Малхо Бисултанов: «Каждая тюрьма — отдельное государство с отдельным президентом» 

Монолог бывшего осужденного, прошедшего самые страшные тюрьмы в России, о пытках, о смерти в тюрьме Юсупа Темерханова, осужденного за убийство полковника Юрия Буданова, и о том, как устроена российская тюрьма

 

Имя Малхо Бисултанова стало известно два года назад после его письма в организацию «Русь сидящая». Он написал о том, как его пытали в ИК-7 города Омска: «…на голову сверх мешка надели шапку-ушанку и обмотали скотчем и еще скотчем обмотали шею. Затем надели на безымянные пальцы обеих ног провода, облили тело водой и прицепили провод на гениталии и били меня током. Когда я терял сознание, они снова обливали водой и били по скулам. Затем зажали мне нос, чтобы я мог дышать только через рот и через двойные наволочки поили меня водой. …Облили водой ноги и били по ступням ног так, что ноги на второй день опухли и стали как колонны, а стопы полукруглыми и черными с синевой».

Малхо Бисултанов освободился в конце мая, отсидев от звонка до звонка восемь с половиной лет. 

Вот его рассказ. 

О коронавирусе и медицине в крытой тюрьме 

В Минусинске, в крытой тюрьме, откуда я освободился, все сотрудники безусловно ходят в масках. Все меры предосторожности соблюдают. В начале эпидемии я заболел. И насколько я помню, у меня были все симптомы, о которых рассказывали в новостях по телевизору. Меня изолировали, посадили на карантин. Но в камере, где я сидел, нас было 6 человек, и еще двое тоже заболели. Но двое были молодые, 34-35 лет, а мне 48 лет, через месяц сорок девять лет будет. Эти молодые вдвоем на ногах болезнь перенесли, буквально четыре-пять дней они покашляли и прошло. А у меня общее состояние было не очень хорошее. Я ни сидеть не мог, ни лежать не мог. Знобило меня, то жар, то озноб. Ужасное состояние было восемь суток. Потом меня отпустило, и 15 дней я был на карантине. 

Они анализы брали, смотрели, но с результатом они никого никогда не знакомят. Когда спрашиваешь, они не отвечают. Они проверили температуру, давление мерили, сказали, что высокая температура, давление не соответствует, а мазок не брали. Вообще, если кто болеет, мы знаем. У нас как таковой связи (межкамерной. — «МБХ медиа») нет. Но есть прогулочные дворики, которые не соответствуют никаким нормам, они маленькие, они подряд идут, и вот, если от моей камеры справа и слева гуляют, все друг друга слышат. Поэтому если кого-то в больницу переводят, мы обязательно знаем, кто там находится. 

На тот момент, когда я уезжал, больных было человека три. Вообще, если что-то серьезное, вывозят на 18 областную больницу в Красноярске. 

Карантина как такового в тюрьме нет, на вечерней проверке тебя так же как и раньше выводят на продол, незаконно раздевают, чтобы якобы посмотреть на телесные повреждения. Хоть есть решение суда, что это незаконно, они требуют, чтобы ты выходил и раздевался. Даже врач может не присутствовать при этом осмотре.

Там вообще в тюрьме Минусинска медицинское обеспечение плохое, только одна женщина есть, у кого человеческое отношение к людям. А все остальные, включая начальника медсанчасти, заканчивая всеми сотрудниками, относятся к нам, как к скотине. Приходишь к ним с какой-то болячкой, и если ты например, мусульманин, они вместо того, чтобы лечить, тебе говорят: «Иди, Аллаху молись». Вот такое нехорошее отношение. Я туда приехал с кучей болезней. 

А когда они мне документы готовили на освобождение и на надзор, о написали, что у меня единственный диагноз: варикозное расширение вен. И все. А у меня больной желудок. Я вообще с Омска, когда уезжал, у меня постельный режим был. Разрешение на вольную обувь было. И они меня всего этого лишили. У меня головные боли были. Я не знаю, как это происходит. Мне сокамерники говорили, что когда я теряю сознание, у меня начинаются судороги, я ничего не помню. А потом прихожу в себя. 

У меня после пыток в Омске образовалась такая болячка в голове, как будто током бьют, потом сознание теряю. Они постельный режим сняли, как к скотине относились. Слава богу, когда я туда заехал, мне оставалось сидеть десять с половиной месяцев.

