Ассоциация фондов «Все вместе» обратилась к президенту с просьбой продлить мораторий, наложенный на приказ Минюста №170 – он обязывает НКО отчитываться об иностранных источниках дохода их российских жертвователей. «МБХ Медиа» выяснило, какие проблемы ждут благотворителей и что об этом думают инициаторы закона о мерах противодействия угрозам национальной безопасности.
В 2018 году Минюст выпустил приказ №170 – о формах отчетности для некоммерческих организаций. Последние два года на него действовал мораторий, но в январе министерство решило его снять – он мешает контролировать компании, которые не нацелены на извлечение прибыли.
Теперь фонды, например «Подари жизнь», «Вера», «Старость в радость», «Адвита», «Живой», «Ковчег», фонд Константина Хабенского, вынуждены до 15 апреля отчитаться об источниках дохода тех российских компаний-благотворителей, которые жертвовали им деньги в 2020 году. И если раньше фонды занимались помощью бездомным, тяжелобольным, сиротам и старикам, то теперь тратят время на обзвон меценатов. А новые требования Минюста грозят им не только ростом расходов и сокращением пожертвований, но даже административной ответственностью по статье 19.7 КоАП: за неполную или недостоверную информацию о финансах российских юридических лиц.
Так Минюст пытается бороться с «иностранным вмешательством» в российские дела, продолжая гнуть линию инициаторов закона № 481, – о мерах противодействия угрозам национальной безопасности.
Поэтому более 50 российских некоммерческих организаций обратились к Владимиру Путину с просьбой поддержать в их споре с Минюстом. Руководители фондов и один из инициаторов закона № 481 рассказали «МБХ Медиа», что они думают об этой ситуации.
Виктория Агаджанова, директор фонда «Живой»
— Вопросы с иностранным финансированием достаточно остро стоят в благотворительной сфере. Мы написали письмо президенту, и это крайняя мера. Ранее мы обращались и в Минюст, и в прочие учреждения. Был наложен мораторий на отчетность по иностранному финансированию, но хотелось бы его продлить.
Двадцатый год для всех НКО был очень сложным: в разы увеличились количество работы. Наш фонд «Живой» практически перешел на круглосуточный режим, потому что мы помогали больницам, и были готовы принимать средства отовсюду, откуда они только могли к нам поступить.
Государство, естественно, не справлялось с пандемией – ни одна страна не была готова к такому потоку запросов о помощи. Учитывая, что в этой ситуации мы оказывали помощь государству, мы действительно хотели бы попросить о том, чтобы мораторий на отчетность был продлен.
Если какие-то крупные организации, где есть отдельная бухгалтерия, возможно, могут себе позволить в какие-то короткие сроки предоставить такую отчетность, то для небольших благотворительных фондов это означает, что мы прекращаем всякую деятельность и занимаемся исключительно бумагами.
Если придется отчитываться о происхождении денег нашего донора, это парализует работу любого НКО. Потому что мы не знаем и не можем знать, откуда наши доноры получают деньги. Очень странная получается коллизия. С одной стороны, доноры могут не раскрывать источники своего финансирования. С другой стороны, благотворительный фонд об этих источниках знать обязан. Плюс ужесточение закона о персональных данных: [если] мы начнем писать и звонить нашим донорам – это уже будет нарушение. Все работает на то, чтобы наша ежедневная работа по нашим миссиям была заменена работой по увеличению документооборота.
Большую часть пожертвований организации и так получают от российских источников. Остановить их поток или сильно его уменьшить – не думаю, что это возможно. Но такая опасность существует: если донорам придется отчитываться, откуда деньги, [им] проще будет не жертвовать, чем жертвовать и потом отчитываться. Потому что никогда не знаешь, как повернется закон завтра или послезавтра, и что еще будет на тебя повешено.
Например, возьмем человека, который работает в крупной корпорации PepsiСo. Они являются частью крупного международного холдинга. Он может заявить, что работает в компании, зарегистрированной на территории России, но эта компания занимается импортом и экспортом товара по всему миру. Считать ли это иностранными финансовыми источниками? Разъяснений настолько детальных не было – иностранными источниками пока называется прямое финансирование из-за рубежа, но в принципе в законе не оговорено, до какой глубины [источники] можно копать.
