О заключенных у нас пишут мало, еще меньше — о тех, кто дожидается их на воле. Не принято особенно спрашивать, как жить, когда твой родной человек отбывает наказание в местах лишения свободы. Мы рассказываем истории родителей, жен и мужей, которые ждут своих близких и делятся советами, как продержаться и не сойти с ума. Рецепт простой: солидарность, любовь, надежда и борьба.
«Никто, абсолютно никто не застрахован от тюрьмы»
Ольга Терновая, Москва
сын отбывает наказание в Иванове уже шесть лет
Сын Ольги работал детским врачом-офтальмологом. В 2013 году его осудили на семь лет колонии за «иные действия сексуального характера» по двум эпизодам с пациентами, с девочкой и мальчиком.
«Во время осмотра глазного дна на авторефрактометре ребенка нужно держать в правильном положении, чтобы провести осмотр качественно. Он придерживал детей за попу, не знаю, за бедра, как ребенка можно удержать, чтобы он не елозил. Ребенок сказал, что врач его трогал, — рассказывает женщина. — Потом он проводил прямую офтальмоскопию. Надо приблизить свое лицо к лицу ребенка, чтобы разглядеть глазное дно. Мальчик сказал, что доктор хотел его поцеловать. Сын говорил: “Я же не виноват. Во всем разберутся”. Ну, вот и разобрались: сначала на 14 лет, а потом на семь в апелляции».
По словам Ольги, уже на этапе следствия отец мальчика отказался от обвинения, разобравшись в ситуации, и просил оправдать доктора, но обвинение не сняли. «Мне даже следователь, который вел наше дело, сказал: “Я знаю, что он не виноват, но я ничего не могу с этим сделать, потому что руководство говорит вот так”», — рассказывает Ольга.
Женщина переживала, что из-за статьи сыну угрожает особая опасность в местах лишения свободы, но в Ивановской колонии он на хорошем счету, все называют его Доктор и уважают.
«Первое время я вообще не могла об этом говорить. Мне казалось, что в тюрьме сидят те, кто должен там сидеть. Но сейчас я понимаю, что около половины невиновны: никто, абсолютно никто не застрахован от тюрьмы, — говорит женщина. — Мне хочется поддержать сына, но у меня опускаются руки от отчаяния, потому все мои хождения по прокуратурам, следственным органам, уполномоченным по правам человека ни к чему не приводят».
Артем в колонии уже шесть лет. Если во время следствия деньги уходят на адвокатов, то во время самой отсидки — на содержание заключенного. Это посылки, передачки, оплата звонков и курсов, перевод денег на продукты из магазина в колонии.
«Тюрьма столько денег требует, я бы уже давно возилась с внуками на пенсии, но приходится работать. В ларьке можно купить только консервы, даже чеснок и лук не всегда бывает, а цены бешеные, продают втридорога. Каждый месяц перечисляю не меньше трех тысяч рублей. Посылаю самые простые продукты, например, капусту, морковь, доширак, не какую-то икру и красную рыбу. Думаю, про них он уже вообще забыл, — рассказывает Ольга. — Большая часть зарплаты уходит, понимаете? Я себе отказываю во всем. Я, если покупаю себе йогурт, покупаю питьевой, самый дешевый. Зачем я буду рассказывать, чем я питаюсь? Хочется все туда, чтобы у сына было».
Длительные свидания положены раз в четыре месяца по трое суток, но иногда приходится ждать дольше, потому что комнат всего семь, а в колонии полторы тысячи человек. Это небольшие помещения размером с кухню в хрущевке, там стоит кровать, стол или тумбочка и нерабочий телевизор, в общей кухне — несколько холодильников, плита и микроволновка, есть два туалета и душ, в который страшно заглядывать, рассказывает женщина.
По закону, на длительное свидание может прийти до двух родственников, не считая несовершеннолетних детей. Ольга ездит на длительные свидания вместе с женой сына на машине и везет передачку на 60-80 килограммов и продукты, чтобы готовить эти три дня. Дорога в колонию занимает 5-6 часов. Проводит с сыном пару часов, оставляет его с женой и возвращается домой.
