Самый популярный фигурант «московского дела» Егор Жуков вышел на свободу с условным сроком. Он рассказал «МБХ медиа», что планирует делать, если станет президентом, будет ли защищать феминисток, а также о времени, проведенном в СИЗО и о керамических лягушках, которые суд решил уничтожить.
«Не просто красивый мальчик»
— Ты сейчас стал очень известным. У тебя берут интервью, узнают на улице. Не считаешь ли ты, что в тени тебя и радости за твою, хоть условную, но все же свободу, остались другие фигуранты политических дел, которые получили реальные сроки? Ты как раз критиковал Навального за то, что он объединил людей вокруг себя, а не негативной повестки.
— Я с этим согласен и действительно вижу, что других ребят замечают меньше. Это неизбежно — публика не может концентрироваться на всех, она выбирает кого-то и концентрируется на нем. Пускай концентрируется, потому что я постараюсь сконцентрировать свои усилия на других ребятах. Так через меня публика вернется к размышлению о других несправедливо осужденных. В тот день, когда мне дали условный срок, я ездил к ребятам на суд. Абсолютно, на мой взгляд, несправедливое решение, потому что если ты пытаешься спасти людей от несправедливого насилия со стороны ментов, то тебе нужно медаль давать, а не в тюрьму сажать.
Егор Жуков вышел из здания суда. Видео: @mbkhmedia pic.twitter.com/SSAH3x1PJH
— МБХ Медиа (@MBKhMedia) 6 декабря 2019 г.
— Как ты планируешь бороться за других фигурантов «московского дела»?
— Существуют разные способы. Как минимум, мы можем бороться за то, чтобы ребята не чувствовали себя одинокими: приезжать к ним, писать письма, передавать передачки, постоянным вниманием защитить их от беспредела, который может произойти со стороны как сотрудников ФСИН, так и заключенных, которые их окружают. Поэтому им нужен постоянный надзор с нашей стороны. Так мы сделаем то время, которое они проведут в тюрьме, значительно менее невыносимым.
— Отдельные феминистки жалели, что тебе не дали реальный срок…
— Я вчера на «Эхе Москвы» произнес очень выпендрежную фразу, это шутка была, конечно: «Смотрите раннего Жукова». В раннем Жукове, в блоге, есть все мои взгляды. Конечно, за это время, особенно которое я провел под арестом, какие-то мои взгляды изменились, какие-то стали тверже, появились ценности, которые я стал воспринимать более серьезно: те же любовь и ответственность. Но что касается либертарианства и отношения к левым и идеологиям, ставящим во главу угла коллективную идентичность, а значит и коллективную ответственность, все это есть в блоге. Я понимаю, что не все смотрели мой блог, но пусть посмотрят и поймут, кто такой Егор Жуков на самом деле. Егор Жуков — не левак. И не экстремист (смеется).
— Ты готов бы был поддержать тех, кто жалеет, что тебя не посадили, если они будут политзаключенными?
— Конечно. Для меня не играют никакой роли взгляды человека, если со стороны режима происходит несправедливость и при этом за ним нет никаких преступлений. Например, мы видим, как сейчас происходят посадки ведущих людей из ФСБ за серьезные взятки. По тому, как эти дела развиваются, очевидно, что они заказные, это просто часть аппаратной борьбы. При этом очевидно, что эти люди совершали преступления, только в другой сфере. Поэтому мне трудно будет вписываться за таких людей. С одной стороны, в этом конкретном кейсе они осуждены несправедливо, но при этом они не осуждены за другие кейсы. Что касается той же Никсель-Пиксель, без проблем, если к ней будет несправедливое отношение со стороны режима, я готов за нее вступаться.
Егор Жуков: «Чем страшнее будущее, тем шире будет улыбка»
«МБХ медиа» публикует последнее слово Егора Жукова...
