«Свободу всем политзаключенным, свободу всем нам»: последние слова обвиняемых по делу «Нового величия»

В пятницу, 24 июля, обвиняемые по делу «Нового величия» выступили с последними словами. «МБХ медиа» публикует речи в сокращенном варианте. Шестого августа судья Маслов огласит приговор.

 

Руслан Костыленков

Уважаемые участники процесса, честно сказать, я не подготовился сегодня к последнему слову. Буду импровизировать и постараюсь сказать самое главное.

Я считаю, что на прениях произошел полный разгром стороны обвинения. Наши защитники еще раз подтвердили факты фабрикации нашего уголовного дела.

Несмотря на эти доводы, конечно, висит запрос прокуратуры мне, Вячеславу Крюкову и Петру Карамзину. Он тоже очень шокировал. Я считаю, что такие запросы, такие большие реальные сроки являются актом мести нам троим. Назову причины, по которым, на мой взгляд, был совершен такой акт мести над нами.

Первая причина: то, что мы трое наиболее активно отстаивали позицию своей невиновности на протяжении последних двух с половиной лет.

Далее, я считаю, что мы трое наименее известны в публичном пространстве относительно других фигурантов уголовного дела. Наши оппоненты по уголовному делу считают, что если мы получим большие сроки, то общественность безропотно и тихо примет их, не будет особо возмущаться.

Я думаю, что мы трое наиболее активно говорили о противоправных действиях в отношении нас со стороны правоохранительных органов.

Крюкову запросили такой большой срок, наверное, из-за того, что он просто состоит в дружеских отношениях со мной.

Неспособность стороны обвинения доказать нашу вину тоже идет в копилку злости и мести.

Я бы хотел сейчас сказать всем участникам процесса, суду, общественности российской и мировой, чтобы никто не считал условные сроки Полетаеву, Дубовик, Павликовой, Рощину актом победы. Да, это, конечно, очень хорошо, но я считаю, что если кто-то из нас получит реальные сроки лишения свободы, то это будет катастрофа. Потому что наша невиновность была подтверждена на прениях. Конечно же, кроме как об оправдательном приговоре, ни о чем не может быть и речи.

Еще стоит сказать, что мы все время обсуждали возбуждение уголовного дела на сотрудников, которые задерживали меня, применяли пытки. Я вам скажу так: я за прошедшие два с половиной года, отсидев в тюрьме, начал менее кровожадно смотреть на такие вещи. Лично мне все равно, будут ли на них возбуждать уголовные дела или не будут.

Последнее, о чем стоит сказать, это то, что мы точно, явно и безоговорочно являемся невиновными людьми. Все фигуранты уголовного дела являются невиновными. Это доказано много раз. Тут никаких сомнений не может быть. Могу попросить только оправдательного приговора, либо максимального снисхождения.

Максим Рощин

Мы не совершали преступлений. Наше общение в чате, на встречах было самым обычным общением. Учитывая это, требования прокурора о назначении нам наказания не лезет ни в какие рамки. Больше всего это касается Руслана, Вячеслава и Петра, которым прокурор запросил реальные сроки. Я считаю такое недопустимым. Ваша честь, я прошу вас принять справедливое решение.

Дмитрий Полетаев

Я могу сказать, что никогда не нарушал закон и не привлекался к уголовной ответственности. Я не причастен к тому, в чем меня обвиняют.

Никогда не думал, не мог представить, что знакомство с девушкой может привести к такому повороту. Я хотел устроить свою личную жизнь. Я находился в «Новом величии» только из-за девушки Алины Доманцевич. Хотел перед ней покрасоваться.

С обвинением я полностью не согласен. Я не отдавал никакие приказы и команды.

Ваша честь, я прошу вас не наказывать меня. Я не совершал преступления, я не виноват. Прошу вас, ваша честь, будьте ко мне милосердны и благосклонны.