«Меня запускают в два часа, а в четыре я уже должна выйти, потому что у тюремщиков заканчивается смена. Вот представляете, длительное свидание у меня два часа. Обняла, немного поговорила и все, приходится уезжать, опять отрываться от родного и ждать следующего раза, — рассказывает Ольга. — В первый раз мы приехали зимой в пять утра. Документы начинают собирать в восемь, завели на свидание примерно в час. Мы ждали в каком-то вагончике, где якобы работает кондиционер, но зимой, естественно, он был выключен, и согреться было просто негде. Скотские условия. Если наши близкие виноваты, они уже сидят, но мы ни в чем не провинились, и держать нас на морозе несколько часов недопустимо».
Краткосрочные свидания длятся четыре часа. Это общение через стекло и телефонную трубку, которая может плохо работать, а параллельно разговаривают еще человек пять, поэтому общение дается с трудом. Другие варианты общения: звонки в колонию и письма.
«Ждать очень тяжело.
У меня были мысли о суициде, мне не хотелось жить от того, что я не могу вытащить своего ребенка и ничем помочь.
Но это были минуты слабости, конечно. А потом мне сказали, что если не я, то никто не поддержит. В фейсбуке я нашла очень много людей, которые меня поддерживают. Они стали мне очень близкими и дорогими людьми. Нельзя оставаться наедине со своей болью, нужно искать поддержку и общение, — говорит Ольга. — Меня поддерживают друзья, родственники, его коллеги. Но для моих родителей он в длительной командировке в Англии, учится. Они ждут его оттуда, я думаю, правда их бы просто убила».
За шесть лет жизнь Ольги сильно изменилась. Пошатнулось здоровье, теперь она общается с бывшими сидельцами и родителями нынешних. Единственная отдушина — внук и вышивание.
«Мне кажется, я живу не своей жизнью, потому что я могла бы отдыхать и развлекаться, но суды и прокуратура у меня вместо отдыха, театров, кино и книг. Я не хочу так жить. Даже сейчас, когда это все рассказываю, у меня поднимается давление. Время тянется медленно, очень медленно. Мне говорят: “Ну что ты, остался всего год”. А мне даже первые месяцы, когда его держали в СИЗО, казались десятилетиями, а вся эта история — дурным сном. А уж когда я услышала приговор, мне казалось, что я просто не доживу. Я очень надеялась на УДО, что этот Новый год мы отпразднуем вместе. Но судья посчитала, что он еще не исправился. Ему открытым текстом говорят: “Ты с такой статьей никуда раньше не выйдешь”».
«Мы давали клятву верности, у нас необыкновенная любовь. Это не каждому дано»
Юрий Легачев, Новосибирск
дождался жену из новосибирской ИК-9
Надежда Легачева работала главным бухгалтером фирмы «ОСТ», уголовное дело на нее завели по доносу акционера, который, как говорит Юрий, мошенническим путем присвоил имущество других акционеров и перевел прибыль фирмы на свои счета. Надежду приговорили к пяти годам лишения свободы за мошенничество и присвоение, дело Юрий называет заказным и незаконным. Надежде тогда было 60 лет.
Пара привыкла к жизни в разлуке: семья военных, в молодости жили порознь, мотались по гарнизонам.
«Бытовые трудности нас не особенно беспокоили. Люди военные, многое повидали. Главная проблема психологическая: почему мою любимую, невиновную женщину посадили по ложному доносу отпетого негодяя? Где же наше хваленое правосудие? — говорит Юрий. — Возникает чувство растерянности, злобы, негодования. Пригодились знания, большой жизненный опыт и настоящая любовь. Но одно дело переносить такие ситуации по молодости, и совсем другое — на седьмом десятке».
Во время следствия Надежда находилась в СИЗО, телефонной связи не было. «Будто Папуасия какая-то, все против человека», — говорит Юрий. Общаться можно было только во время свиданий «за стеклом» два раза в месяц и через адвоката. Иногда Юрий приходил к изолятору, чтобы увидеться с женой хотя бы через окно. Когда Надежду перевели в ИК-9 на окраине Новосибирска, общение стало регулярным: созванивались каждый день, разговаривали по видеосвязи по тарифу 10 минут за 100 рублей, виделись на свиданиях.