И вот я освободился. Они меня выбросили оттуда с пайкой на четверо суток, даже тетрадь мою украли, когда я в бане был. И когда я вышел, не знал ни одного телефона, ни одного адреса. Эта тетрадь 96 листов — в ней вся жизнь, которую я там провел, там записаны имена всех, кто меня пытал, издевался, кто участвовал в пытках, кто был свидетелем — вот эту тетрадь со всей информацией украли они. Тому есть семь человек свидетелей. Меня у ворот колонии встретили пять-шесть человек из местной диаспоры, на трех машинах.

«Тебя убьют, как его убили. Это системный вопрос»

Безусловно по воле Господа, тот жизненный арестантский путь, который я прошел за восемь с половиной лет, некоторые люди и за двадцать лет не проходят. Я год и три месяца просидел на централе (СИЗО-3 в Москве. — «МБХ медиа»), год и три месяца я в лагере (Тверская область) находился. Потом в Омске сидел в одиночной камере один год и шесть месяцев (ИК-7). 

Потом мне дали крытую (тюрьму), я три года в Енисейске провел. А 5 июля 2015 года меня вернули обратно в Омск. В ИК-6. 

А 3 августа Юсупа Темерханова убили. 

В ИК-6 города Омска Юсуп Темерханов (осужденный на 15 лет за убийство Юрия Буданова. — «МБХ медиа») сидел в седьмой камере, а я в восьмой камере. Это место мы называли «остров». Туда никто не мог дотянуться: ни те, кто в ШИЗО или в ПКТ (помещение камерного типа. — «МБХ медиа») сидят. И мы с ним вдвоем там сидели. В шестиместной камере я один сидел. И в другой шестиместной камере он один сидел. Там были две большие колонки, и с 6 утра до 22 часов играла громкая музыка. Она сводила нас с ума. Он в этой камере мерз все время. У него зуб на зуб не попадал. Он все время кричал: «Я мерзну, мне плохо, холодно. Дайте мне шапку мою вязаную, которая у меня в сумке». Представляете, в июле месяце мерз там, там ужасно холодно. Они его холодом убивали. Тогда я не знал, что такие пытки бывают. Я от него услышал, как его пытали. Он мне рассказывал, как ему на гениталии привязывали провода, током били. Рассказывал, как его после всех этих пыток вывезли за город, привязали к дереву, позвонили в РУВД. Это я от него слышал. 

Его посадили за убийство Буданова. Он говорил, что он этого не совершал. А я ему тогда сказал и, честно говоря, не жалею, и сейчас я такого же мнения: «Юсуп, клянусь тебе Аллахом, что я хотел бы быть на твоем месте, потому что я все равно сижу незаконно, а долг любого чеченца был бы его, Буданова, убить. Потому что он убил и изнасиловал невинную девушку, девочку. Поэтому, если ты убил его, то ты — достойный человек и мужчина. Хотя убивать, конечно, нехорошо. Если ты этого не сделал, как ты говоришь, все равно все тебя знают и помнят, потому что доля этого страдания выпала на твою долю». 

Каждую ночь у него приступы начинались, он кричал, рушил все, что в камере рушится. А под утро он вырубался. И оперативные сотрудники приходили, открывали дверь в камеру, решетку не открывали, и говорили: «Темерханов, вставай». А он лежал без сознания. И до прихода медиков они в камеру не заходили. А когда приходили медики, они заходили в камеру и выносили его в медсанчасть или там оказывали помощь. А 7 июля 2017 года он вообще сознание потерял, долго в себя не приходил. Они вольную скорую помощь вызвали. И я видел, что они его на носилках унесли в областную больницу. 

И после этого он там в коме был, никого не узнавал. 

А перед 3 августа его снова вывезли на вольную больницу, там он скончался. Конечно, они установили, как всем устанавливают причину смерти, «сердечная недостаточность». Вызвана эта сердечная недостаточность была последствием пыток. 

А последнее время они его именно холодом убивали и невыносимым режимом.

И замначальника управления, начальник оперчасти управления Жданов пришел ко мне и говорит: «Я как к человеку к тебе отношусь неплохо, у меня к тебе личной неприязни нет. Но система так построена, тебя убьют просто. Убьют, как его убили. У тебя четверо детей. Просто прошу тебя, нарушь и уедь отсюда. Тебя в любом случае убьют, если ты здесь останешься, потому что у нас выбора нет — это системный вопрос. За тобой правозащитники ходят, адвокаты ходят. У тебя не будет варианта». 

Я тогда посоветовался с адвокатом омским, который ко мне приходил, и с московским адвокатом и согласился. Нарушил форму одежды и лег спать, чтобы они на камеру сняли (нарушения. — «МБХ медиа»). И все, вот таким путем уехал в Минусинск (после суда, как злостный нарушитель.  —  «МБХ медиа»). 