Именно в этом отличие меня и таких же людей, как я, от некоторых левых, постмодернистов и так далее. Есть, конечно же, куча людей, которые придерживаются левых взглядов, но вступились за меня. Но есть часть, которая склоняется к постмодернизму. Это люди, которые считают, что диалог между группами невозможен, потому что все идентичности находятся друг к другу в состоянии борьбы и подчинения: «С какой стати я, будучи угнетенной черной женщиной, должна защищать от насильственного воздействия со стороны государства белого цисгендерного мужчину. Да отлично, их всех истребят, меня меньше угнетать будут». Вот такое мышление у интерсеков, в свою очередь. Поэтому тот факт, что Никсель-Пиксель и ее сторонницы не были серьезными сторонницами моего освобождения — это очень органично с точки зрения их идеологии. Но в мою идеологию не вписывается не защищать их от несправедливого отношения со стороны государства.
— И с леваками то же самое?
— Конечно. Я могу быть с вами не согласен, но я готов умереть за ваше право высказать свое мнение.
— Как ты думаешь, почему именно за тебя заступилось так много народу?
— Я не знаю, если честно. По крайней мере, я не знаю, почему в начале вступились в таком большом количестве. Для меня это было очень большим сюрпризом. Я глубоко благодарен. Тем не менее, мне кажется, я понимаю, почему такая реакция была именно после моего последнего слова.
В России, как оказалось, есть большой запрос на эти две ценности: ответственность и любовь.
Возможно, в этом смысле мы в лучшую сторону отличаемся от современного западного общества, в котором сейчас формируется запрос на страх и ненависть. Потому что риторика Дональда Трампа — это риторика ненависти. Я могу одобрять некоторые его экономические действия: дерегуляцию, снижение налогов. Но его подчас совершенно не обоснованную, основанную на коллективной ответственности риторику против иммигрантов, например, я абсолютно не поддерживаю, потому что она такая же, как у той части левых, которую я не люблю, только с другой стороны. Как я не люблю сторонников коллективности слева, так я и не люблю сторонников коллективной ответственности справа, например, альт-райтов.
— В течение всего судебного процесса я была на бэкстейдже и заметила, что многие из тех, кто тебя поддерживает — это твои ровесницы, которые восхищаются твоей внешностью. Не обидно ли тебе, что многие тебя поддерживают не из-за твоих взглядов, а просто из-за приятной внешности?
— Во-первых, это очень хорошо. (смеется) На самом деле, нужно разделять те группы, которые меня поддерживают. Я думаю, что разные люди поддерживают меня по-разному. Вряд ли Екатерина Шульман высказывалась о моей речи положительно из-за того, что я симпатичный. Она поддержала те слова, которые я сказал, с точки зрения политологии — это очень важно для меня. Для меня это важнее, чем быть просто симпатичным мальчиком.
— За тебя вступились и провластные люди. Мы помним, что так было с делом Голунова и делом Устинова. Как ты думаешь, почему они это сделали в твоем случае?
— Кого конкретно ты имеешь в виду? Есть разные провластные люди, они по разным причинам выступили в защиту меня.
— Скажем, Маргарита Симоньян.
— Я бы не сказал, что она именно вступилась. Все-таки Симоньян скорее сказала, что меня не посадят.
В моем понимании есть три группы провластных людей, которые меня поддерживают. Первая, мне очень важно, что она есть, я с этими людьми некоторыми общался — это те, кто говорят, что начали кардинально менять свои взгляды после того, как услышали мое последнее слово. Которые были радикальными сторонниками Путина и думали, что все отлично, услышали, что я сказал, и начали менять свое мнение. Некоторые даже перешли на нашу сторону.
Есть провластные люди, которые остаются провластными, но четко понимают, что настолько несправедливые обвинение и приговор нельзя допустить. То есть, условно: «Жуков полный го**он, но это уже слишком».
И есть люди, которые использовали мой кейс в своей аппаратной борьбе. Очевидно, в том, чтобы меня посадить, был заинтересован силовой блок.
Как нам известно, среди российской политической элиты есть части, заинтересованные в том, чтобы силовой блок ослабить. Эти части были заинтересованы в том, чтобы меня оставить на свободе, чтобы ослабить силовой блок. Для нее моя судьба, на мой взгляд, никакой роли не играла, а играла роль собственная выгода.