Я подозреваю, что Минюст [таким образом] добивается прозрачности работы НКО. Не могу сказать, что с этой целью не согласна – мы все подписывали положение о принципах прозрачности в ассоциации [фондов «Все вместе»]. Но обеспечивать эту прозрачность путем запрета иностранного финансирования, не предлагая замен – на мой взгляд, опасная тенденция.
Екатерина Шергова, директор фонда «Подари жизнь»
— Эта история длится с 2018 года, тогда Минюст опубликовал приказ, по которому НКО должны отчитываться не только об иностранных источниках финансирования, но и о том, есть ли такие источники у российских юридических лиц, которые делают пожертвования в пользу благотворительных фондов. После этого президент и правительство давали поручения упростить отчетность, а Минюст дважды устанавливал мораторий на отчет о происхождении средств российских юрлиц-благотворителей. Срок каждого моратория был год. В это время мы и другие фонды работали над тем, чтобы отчетность была упрощена. Но сейчас очередной мораторий закончился, и за 2020 год, если ничего не изменится, фонды будут вынуждены отчитываться по полноценным формам.
Наш фонд «Подари жизнь» тоже подписал это письмо, просто потому что обязанность знать источники денежных средств и иного имущества организации-жертвователя нам кажется неосуществимым требованием.
Во-первых, нет никаких установленных законом обязательств, по которым юридические лица должны раскрывать свои источники финансирования благотворительным организациям. Тем более, что такая информация может относиться к коммерческой или иной охраняемой законом тайне.
Во-вторых, даже если компания-благотворитель сообщит нам об отсутствии иностранного финансирования, нет гарантий, что информация будет достоверной. А неверное заполнение форм отчетности, в свою очередь, влечет риск привлечения НКО к административной ответственности в виде предупреждения или наложения административного штрафа от трех тысяч до пяти тысяч рублей. Мы не можем тратить пожертвования благотворителей на оплату штрафов.
В итоге, чтобы избежать привлечения к ответственности, нам придется ограничить пожертвования от юридических лиц? Но мы не можем себе этого позволить, это 35 процентов от всех пожертвований в наш фонд, мы не можем остаться без этих денег, так как нам и так не хватает пожертвований, чтобы помочь всем детям, больным онкологией.
Юрий Синельщиков, депутат Госдумы, член фракции КПРФ
— Комиссию, которая внесла закон, я упрощенно называю «по предотвращению иностранного вмешательства». В нее входят по два депутата от каждой фракции, у «Единой России» только побольше.
Я в курсе реакции благотворителей на весьма общем уровне, но вы должны понимать, что я подписал только тот закон, который дает понятие «иностранный агент». Я не подписал ни одного закона, который предусматривал бы какого-либо рода ответственности.
Я не сторонник того, чтобы зажимать так называемых иностранных агентов. Само по себе присвоение статуса иностранного агента никаких последствий не влечет, за исключением того, что он должен сдавать отчетность. Вот другие правовые акты, которые были подписаны – они ведут к ответственности на ровном месте.
Иностранные финансы, по сути, не представляют общественной опасности. Другое дело, что иностранные государства через деньги могут как-то влезать. Ну, вот мы для этого и говорим – пусть финансирование будет осуществляться гласно.
Понятие «иностранный агент», с моей точки зрения, вводилось, чтобы придать гласность этой финансовой помощи, и не более того. При необходимости контролирующие органы могут прийти, узнать, спросить.
Другое дело, что некоторые обижаются, мол, термин ругательный. Я с этим, конечно, согласен. Но это понятие существует и за рубежом – там, наверное, более мягкая терминология.
Я не ярый инициатор этого закона. Он стал своего рода компромиссом: у нас были споры, звучали и другие, более жесткие предложения, с которыми я не согласился.
Разумеется, я не представлял всех последствий этого закона, но полагаю, что никакой катастрофы нет. Если он работает не в ту сторону, неправильно — давайте корректировать, я к этому готов. Если считаете, что нужно, давайте обсуждать. Мы же живем в стране, в которой мы законодатели.
Сейчас исправить что-то – нет никакой проблемы. Другое дело, что при рассмотрении, может быть, надо было обкатать его пошире. Всех, кто Путину сейчас написал, надо было вычислить и переговорить с ними. Это нормальная вещь.
Может быть, закон несколько сыроват. Но у нас был случай, когда мы приняли закон президента о клевете, а через полтора месяца мы приняли опять по инициативе президента уже изменения [в законе о клевете] на сто восемьдесят градусов в другую сторону.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.