in

(Не) ниндзя с разрешением на убийство: как движение «Альтернатива» спасает рабынь на Ближнем Востоке

Фото: Marijan Murat / AP

В России 700 тысяч человек находятся в рабстве — это 5,5 человек на каждую тысячу. Многие из них — иностранки, которые приезжают в Россию за обычной работой, но оказываются в борделях, где у них отнимают документы и заставляют заниматься проституцией. Другие — россиянки, которые едут за границу работать моделями и оказываются в заложниках у «хозяина», по полгода не выходя из отеля. «МБХ медиа» поговорило с Максимом Вагановым из движения «Альтернатива», который освобождает рабынь на Ближнем Востоке, о том, сколько стоит рабыня, почему девушки обращаются к нему, а не в полицию, и почему освободители рабов никогда не применяют насилие.

«Я тебя заколдовал. Если не выполнишь договор, бог вуду тебя убьет»

— В каком виде сейчас существует сексуальное рабство?

— Рабство по определению ООН — это когда ты не можешь отказаться от работы. Сексуальное рабство, соответственно, когда работа в сфере сексуальных услуг. Если женщина сама идет работать проституткой — это не рабство, а если у нее отняли документы и она не может отказаться от обслуживания клиента — это оно. В России самое распространенное рабство — это трудовое и попрошайки, сексуальное тоже распространено, но меньше.

— Кто попадает в сексуальное рабство?

— В подавляющем большинстве это женщины. Сексуальное рабство распространено в мегаполисах, и в него попадают иностранки. Гражданкой России намного сложнее манипулировать, легче забрать какую-нибудь среднеазиатку или нигерийку.

— Как они туда попадают?

— Девушкам из Средней Азии говорят: есть работа в Москве или Петербурге, в сфере обслуживания — уборщицей или официанткой. Они соглашаются и едут, сразу в общежитие или в квартиру, где живут 4-5 девушек — обычная квартира в девятиэтажке. Когда они туда приезжают, у них нет ни связей, ни денег. Им говорят: давай документы, мы оформим патент. Она отдает — и все. 

Тут уже по-разному бывает: иногда ее принуждают и запугивают, но физическое воздействие применяют реже — все-таки это не мужик-трудяга, которому можно пальцы отстрелить. Иногда насилуют, чтобы психологически ее сломать. А бывает, что постепенно завлекают. То есть ее как бы даже и не заставляют, но создают вокруг нее такую атмосферу: позанимайся, может, понравится, денег заработаешь — и вроде бы она не в рабстве, и о помощи не попросить.

— А почему именно африканки?

—  У нас сейчас в Москве и Петербурге формируется этническая группировка — нигерийская. Нигерийцев много и они прут в разные страны, в Россию, естественно, тоже. Кто-то сюда приехал работать, кто-то в РУДН учиться, кто-то — на Чемпионат мира и до сих пор живет тут нелегально. Нигерийкам говорят, что есть работа в Москве, сейчас тебя оформим. Они встречаются с агентом еще в Нигерии, он им говорит, что все уже готово, теперь ты должна поехать, работать там проституткой и вернуть нам деньги. Она не соглашается. А рядом стоит колдун, который ей говорит: «Я тебя заколдовал. Если ты не выполнишь договор, бог вуду тебя убьет». Это абсолютно реальная история. Когда к ним врываешься, они не хотят уходить, говорят, что не выполнили договор и умрут. Наш сотрудник вокруг них прыгал с барабаном и изображал, что он их расколдовал. С нигерийками хуже обращаются — бывает, что их из окон выбрасывают, бьют, перепродают.

— И сколько стоит такая рабыня?

—  У нас был случай: мой коллега играл заказчика, заказывал темнокожую проститутку — естественно, не работать, а просто проверял. Потом спросил у сутенерши: мне вот девушка понравилась, а можно ее купить навсегда? Она говорит: «Да пожалуйста, 10 тысяч долларов, и мы ее тебе передаем вместе с документами». Он у нее спросил, а если с ней что-то случится, она умрет — ему ответили, что это уже его проблемы. И в момент передачи меченых денег ее уголовный розыск взял. Обычный трудовой раб тоже легко продается. Рабочий на кирпичный завод стоит около ста тысяч. Девушка стоит дороже раза в три, но и отбивается быстрее.

Рабыня стоит от 350-400 тысяч рублей, машину купить дороже.

— Как устроена работа в борделе?