«Видеосвязь некачественная: плохая слышимость, рябь. С марсоходов на расстоянии 400 миллионов километров от Земли отличные снимки, отличная связь. А тут расстояние 300 метров и такая гадость, — рассказывает Юрий. — Были хорошие краткосрочные свидания в кафе на территории зоны. Но потом их заменили на свидания за стеклом. На длительных свиданиях Надежда отводила душу в готовке, после пресной, невкусной, однообразной пищи в столовой колонии домашняя курочка и овощи шли на ура».
Как правило, мужчины в ситуации, как у Юрия, падают духом, винят во всем своих жен и уходят от них, говорит Легачев, но его отношения с женой стали только крепче.
«Трудности закаляют. Любовь с седьмого класса школы. Под венец пошли 43 года назад. Это почти вся взрослая, сознательная жизнь. За время нашей совместной жизни мы вполне адаптировались ко многим стрессовым ситуациям, и тюремные испытания мы перенесли гораздо легче, чем многие другие семьи, — говорит мужчина. —
Бросить свою боевую подругу в трудную минуту мне не позволяет офицерская честь.
Мы давали клятву верности, у нас необыкновенная любовь. Это не каждому дано. Это нужно тщательно беречь».
У Надежды обострилась гипертония, в колонии не принимали необходимые ей медикаменты, а дешевые лекарства, которые ей предлагали, не помогали, рассказывает Юрий. Когда умер ее отец, семье удалось добиться трехдневного отпуска, нужно было каждые два часа звонить дежурному по колонии с домашнего телефона, проверки были утром и вечером. На могилу отца из-за этих ограничений Надежда попала только после условно-досрочного освобождения в сентябре 2018 года.
«Самое главное, никогда не падать духом. Жить назло всем и вся. Планировать каждый свой день. Не замыкаться в себе. Общаться с людьми, — советует мужчина. — Обязательно нужно занять себя физическим трудом. Ходить в пешие походы. Зимой на лыжах. Побольше времени проводить на работе. Не нужно оставаться одному, лежать на диване и жалеть себя. Надо двигаться. Сделайте хотя бы первый шаг, и сразу станет легче».
«Я остаюсь с ним, потому что считаю, что он, конечно, виноват, но его довели до этого»
Ольга, Москва
муж отбывает наказание в Рязанской области
Ольга попросила не называть ее фамилию. В 2018 году ее мужа приговорили к восьми годам лишения свободы за убийство 85-летней матери. По словам Ольги, пожилая женщина доводила семью, издевалась над сыном, а однажды, когда он выпил, завязалась драка, мужчина не рассчитал силу и убил мать. Вину он полностью признал. Ольге 60 лет, ее мужу 62, они прожили вместе полжизни, женщина ждет мужа уже полтора года. Старший сын не может простить убийство, младший пишет отцу письма в колонию. Внукам и чужим людям семья говорит, что мужчина живет в деревне. Ольга — единственный человек с воли для своего мужа.
«Целый год не могла прийти в себя, похудела на 20 килограммов. Я вообще этого от него не ожидала. Мне было очень тяжело. Я замкнулась, никому ничего не рассказывала. Знает ограниченный круг людей. Стыдно ли об этом говорить? Хорошего-то мало, — говорит женщина. — Я остаюсь с ним, потому что считаю, что он, конечно, виноват, но его довели до этого. Потом мы с ним прожили 36 лет, я не могу его бросить. Больше помогать ему некому. Можно сказать, мы даже стали ближе. По крайней мере мы даже ни разу не поругались. Он у меня особо ничего не просит, все по мере возможности. Это, конечно, тяжело, у меня здоровье не ахти какое, но сейчас я уже стараюсь об этом не думать. Хожу на мероприятия в Центр социальной защиты, в театр, в бассейн, на экскурсии, занимаюсь цигун, езжу к внукам. Дети меня не бросают».
Ольга почти каждый день разговаривает с мужем по таксофону, а раз в четыре месяца ездит к нему на длительные свидания. Колония мужа находится в селе Клекотки, Рязанской области. Женщина общается с другими родственниками заключенных этой колонии в интернет-сообществе, там делятся новостями, советами, поддерживают друг друга.
«Надо заниматься собой, продолжать жить своей жизнью. Когда он долго не звонил, мне казалось, его вообще нет, а сейчас нормально, он звонит, я все рассказываю, посылаю фотографии детей и внуков, — говорит Ольга. — Время летит очень быстро. Я не вижу, как проходит день».
