Для многих музыкантов и любителей музыки этот год запомнится срывами концертов по надуманным предлогам и делами за распространение признанных “экстремистскими” песен.
Еще в 2017-м к условному сроку в два с половиной года приговорилижителя Чебоксар за публикацию трех песен группы «Ансамбль Христа Спасителя и Мать Сыра Земля» (АХС). 15 песен коллектива включены в Федеральный список экстремистских материалов, в том числе и эти три («Ломая полумесяц», «Сердцу не прикажешь» и «Распни всех депутатов»).
Согласно оценке информационно-аналитического центра «Сова», сатира и искренние высказывания в текстах смешаны. Сами участники группы определяют свое творчество как «радикальный политический хардкор». Среди участников группы — неонацист-гитарист Алексей Глухов (Леха Закон), певица Ксения Гитлер и женский персонаж Старуха Изергиль в исполнении Александра Константинова.
С 2018 года Александр Константинов создал новый проект Babooshka и продолжает работать над ним, сохранив ставший известным травестированный образ фашиствующей старухи. Мы поговорили с Константиновым об экстремизме в музыке, о рэпе и панке, о преследовании музыкантов раньше и сейчас.
— Можно ли сравнивать срывы концертов в последние годы с тем, что было в 90-е годы?
— В 90-е и нулевые ничего такого не было, мне даже в голову не приходит какого-то примера, чтобы запрещали концерты. Конечно, запреты начались с рок-музыки. И какая-то логика в этом была. Сегодня, например, панк по-прежнему запрещают, но сейчас еще почему-то взялись за рэперов. Хотя они даже повода не давали никогда своими песнями – подумаешь, слово «героин» в песне прозвучало! Я думаю, запрет, который на них сделали, — он искусственный и выгодный самим исполнителям.
— А чем отличаются запреты концертов рэп-исполнителей от запретов рок-музыкантов, по-вашему? Многие рэперы в своих текстах обратились к политике, в частности за это их могут преследовать.
— Я не думаю, что рэперы поют что-то неугодное власти, она о них вообще почти ничего не знает. Я стал узнавать о том, что какой-то русский рэп есть, только потому, что стали появляться статьи о том, как запретили концерты каким-то рэперам. Я думаю, что эти чтецы сами не против таких запретов, я бы на их месте тоже сейчас провоцировал власть, потому что их творчество известно только юным любителям, а хочется популярности, быть известными более широкому кругу. При этом не надо путать рэперов — всех этих фейсов и тиматей — с артистами, практикующими речитатив – с «Трэш-шапито КАЧ», например.
— Вы считаете, что ситуация с запретами больше помогает их пиару?
— Конечно. Они популярны в среде отдельной возрастной группы. Зачем им совсем юные зрители, точнее, зачем на них останавливаться, они хотят расширить аудиторию.
— Получается, по вашему мнению, рэперы таким образом получают пиар, а их тексты не могут быть причиной прессинга со стороны власти?
— Рэперы, примитивно говоря, позавидовали запретам концертов у рокеров, решили то же самое делать. Если тебя запрещают — это модно, тренд.
Изначально, еще в 1993 году, когда АХС, естественно, никакого не было, мы с женой начали совместно писать стихи. Центральной героиней этой поэзии, песенных текстов, стала Старуха — представительница народной массы, быдла, если хотите, или, как это теперь называют, ваты. В дальнейшем и в АХСиМСЗ все песни, тексты стали звучать от ее имени. Или от лица ее «внуков». В итоге «глас народа, глас божий» стали запрещать. Вроде как оскорбление чувств верующих, призывы к чему-то нехорошему, а реально в нашем творчестве никогда подобного не было.
Например, я никогда не стремился кого-то оскорбить. Мне наш гитарист и художественный руководитель, на деле – директор коллектива (я человек театральный, поэтому придумал для потехи его тщеславия такой статус худрук) Глухов говорил уже во время АХС, мол, давай подумаем, кого мы еще не обосрали в своих песнях. Я ему говорю, что мы никого никогда и не пытались обосрать, цель — показать людям суть таких персонажей, их устами выразить их мысли относительно каких-то явлений, личностей. Это может быть, что угодно: церковь, феминистки… Глазами народа, так сказать, в плохом смысле. Я люблю людей, но, что по большей части, люди – они недалекие, плохие. Естественно, многие узнавали в этих персонажах себя и стали подавать заявы в прокуратуру или еще куда. Чисто за якобы оскорбления и призывы. Хотя эти призывы — это их собственные призывы, которые мы озвучили в сатирической форме.