— Мы их называем борделями, но бордели — это место, куда приходят «потребители». А эти выезжают к клиентам, а в этой квартире живут. Бордели тоже делятся по этническому признаку. Всем командует женщина-мадам, сутенерша, мамка, кто как называет. Еще есть мужик, который решает силовые вопросы, но во главе всего стоит женщина. И они все той же нации, что и девушки, или соседние, но нигерийки только у нигерийцев.

— Как долго девушка может жить в таком рабстве?

— Обычно они там живут год-два, не бывает такого, как в трудовом рабстве, когда по 20 лет человек работает. Женщину могут просто отпустить — если она устала, не хочет работать, легче нанять более молодую, «поменять товар».

Фото: Kike Calvo / AP
«Приезжаешь на место и начинаешь бычить» 

— Попадают ли россиянки в сексуальное рабство?

— Да, мы помогаем девушкам из России и ближнего зарубежья, которые попали в рабство за границей. Россия, Белоруссия, Украина и Казахстан — это основные страны, но чаще всего из Украины, из России меньше. Девушки едут на Ближний Восток (ОАЭ, Бахрейн), в Турцию, на Северный Кипр или в Китай — там, где есть отдых, туризм, индустрия развлечений. Китай — это центр модельного бизнеса, туда постоянно зовут девушек работать. 

Везде на Ближнем Востоке проституция нелегальна и сажают именно проституток. У нас посадят сутенера, а проститутку пожурят и отпустят. А в Бахрейне сроки до 3 лет за проституцию. Поэтому девушка не может просто подойти к полицейскому на улице и сказать, что ее заставляют заниматься проституцией — он и ее посадит, и с ее хозяином в долю войдет.

Их завлекают туда работой моделью или хостесс. Есть девушки, которые едут намеренно работать в эскорт — мы их называем «честными проститутками» — они тоже попадают в рабство, и тогда мы им помогаем. Потом спрашиваешь, как она попала в рабство, она отвечает — занималась проституцией, а потом отобрали документы и решили: зачем платить, если можно просто эксплуатировать. И начинается: ты плохо выглядела, не улыбнулась гостю… Начинаются штрафы — либо выходит в ноль, либо еще и должна постоянно остается, а ее не отпускают, пока она не отработает долг. 

Девушки летят туда с документами, все легально. Их там встречает агент, селит в отеле. Обычно в том же отеле, где живут, там же и занимаются проституцией — бывает, что по полгода они не выходят из здания, это наверно жестче, чем тюрьме. Их не выпускают, запугивают: у вас же документов нет, полицейский подойдет и заберет вас. 

— Как вас находят эти девушки?

— Иногда нас находят сами — пишут нам в мессенджеры или на почту. У некоторых даже не отбирают телефон — люди, которые этим занимаются, знают, что украинский МИД не занимается этой проблемой и не будет им помогать. С казахами вообще жесть, нам как-то пришлось оплачивать казахскому консулу бензин и отель, чтобы он доехал за гражданкой Казахстана из Саудовской Аравии до Бахрейна. В Бахрейне вообще нет казахского консульства, просто не к кому обратиться. И полиция им тоже не поможет. Поэтому бывает, что у них даже не отбирают телефоны. Вот в Бахрейне был показательный случай — девушка написала своему брату, а брат уже написал нам. 

— Как происходит такое освобождение?

— Для нас в заявке главное — место. В России мы можем через знакомых узнать по номеру телефона, где находится человек. А за границей нам обязательно знать место. Вот мы знаем, что в этом отеле девушки. Собираем максимальное количество информации об этом месте и летим туда. Бывает, что никто не летит, а на месте есть знакомый человек, который может нам помочь. 

Мы не вламываемся с винтовками, не выламываем двери. Скорее всего, с этой девушкой будет связь, за пару часов ее предупреждаешь, что ты приедешь.

Приходишь в лобби отеля, ждешь, пока они спустятся. За руки берешь и под удивленные взгляды администрации уводишь, сажаешь в машину.

Потом идешь к их хозяину за документами — и начинается разговор. 

— А бывает, что не отдают?

— Нет, не бывает.

— Прямо вообще никогда?

— Методы убеждения работают. Мы максимум бычим друг на друга, орем. Нужно донести до ее хозяина мысль, чтобы он ее понял — а это надо прямо в глаза говорить на повышенных тонах: «Ты теряешь сейчас одну-двоих, но у тебя там еще пять сидят. Мы сейчас этих заберем и оставим тебя в покое, больше не приедем». Но мы, конечно, еще приедем.