— И еще пересечение с Устиновым. 18 сентября, когда Устинову дали условный срок, вышел под подписку о невыезде Айдар Губайдулин. Третьего сентября, когда тебе дали домашний арест, Абаничев, Конон и Костенок вышли на свободу — дела в отношении них были прекращены. Есть ли в этом какая-то закономерность, или это случайность?
— Я думаю, что нет тут никакой закономерности. Закономерность не в конкретных персоналиях проявляется, а в том, на каком этапе какая из элитных группировок пользуется большим количеством власти.
Сейчас очевидно, что сислибы (системные либералы — прим. «МБХ медиа») донесли до первого лица необходимость перевернуть страницу с московскими протестами. Первое лицо согласилось с этим решением, силовиков немного успокоили.
— Как раз когда тебе дали условный срок, Новикову дали штраф в 120 тысяч рублей, Мыльникову дали три года условно, а в отношении Фомина дело вообще прекратили.
— Да, это тоже последствие решения перевернуть страницу.
— В то же время дела Абаничева, Конона и Костенка прекратили, а твое дело переквалифицировали. Как ты думаешь, почему за тебя схватились мертвой хваткой?
— Во-первых, на тот момент я был уже наиболее медийным фигурантом. То, что произойдет со мной, было бы наиболее заметным месседжем с их стороны. Во-вторых, у них было за что схватиться с их точки зрения: мой блог, в котором было много слов. Они среди моих слов нашли то, что с их точки зрения было больше всего похоже на призывы к насилию. Конечно, это не было похоже на призывы к насилию, но они так подумали. Силовикам нужно было показать, что они нашли хоть кого-то.
«Дата рождения — второе августа 2019»
— Когда за тобой пришли, был обыск, задержание, какие у тебя были эмоции, какие предположения насчет дальнейших событий?
— Я услышал тот самый пресловутый грохот дверного звонка, который разделил мою жизнь на «до» и «после» спустя восемь часов после выхода того ролика. Жизнь обычно интереснее любого романа. С этого момента я начал готовиться к реальному сроку.
И небольшая самореклама: в ближайшее время я постараюсь опубликовать свои дневники, которые писал в том числе и в СИЗО, с комментариями уже от нынешнего периода, когда я на свободе. Там я описываю свои ощущения более подробно.
В изоляторе временного содержания со мной происходили очень странные вещи: я серьезно готовился к восьмилетнему сроку, потому что мне грозило от трех до восьми лет, и я выбрал самый большой. Я начал пытаться самоликвидировать себя в той жизни, которую вел раньше, а свою тюремную жизнь обозначить как новый этап, совершенно не привязанный к тому, что было раньше. Потому что я понимал, если я буду жалеть о прошлом, вспоминать его, мне будет очень тяжело. Мне надо внутренне от него отказаться.
И вот с момента попадания в пенитенциарную систему я старался настроить себя на ощущение, будто я ничего до нее не видел.
Я даже писал: «Дата рождения — второе августа 2019 года, дата смерти — второе августа 2027 года». Это были серьезные рациональные попытки каким-то образом облегчить свою участь.
Потом, когда начали происходить вещи, которые давали мне серьезную обоснованную надежду, что я окажусь на свободе или под домашним арестом, конечно, было труднее отказываться от этого прошлого, потому что я понимал, что, возможно, снова окажусь в том контексте. Все эти перипетии отражены в дневниках, думаю, кто захочет — прочтет.
— То есть это как думать о смерти каждый день, чтобы перестать ее бояться?
— В каком-то смысле да, но там я имел в виду метафорическую смерть. Вообще это полезная мысль, даже безотносительно к моему опыту. О смерти нужно всегда помнить, смерть — это главный мотиватор. Когда ты помнишь, что ты умрешь, вне зависимости от того, что ты делаешь и как будешь жить, это дает силы.
— Когда тебя перевели под домашний арест, было ли осознание, что что-то изменилось и тебя не посадят?
— Нет, под домашним арестом я был уверен, что мне дадут реальный срок, но я уже думал, что он будет меньше. Готовиться к восьми годам заключения значительно сложнее, чем к двум годам. Я готовился к двум-трем годам заключения.
