призывал национальные диаспоры ставить тут мемориальные памятники. В 2016 году в правоохранительные органы Петрозаводска поступило анонимное заявление о том, что Дмитриев фотографирует свою приемную дочь обнаженной, к заявлению были приложены фотографии.
Обвинялся по п. «в» ч. 2 ст. 242.2 («Использование несовершеннолетнего, не достигшего четырнадцатилетнего возраста, в целях изготовления порнографических материалов»), ч. 3 ст. 135 («Развратные действия без применения насилия в отношении лица, заведомо не достигшего двенадцатилетнего возраста»), ч. 1 ст. 222 УК РФ («Незаконное хранение основных частей огнестрельного оружия»). По двум статьям был оправдан и в 2018-м году освобожден под подписку о невыезде.
Спустя два с половиной месяца оправдательный приговор был отменен, Дмитриев снова арестован. Он обвиняется по п. «б» ч. 4 ст. 132 УК РФ («Насильственные действия сексуального характера в отношении лица, не достигшего четырнадцатилетнего возраста», до 20 лет лишения свободы).
— Мы определили место по документам с точностью до одного квадратного километра. Мы начали искать ближе к шоссе и собирались идти по сетке. Юра начал ходить кругами по территории и уже через пять часов работы подошел ко мне и сказал, что нашел, — вспоминает руководитель петербургского «Мемориала» Ирина Флиге.
Флиге посвятила свою жизнь исследованиям материальной памяти. Она провела огромную работу в архивах по соловецкому этапу и написала крупнейший труд о найденном захоронении «Сандормох: драматургия смыслов».
Флиге рассказывает о Сандармохе с теплом и трепетом. Максим хочет заменить на одном голубце табличку с фотографией на такую же, только другой формы и новую, лучше по качеству, и Флиге настаивает — эту замену надо максимально описать. Это и есть живая история.
— Сейчас рельеф уже не совсем такой. Тогда проседания были видны очень четко, как блюдца. Мы начали вскрывать первое углубление, и на глубине около двух метров появилось захоронение. Мы остановили работу, составили акт, отдали в прокуратуру. Вениамин Иофе сказал им, что захоронения массовые. Прокуратура сразу не поверила, тогда мы предложили вскрыть любое из захоронений. Солдаты начали вскрывать и увидели ровно то же самое. На основании заключения прокуратуры правительство Карелии принято решение, что тут открывается мемориальное кладбище. День 27 октября выбрали по первой дате расстрела соловецкого этапа.
В дальнейших раскопках не было необходимости, все доказано документально, говорит Флиге. Да и методы исследований, которыми владели в 90-е годы, никакой дополнительной информации бы не принесли.
— Что на тот момент умела делать экспертиза? Определять пол, возраст, дырку в черепе. Не определяли даже точной даты смерти. Заниматься эксгумацией при наличии документальных подтверждений — это просто безумие, и этически это некорректно.
Флиге — сторонник наземных методов работы, нетравматической археологии.
— Для того, чтобы просто ставить вопрос об эксгумации, надо приводить заключение экспертов о том, что они могут определить в процессе. А не сперва все выкопать, а потом думать. Что могут сделать антропологи? Криминалисты? В России эти направления слабо развиты. Заниматься такими исследованиями там, где уже произошла мемориализация, нельзя. Сандармох — это общий комплекс памятников, надземный и подземный, его нельзя трогать. Многие памятники поставлены теми, кого уже нет в живых.
«Мемориал» делает упор на описании сохранности памятников, составляет их полный паспорт. Многое утрачивается по естественным причинам. Вандализма в Сандармохе нет, говорит Флиге, — «кроме раскопок РВИО».
— Сами вскрышные работы на мемориальном кладбище — вандализм просто по факту. На кладбище копать нельзя. Вандализмом является и чудовищно безграмотный подход к раскопкам. Везде, где было внедрение в землю, была утрачена информация. Нарушены все научные представления о том, как проводится эксгумация, как фиксируется положение тела, какова структура ямы и так далее. Все работы РВИО на этой территории были зафиксированы наблюдателями — как поднимали останки, как их упаковывали. Нет ни одного пункта, где бы не было нарушений.