Объясняешь, что мы уже забрали девушек, их в любом случае увезем: «Я могу сейчас уехать, но у тебя будут большие проблемы, потому что я натравлю на тебя ментов, местные спецслужбы — они даже в Бахрейне есть — и тебя посадят или просто отберут бизнес. Так что выбирай, потерять часть или потерять все». Это все без насилия происходит — бить никого нельзя, потом проблем с ментами не оберешься. Потом мы ставим точку на карте, что тут что-то есть — бывает, приезжаешь как турист и вспоминаешь, что в этом отеле на пятом этаже держат девушек.

— После освобождения вы идете в полицию?

— Нет, там же девушки, их посадят. Бывает, что некоторые не в рабстве находятся, а работают по собственному желанию.

— И вы когда приходите, узнаете, кого именно надо забирать?

— Когда едешь, девушки уже знают об этом и собирают вокруг себя всех, кто хочет тоже уехать. Остаются те, кто там по своей воле. Поэтому постоянно приезжаешь за одной, а вывозишь больше.

— Какое максимальное количество человек ты вывозил за один раз?

— Из семейного рабства восемь человек — женщину и семь детей.

Триполи, Ливан. Фото: Движение «Альтернатива»
«Зачем ты сюда приехал, больной ублюдок? Отдыхал бы у себя в стране»

— Как вы планируете операцию?

— Планов никаких нет — приезжаешь и работаешь на месте. Когда я прилетаю, я обычно делаю небольшую разведку — как турист хожу, фотографирую, где лучше машину поставить, где вход. А так у тебя минимум информации, работаешь практически вслепую. И естественно, не знаешь, кто их держит — у русскоязычных людей «мамочка» может быть гражданкой России или соседних стран, и охрана тоже из российских республик. Бывает, что приезжаешь — там все по-русски говорят. А с тобой какой-нибудь местный, который тебе помогает — мы орем друг на друга, а он рядом стоит и ничего не понимает. 

— В каких отношениях вы с госструктурами и правоохранительными органами?

— В России просто приезжаешь на место, проверяешь, что это оно — и вызываешь ментов. Они говорят: «Новые друзья приехали, открывай» — и заходят.

— А за границей?

— Сразу скажу, что мы принципиально не берем никаких иностранных грантов, хотя предлагали. И на месте мы обычно ни с кем не общаемся, просто есть знакомые и все. У белорусов самый крутой МИД, они иногда даже россиянам помогают по дружбе. Белорусы самые эффективные, дерзкие и трудолюбивые. Местные менты вообще не нужны. Когда приезжаешь в Ливан, первое, что у тебя спрашивают, это был ли ты в Израиле — им наплевать на рабов, их другое интересует.

— С российскими спецслужбами не бывает столкновений из-за того, что вы ездите на Ближний Восток?

— Нет, они все понимают и не трогают, у них свои дела. Просто они знают, что мы нормальные. Бывает, задают вопросы — что делали, зачем ездили — ты им честно отвечаешь. И все, им главное, чтобы ты с террористами не общался. Могут тормознуть, но потом понимают, что это мы, и отпускают.

— Сколько стоит освободить человека?

— В России — тысяч 15-20 рублей за одного, в зависимости от того, надо ли куда-то ехать и покупать билеты, есть ли на месте волонтеры. За границей дороже. В Бахрейне я спасал двоих, потратил на это полтора дня и еще вечером погулял — на всю поездку вышло 5 тысяч долларов. Это за билеты, еду и отель, но больше всего денег уходит на штрафы за просроченные визы для девушек.

— Откуда у вас столько денег?

— У Олега Мельникова есть бизнес, все доходы от него он жертвует на это дело. 

— Почему у вас в глазах многих людей какая-то мутная репутация? Когда говоришь «Альтернатива», все вокруг закатывают глаза и говорят: «Ой, это какие-то странные ребята».

— Вообще хочу сказать, что мы не мутные, мы обычные. Просто когда занимаешься таким делом, сталкиваешься с разными людьми, обмениваешься с ними контактами.

В России вообще заниматься рабством — это странно, поэтому на нас так люди смотрят.

Даже я считаю, что это странное занятие — мне больше нравится видео снимать. Но когда вывозишь девушек, они все плачут, благодарят тебя — вот это круто, чувствуешь, что что-то хорошее сделал.