Не было никаких признаков того, что меня не посадят. Дело политическое, и людей, которые до меня садились по политическим делам, при этом до этого находясь под домашним арестом, полно. Существует практика по обычным делам: если человек под домашним арестом, то ему дадут условку. Но я понимал, что дело политическое, а тут уже другие закономерности.
— Перед оглашением у многих было устойчивое ощущение, что тебе дадут условку. Тебе сначала дали домашний арест, за тебя вступались достаточно провластные люди. У тебя под самый конец было такое ощущение?
— Нет. Я ехал в суд садиться. Готовился к этому на протяжении всего времени, поэтому я не могу не отметить, что моя судьба сейчас развивается не совсем по тому сценарию, к которому я был готов. Пускай развивается так, я беру максимум от того, что со мной происходит.
— Как ты считаешь, ты мог бы сделать больше для оппозиции, если бы отправился в колонию, или на свободе?
— Я принесу оппозиции и моей стране гораздо больше пользы на свободе.
Желание придумать пафосную концовку
— Твой последний перед обыском и задержанием ролик получился пророческим: ты в конце него как раз сказал про черный воронок и звонок в дверь. Как был придуман этот ролик и предполагал ли ты, что он может стать пророческим?
— Я предполагал, что могут прийти по 141 статье УК (препятствование работе избирательных комиссий. — «МБХ медиа»). Тогда брали в качестве свидетелей кандидатов, и хотя я не набрал тогда достаточно подписей, но все равно был одним из кандидатов, тем более из команды Гудкова. А к Диме тогда уже приходили. 212 статью УК (массовые беспорядки. — «МБХ медиа») я тогда не допускал, потому что всегда выступал за ненасилие и в своей деятельности на тех же митингах я всегда придерживаюсь ненасилия: как только замечаю, что сейчас, возможно, произойдет столкновение с полицией, всегда оттуда ухожу, потому что понимаю, чем это закончится. И это действительно всегда заканчивается так: тех, кто пытается кого-то отбивать, сажают в автозак, многих из них сажают по 318 статье УК (насилие в отношении представителя власти. — «МБХ медиа»). У нас нет никаких эффективных инструментов против насилия со стороны режима.
Что касается того, как была придумана концовка этого видео. На самом деле, ничего экстраординарного, у меня было желание придумать пафосную концовку, я ее придумал. Не думал, что она в итоге так обернется.
— Что будет с твоим каналом на ютубе?
— Мы решим этот вопрос с моими адвокатами. Думаю, есть легальные способы даже не удаляя этот канал продолжить деятельность на нем.
Политика, журналистика, учеба
— Ты говорил в интервью «Дождю», что хочешь стать президентом. Что ты планируешь сделать, когда им станешь?
— Я хочу заниматься, уже будучи на такой должности, решением институциональных проблем, которые существуют в России. У нас все-таки очень корявое законодательство, которое наших чиновников, силовиков делает абсолютно бесконтрольными. Я с точки зрения своих самых фундаментальных убеждений большой сторонник конкуренции: я считаю, что везде, в любой сфере от государственной власти до экономики, социальной сферы должна быть конкуренция, чтобы люди ради собственного развития выискивали ошибки в своих конкурентах и таким образом дисциплинировали друг друга.
Фигуранты «московского дела» о «массовых беспорядках» и насилии в отношении представителя власти
Дело по 212 статье УК о «массовых беспорядках»...
У Джеймса Мэдисона, это один из отцов, основателей Соединенных Штатов, в «Федералисте» есть очень хорошая фраза, которой я руководствуюсь в своей политической деятельности: «Нужно строить систему, в которой честолюбие останавливает честолюбие». Когда мы строим политическую систему, общество, то должны исходить не из того, какими хорошими могут быть люди, а из того, какими они могут быть плохими. Потому что если человек хороший, то он в любой ситуации может преуспеть, но если человек плохой, то при системе, которая ориентирована лишь на хороших, он может с помощью права сильного подняться наверх и превратить все в диктатуру. И когда мы говорим о честолюбии, останавливающем честолюбие, мы и говорим о системе, при котором плохие качества одних людей останавливают плохие качества других, а в итоге все общество выигрывает.