В итоге так получилось, что некоторые российские суды посчитали, а некоторые и нет, эту сатиру экстремизмом, а это не экстремизм. Я, устами тех, кто себя якобы чувствуют оскорбленными, выражаю их же мысли, только в такой смешной форме. Это и не экстремизм, и не оскорбление, но это хуже чем оскорбление, потому что это очень изощренное оскорбление. Когда скажешь человеку, что он дурак, он оскорбится, даже если понимает, что ты прав, а когда приводишь его посредством своей песни к такому итогу, что он сам понимает, что он в действительности дурак, его это не то, что оскорбляет, ему это крышу сносит. Но это не так просто сделать – создать отталкивающее отражение. Путь оскорблений здесь не подходит. Парадоксальность мышления героев — именно так охарактеризовала специфику моего творчества тверской филолог и режиссер Лариса Лелянова еще в 2000 году — именно такая парадоксальность стала основой и всех моих дальнейших проектов.
— В текстах АХС вы хотели таким образом высмеять самое темное в людях, или была еще некоторая политическая составляющая?
— Дело в том, что когда я изначально писал какие-то тексты, я политику или церковь не имел в виду, это все сиюминутное, это все проходит, это не интересно будет через пять лет. Я всегда стремился показать восприятие людей, моих современников, не самых лучших ее представителей, то есть показать, что они думают. Я всегда был вне политики, и в моих текстах никогда ее не было. Вот мой бывший соавтор и аккомпаниатор Алексей Глухов — да, ему кажется, что нужно кого-то обосрать. Это неправильно. Если в таком духе что-то писать, то потом будут запреты. И уже правомерные! А я песни, которые я пел лично и всегда тщательно редактировал, смотрел, чтобы там не было какой-то левой фигни.
Потому что не было цели кого-то оскорбить и в итоге попасть в этот список экстремистских материалов. Но так получилось, что уже 15 песен АХС в этом списке.
Так вот, когда АХСиМСЗ стали запрещать уже серьезно, я решил изменить тактику. Старуха стала хвалить власть. Что может быть опаснее для власти, если, чем похвалы от лица дегенератки? Но к словам-то не придерешься! Я понимал, что это завершающий этап АХС. Проект полностью реализован, и я доволен им. Как филолог, по крайней мере.
— А новый ваш проект — Babooshka — он чем отличается от АХС? Вы теперь не участвуете в «Ансамбле»?
— Не то, чтобы я теперь отдельно от АХС. Я закрыл этот проект, он заморожен. В музыкальном плане АХС меня всегда не устраивал в плане качества. А то, что Глухов под раскрученным названием дальше пытался делать без меня — сплошное хождение по кругу, обмусоливание давно обмусоленных тем. Но он человек талантливый, у него все впереди. Может быть, он когда-нибудь нащупает что-то свое. А Babooshka – не просто продолжение АХС. Сам АХСиМСЗ – логическое продолжение проекта «Старуха Изергиль», которому осенью 2018 года исполнилось 25 лет. Сейчас я не вижу смысла выпускать альбомы чаще раза в год-два. Мне нет нужды доказывать, как некоторым, свою состоятельность, свой статус.
— А вы встречаете сейчас какое-либо противодействие со стороны силовиков?
— Противодействия силовиков? Нет. Бывало, органы приходили раньше в клуб и говорили, что не будет концерта. Если все-таки организаторы давали добро, то клуб в лучшем случае временно закрывали. Babooshk-ой мы даже не выступаем из-за этого. Это пока еще студийный проект. АХС же в самом начале тоже был студийным. В 2011 году мне позвонил журналист Андрей Лошак и сказал: «А почему вы не выступаете, давайте я вам устрою». Я сказал: «Да, хорошо». И так мы стали выступать. Но, на самом деле, это не так принципиально, это денег не приносит особых. Временами было, что и приносило. Но когда все загнано в подполье, то и нет особо смысла…
Я помню, когда в 2015 году в Белгороде выступал с группой «Пила гудит», за полчаса до концерта наше выступление запретили, и мы в другом клубе программу отыграли. В Москве так же было. Многие концерты проходили не по тому адресу, где изначально планировалось.