«Колония — такая казарма, в которой вбивается, что зэк — не человек»
Владимир, Новосибирск
приемный сын отбывает наказание в колонии строгого режима в Новосибирске
Владимир попросил не называть его фамилию, так как переживает, что у сына могут появиться проблемы с администрацией колонии: взыскание или водворение в ШИЗО. Приемный сын Владимира Егор в 2016 году получил 15 лет колонии строгого режима за попытку сбыта наркотиков: в его гараже обнаружили три пакета с «веществом растительного происхождения, пропитанным синтетическим наркотическим средством» массой чуть больше пяти грамм. Сколько в этом веществе собственно наркотика, не устанавливалось. Сейчас Егору 25 лет, он отсидел уже 3,5 года. Владимир выступает его общественным защитником, поэтому у него был доступ к сыну и он мог оказывать ему поддержку во время следствия, готовиться к допросам, когда адвокат был занят другими уголовными делами. Владимиру 46 лет, дождаться сына для него вполне реально, но сейчас главная цель защиты — сократить срок.
В карцер за пуговицу: как заключенных изолируют без суда и следствия
Голод, холод и изоляция: в исправительных...
«У нас позиция активная, нет такого, что мы сложили руки, сидим ждем, в окошко поглядываем и дни считаем. Я захожу в колонию как защитник, готовлю жалобы, сейчас мы на стадии кассационного обжалования, поэтому в первую очередь наше ожидание — борьба, потому что 15 лет ни в какие ворота не лезут. Поскольку я не юрист по образованию, пришлось научиться, в некотором роде уже разбираюсь в уголовном процессе, — рассказывает Владимир. —
Трудность в том, что судопроизводство невозможное: белое называется черным, черное — белым.
А так у нас, как у всех: передачи раз в четыре месяца, свидания и того реже, не чаще раза в полгода, фактически два раза в год, потому что нет мест».
Ждать сына Владимиру еще 11,5 лет. Но уже за 3,5 года Егор изменился: постоянно напряжен, боится за свою жизнь, отвык от личного пространства. Владимир говорит: «Колония — такая казарма, в которой вбивается, что зэк — не человек. Все находятся в одном помещении». Егор — единственный сын Владимира, на воле у молодого человека осталась жена, которая ездит к нему на свидания два раза в год. Почти все доходы семьи уходят на содержание Егора.
«Нельзя опускать руки, нужно бороться. Помните, что близкий находится там и вы ему нужны, а если вы на воле раскисните, то кто ему поможет? Полезно общаться в разных сообществах родственников заключенных. Это самоорганизация, самопомощь, потому что, к сожалению, у нас нет действенных институтов, которые могли бы помочь родственникам заключенных. Есть группа именно по 228 статье, где делятся своими новостями. С успехами у нас у всех, к сожалению, плохо. Это именно народная статья. В колониях строгого режима большая часть заключенных именно по 228-й. Бороться с судебной системой невозможно, они не признают ошибки, но я не думаю, что для вас это новость».
«Обнять человека, посмотреть в глаза, поговорить дорогого стоит. Понимаешь, что все не зря»
Олеся Мазняк, Новосибирск
муж отбывает наказание в Кемеровской области, сын — в Норильске
Сын Олеси ввязался в продажу спайсов в конце 2014 года. Тогда семье были нужны деньги на лечение младшей дочери Ангелины, у нее органическое поражение центральной нервной системы и эпилепсия, девочка постоянно нуждается в реабилитации. В 2015-м спайсы приравняли к наркотическим средствам. В феврале того года 18-летнего парня задержали за сбыт, 4 года и семь месяцев длилось следствие, судебные разбирательства и обжалование, а осенью 2019 года его и мужа Олеси этапировали в колонии. Мужа осудили по этому же делу за подготовку к сбыту. Это был интернет-магазин, «коллег» привлекли в составе преступного сообщества.