— То есть ты поддерживаешь мнение, что во власти нет хороших людей?
— Нет никакой закономерности, во власть идут и хорошие, и плохие. Но власть как таковая развращает, абсолютная власть развращает абсолютно, как говорил Джон Актон — это самая известная фраза о власти.
Чрезмерно длительное нахождение на самой высокой ступени социальной иерархии конкретным образом изменяет и сознание, и на биологическом уровне изменяет мозг.
Такого рода люди перестают воспринимать людей, стоящих ниже, такими же людьми, как и они. Поэтому нам нужна система, при которой люди не смогут оставаться у власти так же долго, как Владимир Путин и его окружение.
— А можешь назвать какие-то конкретные меры?
— Тут можно много говорить. Это уменьшение президентского срока, мы должны убрать вот это слово «подряд» из Конституции, сделать так, чтобы президент не мог сидеть более двух сроков в принципе.
Мы должны президента, на мой взгляд, привязать к конкретной ветви власти. Мы не должны существовать в системе, в которой, как сейчас Путин — небожитель, и на это может влиять, и на то. Путин сейчас, как президент, обладает полновластными полномочиями. Это именно институциональные полномочия, то есть наша Конституция дает ему такие полномочия. Мы должны, на мой взгляд, привязать президента к исполнительной ветви власти, чтобы появилась система сдержек и противовесов. Это самое главное, потому что сейчас у нас нет подлинного разделения властей, соответственно, нет подлинной системы сдержек и противовесов.
Затем нужно серьезнейшим образом дерегулировать экономику. Нужно приватизировать, приватизировать и приватизировать, но делать это осмысленно, а не так, как это было сделано в 90-е. Потому что люди, которые по сути в 90-е разворовывали страну, использовали при этом те же термины, что использую я сейчас. Но из-за этого у граждан страны выработалась антипатия к терминам «капитализм», «свободный рынок», «предпринимательство», «бизнес», «приватизация» и так далее. Ничего не остается, кроме как возвращать эти понятия, совершать эти действия и показывать людям, что они от этого могут победить. В очередной раз хочу подчеркнуть, что я — сторонник свободного рынка не потому, что люблю богатых, а потому что доказано историей, что свободный рынок значительно эффективнее выводит людей из бедности.
— Я так понимаю, что ты хочешь минимизировать полномочия президента. В то же время ты говоришь, что хочешь стать президентом, который будет наделен серьезными полномочиями. Не боишься, что это тебя развратит?
— Конечно, я этого боюсь, поэтому хочу, чтобы рядом со мной стояли люди, которые будут меня останавливать. Никто не может сказать про себя, что он останется таким же, какой и сейчас. Ты не знаешь, какие обстоятельства будут. Поэтому действительно я очень хочу, чтобы со мной оставалась команда, которая будет постоянно напоминать, какие у меня были цели изначально. Я могу пообещать, что буду стараться придерживаться всех тех ценностей, каких придерживаюсь сейчас, но кто знает, как сложится ситуация.
Если я вдруг превращусь в диктатора, можете меня ликвидировать, я даю разрешение.
— Пока ты не можешь избираться. Как ты себя сейчас можешь назвать? Ты журналист, политик?
— В первую очередь я позиционирую себя как политика. Это исходит из моего собственного понимания, что такое политика. В моем понимании, если вдаваться в философские категориальные тонкости, политика — поиск и осуществление решений, возникающих при совместной жизни людей. Все проблемы, возникающие у людей, так или иначе связаны с ресурсами. Как известно, человеческие потребности бесконечны, в отличие от ресурсов, которые ограничены. Конечно, есть ресурсы, которые неограниченны, например, знания или воздух. Неограниченность их заключается в том, что если один человек увеличит у себя количество этих ресурсов, то другой не потеряет возможность также их увеличить у себя. Но при этом возможность получения всех неограниченных ресурсов все равно базируется на ограниченных. Время — это ограниченный ресурс.