На самом деле, сейчас такой фигней мне заниматься просто неинтересно. Перестанут запрещать — пожалуйста. Выступления — это не так важно. Да, мне нравится на сцену выходить. Но когда в концерты проходят в каких-то подвалах… В Москве — это не подвал был — «Китайский летчик Джао Да» — но блин, он реально пивнуха, я такое не люблю. В советское время были квартирники, но это мне тоже как-то стремно. Достаточно того, что есть аудио — записал, и все, кому надо, послушали.
— Да, хорошо, что пока есть свободный интернет, который пока не запретили.
— Да. Вообще сейчас же все подряд запрещают, не только музыку на самом деле. У чиновников, и у силовиков — у них сегодня мода запрещать. Когда мы с «Коррозией металла» выступали, я писал список от АХСиМСЗ, что мы поем, Паук писал песни от «Коррозии», что они поют. Потом это отдавалось эфэсбешнику, который следил, чтобы эти песни пелись, а не другие. Теперь же просто «на всякий случай» запрещают.
— Как по-вашему, изменится ли ситуация с преследованием музыкантов и запретом текстов, и в какую сторону?
— Я не могу гадать. Я в советское время еще жил, когда тайком слушали зарубежную музыку, и некоторую отечественную. Кассеты ходили по рукам. Я помню времена, когда была музыка, которую не было рекомендовано слушать, ее не крутили ни по радио, ни по телевидению. Времена же потом круто изменились. Сейчас никто и не вспомнит, но раньше Тина Тернер была запрещена… Нужно делать хорошую музыку, чтобы она дожила до того времени, когда никаких запретов не будет. Когда чиновники у нас будут слугами народа, а не хозяевами жизни. Наверное, такое время наступит. То, что у нас в “Ансамбле” запретили всяких разных песен, — ну что ж, если люди не забудут, будут потом все это легально слушать, может даже по радио. Хотя сомневаюсь, что такой грязный звук и радио совместимы. По крайней мере, кто-то ремейков наделает. Но песню «Наши иконы», я не думаю, что когда-нибудь ее запретят. «Наши иконы» запретить нереально. Хотя…
Все понимают, что все песни АХС — изначально пародия. Но сидит в прокуратуре человек и думает, дай-ка я эту песню запрещу. А за экспертизу — эксперты стоят очень дорого — он потом получает откаты. Это бизнес — запрещать. Запреты художественных произведений, они все строятся на том, чтобы запретить и заработать, больше никакой причины нет.
Весь список экстремистских материалов рано или поздно будет выставляться в интернете в таком же виде, как размещают сейчас списки запрещенных в советское время исполнителей. Возможно, лет через 15 все тоже будут смеяться над идиотизмом запретителей.
— То есть тренд запретов, по-вашему, все-таки пойдет на спад? Не думаете ли вы, что с возросшей виктимностью общества, в том числе на Западе, где тоже есть оскорбленные верующие или феминистки, тренд будет противоположным, и запретов станет больше?
— — Я понимаю, что на Западе тоже запреты есть. Но дело не в этом. Даже в песне про феминисток («Е** феминисток» — прим.) — дело там не в том, что Старуха и Ксения, тоже недалекая героиня, дают свою точку зрения. Эта песня, как и прочие, показывает отношение этой ваты к феминисткам, потому феминисткам она не может казаться обидной. Они скорее будут обижаться на реальных людей, с которых списаны героини — Ксения и Старуха. На нас феминистки не в обиде, потому что они понимают, что мы так простебали вату. Поэтому нас запрещать может
только государство, а отдельные люди — которые адекватные — они не в обиде. Как и в песне про космонавтов («Убивай космонавтов» — прим.) — что-то я не знаю ни одного космонавта, который бы обиделся на Старуху Изергиль.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.