«Обосрешься — прекратим»

Система пенитенциарная, в таких режимных местах, как Омск, Красноярск, Владимир, Киров, похожа. Там у них цель одна — когда человек к ним попадает, он должен делать все, что они говорят, не задумываясь, как раб подчиняться. Когда оперативники решили, что ты должен пройти мясорубку, что бы ты ни делал, ты ее пройдешь. Это как электрическая мясорубка — ты туда попал, ты фаршем должен выйти. 

Когда меня пытали (в феврале 2015 года в ИК-7 города Омска), они сложенную в четыре раза бумагу приносили, загибали край, треугольник и говорили: «Распишись здесь». Я говорю: «Я не буду расписываться, может там расписка, что я вам миллион должен». 

«Ты должен подчиняться и все», — говорили они. Когда пытали, я их спрашивал: «Зачем вы это делаете, вы же люди? Вы как фашисты издеваетесь, бьете людей незаконно. Они говорили: «Обосрешься — прекратим. Отсосешь у нас — отстанем». 

Просто глумились и смеялись. Когда пытают, тебе спать не дают, ты все время привязан. Когда тебя не пытают, у тебя отдых какой? У тебя одна рука пристегнута наручниками на уровне пояса, а вторая рука пристегнута над головой. Ты ни сесть не можешь, ни лечь не можешь. И на бетоне ты все время голый. Если тебя кормят, они тебя не выводят в туалет, говорят: «Под себя ходи». Или тебя вообще не кормят. И каждый, кто заходит, бьет тебя, обзывает, ругает. Вот так ты сутками не знаешь ни времени, ни пространства. А потом, если и это не помогает, они тебя окружают, показывают члены и говорят, что будут насиловать. Тебя вешают, мажут анус, суют туда разные предметы. Они ничего не говорят, им все равно, мусульманин ты, не мусульманин, русский, не русский. Если ты туда попал, ты все это пройдешь. И все. 

В моменты пыток бывало такое, что я не выносил физическую боль и плакал. Но, чтобы прекратить то незаконное истязание, которое они с людьми там производят, я до конца шел, не отказывался от жалоб. Они меня пытали, чтобы я забрал жалобы, чтобы я не жаловался. 

«Баснословные деньги платят, чтобы не попасть в режимные зоны»

В этой системе случайно ничего не бывает. Вообще. Ни с одним человеком ты случайно не пересекаешься, не расходишься. Там все заранее просчитывают. Моя ситуация была связана с ИК-9 в Монино Тверской области, где я сидел сначала. Там оперативные работники меня незаконно перевели в Омск. Я уже систему знаю изнутри и снаружи. Знаю, как они обходят законы. Они меня еще и обманули. Они меня спросили: «Ты хочешь уехать в Чечню ближе к дому?». Конечно, хочу. Там рядом с Чернокозово (колония в Чечне. — «МБХ медиа») вся моя родня по маме живет. Они говорят: «Пиши заявление». Я пишу: «Прошу меня перевести в Чернокозово, так мои родные живут в станице Калиновская, в соседней с Чернокозово». Они эти бумаги взяли. И сказали мне: «Укажи, что ты не уживаешься с другими осужденными». Я говорю: «Это же неправда».

«Мы знаем, что это неправда, — сказал мне начальник оперчасти, — но дело в том, что с управления приехал человек, ему надо закрыть, что он приехал, проверил. А ты уедешь». 

Я очень наивный был, взял, написал, что они сказали. Они меня перевели, но не в Чернокозово. В Омск. А когда я запрос делал в Москву в управление, спрашивал, почему меня перевели из Монино, они сказали, что из-за соображений безопасности, по 82 статье. Сколько я потом писал жалоб: разберитесь, переведите меня ближе к дому, к родным поближе. К детям, к семье. Ничего не помогло. Знаю, что коррупция там везде. Деньги многие платят, чтобы уехать (например, в колонию в Чечню. — «МБХ медиа») 

Когда я в Твери сидел, я не знал такого горя, как в Омске или Красноярске. Я, не зная еще эту систему, думал, какая разница, где сидеть, потому что система-то одна. Но оказалось, что это далеко не так. Потому что там (в Тверской области. — «МБХ медиа») хоть какие-то права соблюдались. Там я мог «качать свои права», а здесь нет. Здесь тебя просто бьют, насилуют. Это словами не объяснить. Когда тебя не пытают, у тебя все время на голове мешок, замотанный скотчем. И приходят, просто окружают тебя и говорят: «Какой ты красивый!». Просто там и моральные и физические и психологические пытки все время. 