Способность влиять на распределение ресурсов — это власть. Поэтому власть — это сердцевина, центральный элемент политики. Если мы говорим о журналистской или любой другой деятельности — это способы распределения этих ресурсов. Поэтому даже когда я веду журналистскую деятельность, я веду политическую деятельность, потому что таким образом я влияю на распределение информации, например, а информация — тоже ресурс. Поэтому все ипостаси, кроме политики, в которых я так или иначе предстаю, на самом деле тоже политика.
— Журналистика все-таки должна быть независимой, непредвзятой. Исключение, наверное, колонки. У тебя достаточно устойчивые убеждения. Сможешь ли ты быть непредвзятым?
— Журналистика бывает разная. Если говорить о профессии репортер, то он действительно должен быть объективным. Но я пока не планировал становиться репортером. Существуют иные возможности быть журналистом и при этом придерживаться четких взглядов. Во всем, что делаю, я буду руководствоваться своими убеждениями.
— Какие сферы журналистики, на твой взгляд, могут давать возможность говорить о своих взглядах?
— Если это можно считать журналистикой, то те же самые колонки, радио- и телеэфиры свои. Даже если говорить о документальных материалах, через них тоже, мне кажется, можно доносить определенную позицию: если мы снимем объективный фильм о том, как живут в России люди за чертой бедности, то, тем не менее, это будет определенная политическая позиция, потому что это вызовет сочувствие, я надеюсь.
— Насчет ближайших выборов. Планируешь ли ты сыграть в них какую-то роль?
— Оставайтесь с нами и все узнаете (смеется).
— Ты говорил, что не хочешь общаться только с теми, кто сидит в фейсбуке. Готов ли ты объяснять свои взгляды, к примеру, рабочим на заводе? В одном из роликов ты как раз критиковал Навального за поездки по регионам.
— Тогда я критиковал Навального за эти поездки по регионам именно в контексте выборов в президенты и его деятельности тогда. Дело в том, что даже поездки по регионам, которые устраивает политик, это все-таки встречи с людьми, которые готовы к нему прийти, это уже его аудитория. Он не общался с людьми, а приглашал их послушать себя. И приглашал тех, кто его уже знает.
Мы должны выходить на новую аудиторию, потому что слишком концентрируемся на своем лагере. Я заметил за последние дни, какие темы из того, что я говорю, поднимает и начинает мусолить аудитория фейсбука и твиттера. При этом подавляющее большинство россиян вообще не волнуют эти темы. Там совсем другие вопросы. Это в очередной раз подчеркивает, простите за такой дискурс, оторванность интеллигенции от людей.
— То есть ты планируешь начинать объяснять людям свои взгляды с азов?
— Не то чтобы объяснять. Конечно, я буду предлагать им на суд свои взгляды. Но помимо прочего я хочу сначала Россию узнать. Мы не знаем, в какой стране живем. Особенно это видно на разнице уровня жизни в Москве и всей остальной стране. Никакого сепаратизма, но, как говорится, Москва не Россия.
С одной стороны я понимаю, что существуют инструменты, мне, наверное, важно пояснить, что я к ним не призываю, прийти к власти в стране, базируясь исключительно на Москве и московской аудитории. Но это не будет прочная власть и ресурс, который можно будет использовать для изменения страны. Да, действительно, с помощью какой-то московской аудитории человек придет к власти и дальше будет тут вариться. Но у меня есть желание, чтобы моя страна от Калининграда до Владивостока представляла из себя общество любящих и ответственных людей.
— Как раз о любви и ответственности. Почему ты выделяешь эти две ценности, два качества?
— В моем понимании ответственность — необходимое качество, если человек хочет что-то изменить в своей жизни. У каждого из нас мечта, но при этом, на мой взгляд, в первую очередь из-за действий государства, мы привыкли перекидывать ответственность на кого-то другого. Когда мы перекидываем ответственность на кого-то другого, у нас, конечно же, появляется чувство удовлетворения: «А, ну не я виноват в своих проблемах. Ну отлично». Мы знаем, на кого пенять, но при этом жизнь наша никак не меняется. Нужно собраться, взять себя в руки, понять, что если мы не возьмем на себя ответственность за свои собственные жизни, то все станет только хуже.