Мария Дубовик

Я очень хочу высказаться, рассказать о том, что я пережила за эти два с половиной года, когда каким-то чудовищным цунами я была выброшена из своей привычной жизни сначала в тюрьму, а потом в ежедневный, изматывающий домашний арест, когда ты становишься пленником в собственном доме и лишена того, что обычные люди делают ежедневно.

Из-за этого чудовищного обвинения я провела целых пять месяцев в следственном изоляторе в жутких условиях. У меня очень резко начало портиться здоровье. Дело дошло до того, что меня экстренно госпитализировали в больницу. Последствия содержания в СИЗО и весь этот стресс, который длится уже более двух с половиной лет, сильно повлияли на мое здоровье. Документы, доказывающее это, есть у суда. В настоящее время мне необходимо хорошее, комплексное лечение. А также мне необходима экстренная консультация и операция лазерного хирурга, так как у меня очень сильно упало зрение, истончилась сетчатка глаза, что может привести к ужасным последствиям, если ничего не делать.

Я не признаю себя виновной. Я не делала ничего плохого и до сих пор не могу понять, за что конкретно меня сейчас судят.

Целый год шел суд. Целый год мне казалось, что вот сейчас все поймут, что это морок, бред, что вот сейчас все разрешится и этот кошмар закончится. Но все как было, так и оставалось.

Творцом этого кошмара является, как мне кажется, нездоровый человек, который получает наслаждение от того, что он калечит судьбы людей (Речь идет о Руслане Д., которого защита считает внедренным провокатором со стороны спецслужб. — «МБХ медиа»).

Он сам сообщил суду, что у него хобби — коллекционировать живых людей, ходить по собраниям и, подобно высшим силам, решать — кого отправить в жернова системы, кому дозволить жить. Когда я слышала его голос и маньяческий смех, мне становилось плохо и капли липкого холодного пота, гадко щекоча, скатывались по моей спине.

Именно он — и никто другой — снял этот проклятый кабинет на Братиславской. Он написал этот злосчастный устав, он предлагал «бить черных», покупать оружие и взрывчатку, сотрудничать с запрещенными в России организациями, кидать зажигательную смесь в полицию. И после всего этого, он свидетель. А мы, которые либо пропускали его пассажи мимо ушей, либо возражали, подсудимые.

Два бесконечно долгих дня мы слушали его показания. Мы не видели его лица — он не посмел зайти в зал суда и испугался давать показания глядя нам в глаза — мы слышали его голос. Этот голос лжив.

Он лгал суду, когда сказал, что нашел мою фамилию в интернете в базе сотовой компании — этот номер никогда не был зарегистрирован на меня.

Он лгал суду, когда говорил, что мы намеревались делать взрывчатку. Он лгал суду, когда говорил, что я рассказывала кому-то, что мы тренируемся с оружием.

Он лгал суду, когда утверждал, что мы хотели совершить переворот и захватить власть в стране. Кто из вас, находящихся в здравом уме и трезвой памяти способен представить, что восемь молодых людей на такое способны.

Он лгал суду, когда говорил, что я разрабатывала листовки. На видеозаписи, представленной суду, было четко видно, что листовки на собрание принес он.

Он лгал суду, когда говорил, что я призывала бить полицейских. В исследованном чате есть запись от моего имени, которая это опровергает.

Он лгал суду и о том, что четвертого марта он надеялся, что все мы между собой перессоримся. Из исследуемых доказательств видно, что именно четвертого марта он призывает не разбрасываться кадрами, когда я сообщила, что ухожу от всех.

Он лгал всегда, всем и везде. И неужели этот человек, который даже в суде говорил, что оружия нужно как можно больше, не является опасным для общества и окружающих его людей?

Я никогда не делала ничего плохого. Я не писала этот устав, я не скидывала в телеграм-чат программу, не призывала никого к насилию, не призывала бить полицейских, я наоборот выступала и буду выступать против насилия. Я не разрабатывала листовок, не распечатывала их, никого не вербовала – я даже не знаю, как это делается. О том, что я вхожу в какие-то советы, узнала явочным путем.