Ущербность работы поисковиков была видна уже на старте работы, считает Флиге.
— Мы много раз спрашивали их — как имена тех, кого вы ищете? Если это пропавшие без вести, значит, есть имена. Если это погибшие в боях — есть их имена. Если пленные — есть имена. Они называют количество, но имен не говорят. Мы видим тут полную безграмотность и политический заказ. Если бы поиск был честным, имена были бы названы. Архивы доступны — и российские, и финские. Но как только дело касается имен — то быстро выясняется, где именно этот человек погиб.
Довод Веригина о не характерности единичных или не массовых расстрелов Флиге считает не выдерживающим критики. Казни на территории Сандармоха проводились 92 дня — в какие-то тут был убит один человек, в какие-то четыре или пять, а было и 200 за один день. Часто людей убивали по дороге или в изоляторе, и расстреливать в яме их было не нужно — закапывали отдельно.
До 2010-х годов международное признание этого места было особой гордостью Карелии. Флиге прекрасно помнит, как тут с радостью встречали консулов со всего Северо-Запада, представителей национальных диаспор и гостей из разных стран. Дату изменения политики в отношении Сандармоха Флиге тоже запомнила четко.
— Это 2014 год, начало войны с Украиной и аннексия Крыма. Это момент, когда случился главный перелом памяти. Россия напала на Украину, развязала войну, и вся международность стала не нужна.
В России, по ее мнению, нет исторической памяти — вместо нее есть прямое наследование, которое разделилось по частям: одна ушла к власти, другая — к простым людям.
— Российская власть унаследовала от Советской отношение к гражданам — методы террора, право на убийство. Общество приняло другое наследство — комплекс жертвы, неполитическое сопротивление. И как только российская власть совершала новое преступление, то это сразу влияло на отношение к прошлому. Например, в 90-е годы, когда вы знакомились с делом, имена следователей и других сотрудников НКВД были открыты. Сейчас они все вымараны. Если вы читаете дело своего дедушки, вы не узнаете, кто допрашивал его. Это новая тенденция — страх собственной нелегитимности и расплаты за свои преступления. Власть думает так — если мы сейчас не отдадим тех, тогда и нас кто-то из наследников защитит. Весь их террор построен на четком понимании собственной нелегитимности и преступности.
Посмотрите, как в материалах дела происходит диалог с арестованным. Он говорит — я лоялен к советской власти, я люблю советскую власть! Я за советскую власть! Ему отвечают — нет, нас любить нельзя, мечта каждого советского гражданина — взорвать товарища Сталина и всю коммунистическую партию или устроить переворот. Нынешняя власть такая же — она не хочет, чтобы ее преступления вскрылись.
Флиге считает, что РВИО выполняет политический заказ, но она уверена, что переписать историю им не удастся.
— Память о советском терроре — это память об одной из гуманитарных катастроф XX века, говорить о ней как о частном деле России не получится. Точно так же никогда не получится сказать, что Холокост — это частное дело Германии, а Хиросима — частное дело США. Это гуманитарная катастрофа, а не частное дело страны.
Что дальше?
Найденные в ходе последних раскопок останки находятся на экспертизе в отделении СК Медвежьегорска. Следователи изучают и другие находки, сделанные РВИО — детали одежды, патроны. Когда экспертиза закончится, РВИО проведет пресс-конференцию, и Алексей Лесонен наконец сообщит, есть ли в расстрельных ямах красноармейцы и быть ли в Сандармохе новому памятнику.
«Мемориал» будет продолжать работу по сохранению материальной памяти, важная часть которой сейчас — спасти памятные знаки от разрушения. «Мемориал» уже подал заявление в прокуратуру о раскопках РВИО и будет вести судебные процессы. Планируется настаивать на полноценной комплексной экспертизе останков, изъятых в ходе раскопок РВИО. По мнению «Мемориала», необходимой техники для такого исследования нет ни у судмедэксперта медвежьегорского района, ни в Петрозаводске.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.