Но вообще это все от незнания. Все думают, что для того, чтобы поехать в страну А, тебе нужно быть ниндзя с разрешением на убийство. А на самом деле — приехал на автобусе, заплатил 20 баксов за визу и все. У тебя еще на границе спросят, зачем ты сюда приехал, больной ублюдок, отдыхал бы у себя в стране. В Сирию сейчас может въехать почти каждый как турист — журналисту гораздо сложнее въехать, чем нам, нужно специальное разрешение от властей.

— У вас в «Альтернативе» одни мужчины работают?

— Нет, среди волонтеров у нас полно девушек, а волонтеры у нас повсюду, даже в Нигерии. А в костяке организации — это человек восемь — две женщины. Одна Вера Георгиевна, она работала в ООН и ОБСЕ, знает несколько языков. А другая — молодая девушка, она ведет наши соцсети. Вообще женщины чаще пишут, что хотят с нами работать, но реже в итоге участвуют. Это часто происходит после новостей — они импульсивно реагируют на такие вещи и пишут, что тоже хотят помогать. А потом отходят немного и сливаются. Я это не критикую, если человек написал, что хочет помочь — это уже хорошо. 

— К вам поступает много обращений о помощи?

— Точную цифру сложно сказать, но в прошлом году мы освободили под 80 человек, до ноября было 68. Заявлений поступает больше, чем на самом деле людей, которым мы можем помочь. Некоторые обращения мы пересылаем в МИД (если человек не в рабстве, а просто нужно восстановить документы), некоторые — сразу в полицию. Бывают письма вообще не по нашей теме, а какие-то вопросы с зарплатами — это к трудовой инспекции. Иногда случается, что мы начинаем работать по обращению, проверяем через три дня — а человек уже сам договорился, забрал документы и уехал домой.

Фото: Esther Htusan / AP
«Она переезжает к мужу — и сказка заканчивается»

— Что вы называете семейным рабством?

— Семейное рабство — это скорее семейное насилие, которое перерастает в рабство, причем не только сексуальное, но и трудовое — когда женщину заставляют работать на всю семью, стирать, убирать и тд. Это распространено у нас в некоторых республиках и на Ближнем Востоке — там, где все еще существует традиционное общество. Например, насильная выдача замуж — это тоже форма рабства, причем детского. Детское рабство четко делится на женское и мужское: для мальчиков это дети-воины, для девочек — насильная выдача замуж, которая дальше перетекает в семейное рабство.

— Как в такую ситуацию попадают взрослые девушки?

— Чаще всего она встречается в университете с восточным мужчиной, от взгляда которого она тает. Зачем ей местная пьющая рухлядь? Он делает ей предложение, она соглашается, рожает от него ребенка. Потом ей предлагают поехать к нему на родину — и все, начинается трэш. Сказка заканчивается, она оказывается третьей женой с кучей родственников, ей нужно обслуживать всю семью. Она хочет уехать, а ей говорят: «Уходи, но по местным законам ребенок останется здесь». И вроде бы силой ее не удерживают, но угроза того, что она больше не увидит ребенка, заставляет ее там оставаться.

— В таких случаях к вам обращается девушка или бывает, что ее хотят вернуть родители, которые недовольны ее выбором?

— Не помню таких случаев, обычно женщина сама нам пишет. И чаще всего у нее уже на этот момент не один ребенок, а четыре-пять. Мы не работаем в России по семейному рабству, потому что для этого есть разные женские организации, чаще все-таки обращаются к ним.

— Как в таких случаях происходит освобождение?

— Вообще мы редко лезем в такие конфликты.

Но для нас интересы гражданок России и СНГ, попавших в зависимое положение, важнее, чем интересы их мужей.

Если им нужна помощь, мы им помогаем, даже если это такой щепетильный вопрос, как семейные отношения. А помочь чаще всего нужно деньгами, билетами — все-таки их силой никто там не держит — и сделать это быстро, а то у мужей бомбит и они начинают всякую херню творить.

— А муж вообще знает, что вы ее вывозите?

— Ну нет.

— После освобождения вы поддерживаете контакт с этими девушками?

— Да, конечно. Но некоторые теряются.

— Как у них вообще жизнь складывается после рабства? Бывает ли такое, что семья ее не принимает после этого?

— Нет, такого не было. Могут что-нибудь сказать, но чтобы оказывались от нее — такого не бывает. В целом более-менее нормально, устраиваются потом на другую работу, живут дальше.

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.