Я никогда не была экстремистом — я даже не знаю, что это такое. В период домашнего ареста я стала много читать, в том числе и Евангелие. «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, молитесь за обижающих вас и гонящих вас». Я стараюсь простить всех, приложивших руку к этому неправедному делу, и даже Раду Зелинского. (Предположительно настоящее имя Руслана Д. — «МБХ медиа») Потому что, несмотря ни на что, есть высший суд, и каждому потом воздастся за его дела.

Я хочу попросить прощения у всех, кого когда-либо обидела, потому что я не со зла это делала. Я часто не задумывалась о чувствах других, близких мне людей, и очень об этом сожалею.

Я хочу сказать, что чтобы ни случилось в дальнейшем у нас у всех, есть одно чувство во всем этом деле, самое большое важное на мой взгляд, оно освящает жизнь, делает ее счастливой до невозможности, а также болезненной — это любовь.

Благодаря ней у меня были силы пережить эти долгие годы. Не предавайте это прекрасное чувство, никогда, что бы не случилось.

Это дело рушит столько жизней, я прошу остановить этот беспредел.

Я, конечно, приму любое решение суда, которое будет вынесено по данному делу.

Но я очень надеюсь, что оно будет справедливым.

Я хотела просить милости, но мой защитник сказал мне, что надо просить правосудия — милости просят виновные, а я не виновата.

Я не виновата, и я прошу правосудия. Правосудия не только себе, но и остальным ребятам, особенно тем, кто сейчас сидит в тюрьме.

Петр Карамзин

Я так и не научился комментировать фантазии обвинения. Поэтому буду краток. Я невиновен. Прошу не лишать меня свободы и вынести оправдательный приговор.

Анна Павликова

Уважаемый суд. Извиняюсь за некоторую косноязычность. На домашнем аресте я мало общаюсь, еще переживаю, мне сложно формулировать мысли. Но я постараюсь.

Более двух лет прошло с того дня, когда рано утром ко мне в дом постучали и зашли неизвестные нам люди. Как они ворвались в наш дом, с этого момента начались наши мучения. Для всей моей семьи, для всех участников этого дела, для всех семей.

Мне не повезло меньше, чем остальным из этого дела. Я всего пять месяцев была в СИЗО. Я не буду говорить про здоровье, у суда есть все документы. Но я бы хотела рассказать то, что относится к делу. Сразу после привода в СИЗО были постоянные хождения оперативников. Пытались подобраться к старшей по камере. Но там была хорошая женщина. Она мне сказала: «Ни с кем не разговаривай, даже ничего случайно не говори, потому что интересуются очень».

До смешного: ко мне в камеру даже подсаживали «наседку». Она была примерно моего возраста, по-моему, на год или два меня старше. Сидела, как всегда, за что-то, связанное с наркотиками. Она постоянно садилась со мной, пыталась завязать диалог. Как-то мы стали общаться. И я слышу из ее уст то, что пытался продавить следователь, что он мне при встрече говорил. Она мне говорит: «Слушай, а я такая правая, я вот помню времена, как мы на “Русском марше” “зиговали”, нас всех ловили». Вот такие истории мне рассказывала и меня спрашивала: «Ну ты, наверное, тоже». Пыталась меня разговорить. Я ей говорила, что не правая, не левая.

В больнице при СИЗО нас было двое человек в камере. И было два оперативника. Один особо не заходит, а второй приходил почти каждый день. Вызывал нас отдельно: сначала меня, потом мою соседку. Ее постоянно доставали. Она ко мне подходила: «Ты можешь им сказать, кто такой Руслан, и что он делал? Они меня уже достали по твоему делу спрашивать».

Все это время у меня нет возможности работать, учиться, хотя до этого я работала и училась. В 13-14 лет я прочитала в книге кое-что по биологии, вот у меня осталась мечта, я туда и иду: хочу стать хорошим специалистом. Я училась, работала (В ветеринарной клинике. — «ИБХ медиа»). Считаю, что делаю полезное для общества дело, и хотела бы дальше помогать обществу.