«Любая мать будет защищать своего сына, он для нее, естественно, самый лучший и замечательный. Но по человеческим качествам он такой и есть. Когда мы узнали о диагнозе дочери и понадобилась реабилитация, сын пошел на это, чтобы найти средства на лечение сестры, — рассказывает Олеся. — Я не хочу, чтобы это выглядело “Ой, мои какие замечательные и чудесные”, да, они нарушили закон, но наказание чересчур суровое: сыну 12 лет, мужу 7,5. А какие-либо послабления, УДО, амнистии заключенных по наркотическим статьям обходят. Мальчики, которые действительно совершили ошибку, стали пушечным мясом для инсценировки борьбы с наркопреступностью»
Ездить к мужу в колонию в Юрге Кемеровской области Олесе не так далеко, но сын сидит в Норильске, почти в трех тысячах километров. Добраться туда можно только на самолете, Олеся планирует поехать к сыну летом. «Я читала в интернете, колония хорошая, если можно применить такое слово к колонии», — говорит женщина. В последний раз она виделась с сыном 24 сентября 2019 года. Общаются по переписке.
«Трудности были всегда. Первая мысль у меня была “А как же теперь я буду жить?” У меня осталась только пенсия ребенка, два сидельца, дочери нужна реабилитация, — рассказывает Олеся. — Два года работала кассиром в кинотеатре посменно, сутки подруга с Ангелиной сидит, сутки я. Когда билеты покупали подростки, я в каждом видела своего сына. Думала, вот мой сидит, а ребята просто живут нормальной жизнью. Горестно было первое время привыкнуть, но потихонечку получилось. За эти годы страданий у меня появилось очень много настоящих друзей, больше всего тех, кто сам прошел этот путь».
«Русь сидящая» открыла в Новосибирске офис, Олеся им руководила, прошла курс общественного защитника. Год назад Олеся подала жалобу в ЕСПЧ и стала его представителем.
«А кто кроме меня это сделает? Ну вот кто? У меня ответственность за Ангелину и за сына, это даже объяснять не надо, он всегда будет моим ребенком в любых обстоятельствах. У меня ни разу не было мысли не дождаться мужа. Это моя семья, это мои родные и близкие люди. За эти годы мы сплотились, 18-летний сын писал: “Мама! Мы выживем, главное, как вы будете с Ангелиной”, — говорит Олеся. — Я научилась жить в этом режиме. Это не привычка, а адаптация. У меня ушел год только на то, чтобы спокойно дышать после передачки сыну в СИЗО и не трястить».
Здоровье Олеси испортилось во время судов и обжалования. На одном из заседаний женщине стало плохо, врач посоветовал пойти к психологу, она пропила курс антидепрессантов. Сейчас Олеся не работает и сидит с ребенком. В 2019 году городские власти выделили им квартиру вне очереди после судебных разбирательств из-за жилья. Денег ни на что не хватает, но помогают друзья и «Русь сидящая», например, фонд купил Ангелине инвалидную коляску, и ездить на процедуры стало легче.
«Не близким людям я особо не рассказываю. Чиновникам я сразу говорю: “Наш папа в местах лишения свободы”, — говорит Олеся. — Друзья абсолютно нормально воспринимают. Мне раньше казалось это так страшно и тяжело, но оказалось, очень многих коснулась тюрьма».
В день нашего разговора Олеся вернулась домой после первого длительного свидания с мужем. «Обнять человека, посмотреть в глаза, поговорить дорогого стоит. Понимаешь, что все не зря, не зря ждешь. Очень сильно хочу к сыну», — объясняет женщина. На свидание ее отвез сокамерник мужа по СИЗО.
«Мне было некомфортно и очень холодно. Труб отопления я не увидела, был калорифер над дверью, но его не хватало, чтобы обогреть помещение. И запах, ничем не передаваемый запах тюрьмы: сигарет и немытого тела, особенно в комнатах для свиданий, — рассказывает Олеся. — Домашним накормить перво-наперво, поговорить без цензуры и вживую, поддержать в человеке какую-то человечность очень важно, ведь многих ломают тюрьмы».
С начала следствия прошло уже почти пять лет, ждать освобождения остается еще больше.
«Я на своем опыте точно знаю, что помощь и поддержка людей, которые проживают такую же жизнь, выводит из состояния постоянного горя. Как их найти? В очереди на передачи, на свидания, в интернете, через фонды, та же “Русь сидящая”. В свое время я вышивала, чтобы успокоиться. Молилась поначалу, но мне не помогает».
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.