Любовь — необходимое качество, чтобы мы строили общество. О нашем обществе принято думать как о традиционном и консервативном, с такими понятиями как «община», «деревня» — это вроде как общности с крепкими социальными связями, но на самом деле мы сейчас живем в обществе крайне атомизированном. Мы вообще не доверяем друг другу и друг друга не понимаем. А если мы друг друга не понимаем и друг другу не доверяем, то откуда взяться совместной деятельности? И наоборот, если у нас нет возможности начинать эту общественную деятельность, то откуда взяться любви и доверию? Это замкнутый круг, созданный государством. Именно с помощью государства этот замкнутый круг нужно разорвать. Причем не какими-то активными действиями государства, а наоборот, уменьшением этого самого государства. Надо дать людям воздуха, повысить планку для их роста, и они сами начнут расти.
— Ты много пропустил и вышел на свободу к сессии. Не боишься? Или есть какой-то договор с Вышкой?
— Я ничего не знаю про то, в каком состоянии сейчас находится моя академическая успеваемость, деятельность. Я понимаю, что осталось всего полгода до конца, а у меня диплом, госэкзамены, все, что я не сдал за последние полгода, поэтому если передо мной встанет выбор между политикой и универом, то я выберу политику.
— То есть ты не сильно переживаешь по поводу учебы?
— Я постараюсь остаться в вузе. Когда мы говорим про Вышку, я могу до скончания веков благодарить всех людей, принадлежащих к вышкинской корпорации: студентов, громадное количество преподавателей, которые писали письма поддержки, выдвинули меня на «Серебряного птенца». Наверное, это самое большое количество преподавателей, выдвинувших студента на эту премию за всю историю ее существования. Я благодарен и Валерии Александровне (проректору ВШЭ Валерии Касамаре. — «МБХ медиа»), и Ярославу Кузьминову (ректор ВШЭ. — «МБХ медиа») — они, на мой взгляд, знали, что делали.
Один из девизов Высшей школы экономики: «Не для школы, а для жизни мы учимся». Я думаю, что моя жизнь, которая там подразумевается, началась именно сейчас, поэтому я начну эту жизнь чуть раньше, чем закончу этот вуз.
— Если ты сейчас вылетишь, будешь восстанавливаться?
— Все зависит от обстоятельств. Насколько я знаю, экстремистов не берут в армию.
Экстремизм и патриотизм
— На одном из митингов Михаил Светов сказал такую фразу: «Экстремизм в защиту свободы не порок». Ты согласен с этим?
— Если под экстремизмом подразумевается насилие, то я использую тут не нравственный термин «порок», а утилитарный — «эффективность». Поэтому в борьбе за свободу насилие не эффективно.
— Можешь ли ты назвать себя патриотом? Если да, то как ты понимаешь слово “патриот”?
— Я точно могу назвать себя патриотом по той причине, что у меня вообще не возникало мысли уезжать из страны, потому что полностью связываю свое будущее с Россией. Мне кажется, в этом и заключается патриотизм. Я хочу жить в этой стране, сделать ее процветающей. Дело здесь может заключаться в самых утилитарных вещах: у моей страны громадный потенциал. Нет ни одной страны в мире, у которой был бы такой же потенциал, как у России. Мне удивительно, как после империи, а потом режима красных преступников, мы сохранили этот потенциал. И сейчас он никуда не уходит. Он как-то держится и даже увеличивается. Я хочу раскрыть потенциал страны.
Лягушки
— И последний вопрос: где купить лягушек?
— Я не знаю всей истории, как истинные, первые лягушки оказались у меня дома. По-моему, в этой истории каким-то образом завязан Чернобыль. Этих лягушек привез друг семьи после того, как участвовал в ликвидации аварии, поэтому я не думаю, что их еще можно где-то купить. У этих лягушек своя история есть. Но мне с легкой руки Оксимирона и Тима из ROHO Team, которая снимает клипы для Мирона, была восстановлена эта статуэтка. Конечно, я скучаю по первым лягушкам, но им сейчас есть почти идентичная замена.
— Oxxxymiron (@norimyxxxo) 6 декабря 2019 г.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.