Те, кто знают про эти «режимные» командировки, баснословные деньги платят, чтобы не попасть, например в Омск, Красноярск. Там пытки везде, начиная от СИЗО. 

Вот, например, «приемка» (когда заключенный приезжает на зону отбывать наказание после приговора. — «МБХ медиа») — самый тяжелый этап. Они ищут (у вновь прибывших. — «МБХ медиа») запрещенные предметы и вещества, ставят клизмы, промывают. Чтобы искать запрещенные предметы у них должен быть повод или информация. Но они всех поголовно промывают.

Тебя приводят, делают клизму. Вдвоем стоят и делают. Я им говорю: «Вы знаете, что это незаконно, поэтому я хочу, чтобы вы записали на камеру. Я не хочу, чтобы мне это делали». Если это делают насильно, то это очень больно. И есть, те, кто после этой манипуляции в крови выходят. Все поголовно проходят такую процедуру не только в СИЗО-1 в Красноярске, но и в Енисейске делают и в Минусинске тоже. 

О крытой тюрьме Минусинска

Последние десять месяцев срока я отбывал в крытой тюрьме в Минусинске.

Там есть два корпуса — новый и старый. В старом корпусе, например, камера двухместная, там стоит три койки. И четыре шага в этой камере не сделаешь. Туалет полуоткрытый. Я сколько раз с ними боролся, обращался ко всем сотрудникам, например, я не курю, а у меня в камере четыре или пять человек курят. Бесполезно.

 Они по-разному пытают. В старом корпусе нет горячей воды. Но есть и новый корпус. Кто им угоден, кто у них работает, сотрудничает или кто им неинтересен, они заселяют туда. А над кем они хотят издеваться, кому жить осложнить, поселяют на старый корпус. 

«Судья себя считает законом»

У нас проблема в России не в плохих законах, а в том, что эти законы не работают. В 2017 году, когда приняли закон о защите прав животных, я искренне радовался. Думал, что если в этой стране начали упоминать о человеческом обращении к животным, значит, обращение к людям должно поменяться. Поверьте мне, ничего не поменялось абсолютно. Для того, чтобы поменялось, нужно, чтобы сотрудники соответствовали тому, что написано в законе. А у нас как принято? Верхушку возьмем: судья себя считает законом. Перед законом все равны. Это на бумаге. Судья ездит пьяный за рулем, может сбить человека, уехать. Если поймали, он заплатил, откупился. Если каждый человек соблюдал бы закон, начиная от «головы», тогда был бы порядок. 

Вы сами знаете, насколько закрыта эта система. Каждая тюрьма- это отдельное государство с отдельным президентом. Как они хотят, так и живут. Кто во что горазд, насколько ума у них хватает. В этом вся проблема. Конечно, ее нужно изменять. Но это люди в первую очередь. Конечно, там в основном преступники. Есть такие, кто не хочет измениться. Но есть такие, кто вообще далек от преступного мира, способностей преступных не имеют. 

Но, если ты попал туда, независимо: преступник, не преступник, ты все равно проходишь эти жернова пыток и всего остального.

Я старался часто разговаривать с людьми, с преступниками настоящими по своей сути, и с теми, кого называют преступниками, и с молодыми, которые заезжают по наркотикам. Мне интересно было, почему они попадают, что думают. Я планировал написать книгу про эту систему, поэтому все время записывал разные взгляды. Основная проблема нашей пенитенциарной системы: если поймали человека в одном районе города за наркотики и параллельно поймали другого человека в другом районе, любой сотрудник пытается из двух этих разных людей организовать ОПГ или ОПС и раздуть из муха слона, зарабатывая на этом премии, должности и звания. Это самая большая проблема. И в основном, те, кто сидят, и те же преступники, и возмущаются и лишние жалобы пишут, которые они не писали бы (попал — отсидел — вышел бы), но пишут, потому что видят несправедливое отношение. Если человеку за свое содеянное положено по закону отсидеть один год, они дело «раздувают» и дают ему три года. Поэтому столько жалоб. Это самая большая проблема. 

Например, как в моем положении, если я хоть косвенное отношение имел к 163 статье («вымогательство»), потому что с точки зрения закона я эту статью нарушил, что я не отрицаю, но я не совершал ничего, за что меня можно было посадить. И это я тоже знаю. 