Два года назад я была несовершеннолетней. За это время я была вынуждена повзрослеть. Теперь я ясно вижу, что нас просто использовали. Нами очень грамотно манипулировали люди, которые умышленно создали это уголовное дело. Благодаря жестокости которых все мы в течение этого долгого времени переживаем эти мучения, снова и снова все это слышим.

Руслан Д, Раду Зелинский, Александр Константинов — как теперь видно, он искал к каждому свой подход, свою струну, на которой играл. А сам в это время именно создавал, а не собирал доказательства, сведения. Я привыкла, что все люди хотят сделать хорошо другим. И если человек не очень порядочный, это сразу видно, он не притворяется твоим другом, не играет на публику. Но с этим человеком я общалась. Ну да, что-то сказал. Но я считаю, на некоторые темы нужно шутить — черный юмор. Никогда не воспринимала слова Руслана Д. всерьез, шутки же.

Он контролировал просто каждый наш шаг. Где-то давил, угрожал, где-то, наоборот, успокаивал, что-то обещал.

Уже почти в конце были моменты, когда он на полном серьезе говорил: «Меня Ребровский раздражает сильно. У меня есть человек, давайте я его найму, он отследит, где он живет, и немножечко испугает». И в тот момент он не засмеялся, как делал обычно, а прям видно было, что на полном серьезе это сказал. Мы тогда в кафе сидели. Я помню, мы потом говорили: «Да блин, зачем, можешь и поговорить спокойно». Он такой: «Ну ладно, я предложил».

Насчет Кашапова. (Росгвардеец, которого Павликова якобы просила достать военное обмундирование. Подал на «Новое величие» заявление в ФСБ. — «МБХ медиа») Я не совсем знала на момент, когда с ним общалась, кто он. Он написал, что от моих знакомых, предложил встретиться, сказал, что его попросили через меня что-то передать кому-то. Я говорю: «Я не могу, я работаю. Если хочешь, приезжай ко мне на две минуты». Я отработала, как всегда на рынке продукты купила, мы встретились. Молодой парень, воспитанный. Я только узнала его имя. Он увидел, что у меня огромные сумки: «Ой, как это так, пойдем в торговый центр». Он меня уговорил, взял у меня сумки и отвел в торговый центр, оплатил мне кофе. Мы сели пообщаться, разговорились. Он знал, что за заболевание у моей мамы. Я знала, что у него дочка. Потом я спросила, где он живет. Он сказал, что в военном городке. И потом он сказал, что работает в Росгвардии. Он очень ругался, что начальники плохие, заставляют дурацкие вещи делать, сами ничего в компьютерах не понимают, а он сидит, печатает то, что не надо. Так вот жаловался.

Я никак не могла ему сказать: «Слушай, купи нам что-нибудь или укради у военных». Такого не могло быть, он работает на компьютере, в офисе сидит. Как он мне рассказал. Так как он сказал, что у него дочка, а у меня было много продуктов, я дала ему хурму, творог для дочки. Дружеское такое общение.

Мы переписывались, он спрашивал, как у мамы дела. А потом он однажды написал, что заочно через кого-то знаком с Русланом Костыленковым. И он сказал: «Слушай, у меня для Руслана подарок есть. Где ты сейчас?» Я на тот момент была на Братиславской. (В офисе, который Руслан Д. снимал для «Нового величия». — «МБХ медиа») Он приехал, передал мне пакет. Сказал передать Руслану. После этого мы не виделись. А потом я читаю, что просила у него такие вещи, о которых мы вообще даже не разговаривали.

Я считаю, что правоохранительные органы должны предупреждать какие-то правонарушения, а не создавать их.

Наверное, просто не стоит доверять людям, которые сразу на контакт идут. Не знаю.

Насчет всего дела. В деле есть пытки. Причем, когда меня допрашивали, мимо меня провели Костыленкова, запихнули в соседнюю комнатку и, видимо, били, потому что звуки были. А он и так шел, хромал, было видно, что у него почки отбиты — когда почки отбиты, не можешь ровно идти.