Когда меня «закрыли» и те, кто меня закрыли, позвонили следователю, следователь отказался написать меру пресечения «арест». Сказал, что может меня допросить как свидетеля. Тогда они (сотрудники. — «МБХ медиа» ) из своего кармана достали наркотики. Так я зашел в тюрьму. И четыре месяца они продлевали мне арест по наркотикам и обрабатывали свидетелей. И мне дали восемь с половиной лет. Вот так они работают. 

Наркотики мне подложили сотрудники 2 и 7 УРЧ, их фамилии я знаю, знаю, кто тогда дежурным был, кто подбросил наркотики непосредственно, кто курировал, кто исполнитель был. Я все знаю, я же просидел три года в одиночной камере. Я каждый день прокручивал всю мою жизнь и эти события. 

Когда меня закрыли, они стали узнавать, кто я. Я на тот момент был директором небольшого предприятия, комбината морепродуктов. У меня был корабль небольшой, который 18 тонн рыбы ловил и семь баркасов. И чуть больше миллиона долларов у меня оборот был месячный. Они когда узнали, начали с меня вымогать $200 000. Если бы я знал, что физически возможно так посадить, конечно я был собрал, отдал бы эти деньги. Но я не верил до конца, что так могут посадить. Я их послал, грубо говоря, когда они начали деньги вымогать. В итоге в этом мусорском ОПГ был один ингуш и его со мной закрыли в кабинете. Я на самом деле наивный был и не понимал. С 18 часов до четырех утра этот ингуш ни разу не покинул меня, кроме как один раз в туалет в соседнюю комнату сходил. Они его специально оставили, чтобы он со мной договорился и я откупился. 

Но мне ни разу не пришло в голову ему предложить эти деньги. В итоге они через адвоката мне передали, что за $200 000 все решат и я выйду. Когда я сказал, что не дам этих денег, так как буду добиваться справедливости. Я думал тогда, что не могут же быть все судьи продажными. Они же не подбрасывали мне наркотики в сумку или в карман. Они из своего кармана достали и сказали, что это мое. На бумаге указали, что достали наркотики из моего правого заднего кармана. И привели двух свидетелей, внештатных сотрудников. Но экспертиза их же отдела доказала, что у меня в кармане не было ничего вообще. Взяли смывы рук, ногтей — ничего нет. И в суде из трех свидетелей, включая эксперта, двое отказались говорить, что видели, как из моих карманов достали наркотики. А третий свидетель не пришел. 

Все следователи, которые вели дело, мне говорили, что наркотики у меня в суде «отпадут», и мне надо бороться за 163-ю статью («вымогательство»). Я спрашивал: «Если вы знаете, что наркотики в суде «отпадут», и я не имею к ним отношения, то почему вы их не убираете?»

Они все в один голос твердили, что у них есть приказ довести дело до суда, а если они это не сделают, то их заменят другими и я все равно получу срок.

«Они настоящие изуверы и бесчестные люди» 

 Забыть это, конечно, я хочу, но вряд ли это удастся. Это очень большие травмы на мне остались, кроме физических и душевных. Оставить не могу, не имею морального права. Потому что те люди, которые безнаказанно это делают, они дальше продолжают работать, расти, пользоваться благами государства под прикрытием носителей закона. А на самом деле, они настоящие изуверы и бесчестные люди. Опять же я подвергаю себя опасности. Я прожил 40 лет без единого привода в милицию. Я человек, которого с 23-летним непрерывным трудовым стажем на ровном месте закрыли и посадили. И смогли доказать, что я наркоман. Это же ненормально. 

Я восемь с половиной лет отсидел и прошел все режимы, как самый отъявленный преступник, который не может жить среди социума и работать не хочет. Такой путь я прошел. И как вы думаете, составит ли им большого труда меня опять посадить? 

Конечно, я хочу сделать все, чтобы их наказать. Я не хочу, чтобы те, которые меня пытали, прошли то, что я прошел. Я хочу, чтобы они признали свою ошибку и извинились передо мной и остальными. 

Этого я буду добиваться всеми фибрами души. 

Я не верил, что я доживу до освобождения. Думал, что они могут опять что-то организовать и закрыть меня. Поэтому я просил, чтобы меня встретили. 

Я буду делать все, чтобы уехать из этой страны, в первую очередь, в целях своей безопасности. И во-вторых, я же здесь практически не жил. Я последние 16 лет прожил в Украине. Семья, жена, дети там. Нарушать закон я не буду, в этом сомнений нет. У меня частный дом свой и квартира. А здесь у меня нет ничего и никого.