Допрашивал нас СОБР в масках. Они хвастались: «Вот, мы там к нему пришли, у него же день рождения, мы с днем рождения поздравили». Показали видео, где на Руслане вообще живого места нет, и он во всех смертных грехах признается.

Я считаю, что сроки, которые обвинение запросило для мальчиков в СИЗО, очень жестокие, несправедливые. Я считаю, что то, что пытаются нам вменить, никто не совершал. От суда прошу рациональности. Рационально обдумать все доказательства двух сторон и принять верное решение. Спасибо.

Вячеслав Крюков

Уважаемый суд. Дело «Нового величия» подходит к концу. За эти два с половиной года произошли значительные изменения в деле. В августе 2018 года из-под стражи под домашний арест были переведены две фигурантки дела: Павликова и Дубовик. Весной 2019 года в результате досудебного соглашения в особом порядке был осужден на два с половиной года условно Рустамов. Осенью 2019 года нарушивший досудебное соглашение Ребровский был выделен в отдельное производство и вышел под подписку о невыезде. Также осенью 2019 года из-под домашнего ареста сбежал Гаврилов, сейчас он получил статус беженца на Украине. Около двух недель назад оставшимся фигурантам прокуратура запросила сроки: четырем попросила условные. Таким образом, из десяти человек, задержанных в марте 2018 года, на свободе в скором времени окажутся как минимум семь. Но почему-то троим оставшимся: мне, Карамзину и Костыленкову хотят дать от шести до семи с половиной лет реального лишения свободы. Наше дело ничего значимого из себя не представляет. В нем никто не заслуживает таких жестоких наказаний. Но почему выбрали именно нас троих в качестве таких «козлов отпущения», непонятно. 

Спасибо общественности, спасибо всем, кто был рядом, и благодаря кому в нашем деле удалось достичь позитивных изменений. Осталось совершить последний шаг и отпустить нас всех домой, не давая никому таких огромных сроков.

Хочу обратить внимание на статью, по которой нас судят: организация экстремистского сообщества. Статья появились в 2004 году. С 2004 по 2014 годы наказание за нее было до четырех лет лишения свободы. С 2014 по 2016 годы — от двух до восьми лет лишения свободы, а с 2016 года и по сей день — от шести до десяти лет лишения свободы. Можно предположить, что такое серьезное усиление произошло для противодействия каким-то серьезным, реально экстремистским преступным сообществам. «Новое величие» преступным сообществом никогда не являлось. Такое несоразмерное наказание для фигурантов дела является совершенно неадекватным. К слову, санкция от шести лет предусмотрена за убийство. Кто-то из нас кого-то убил или совершил соразмерное преступление? Ни в коем случае, такого и близко не было. Тем не менее, мне, Карамзину и Костыленкову обвинение требует назначить такие огромные реальные наказания. За что? Вы сами все видели. Это какой-то произвол.

Ваша честь, я прошу вас не давать такие сумасшедшие сроки. От исхода нашего дела зависит не только наша судьба, но и в некотором смысле репутация нашей судебной системы. Уверен, в ходе наших заседаний у вас сложилось наиболее точное и правильное мнение, в отличие от той позиции, которой придерживается обвинение. В конце концов, вы сами все видели.

В совокупности запрошенный срок составляет почти двадцать лет. Двадцать лет — это больше, чем я успел прожить до того, как меня заключили под стражу. Неужели того, что с нами произошло, через какие муки мы прошли, мало для нас. У всех нас есть родные и близкие люди, которые точно так же страдают и ждут. У меня есть любимая девушка, которая сейчас в соседнем зале трансляции меня ждет. У меня есть семья, родители, которые нуждаются во мне. Знаете, я не держу никакого зла ни на каких провокаторов, на всех недобросовестных людей, которые посадили меня и создали это дело. Я не собираюсь им мстить. Я знаю, что все зло каждому вернется назад. Просто хватит уже с нас всего этого. Пора бы все это заканчивать. Свободу всем политзаключенным, свободу всем нам.