Очень странно присутствовать на повторном процессе по делу, если ты почти полгода посещал первый процесс, вместе с участниками и публикой наблюдал, как дело объемом в 250 томов разваливалось и фактически развалилось. А потом судья Ирина Аккуратова прекратила процесс, назначив новую экспертизу, а после ее проведения решила «избавиться от дела» и отправить его в прокуратуру. Формально для «устранения ошибок в обвинительном заключении», а на самом деле — в надежде, что прокуратура одумается и дело там «умрет», потому что оно нежизнеспособно и вины подсудимых в нем нет.
В круге втором
Большим изумлением для меня и для многих, кто следил за этим делом, одним из самых резонансных последнего времени, стало то, что Мосгорсуд встал на сторону прокуратуры, удовлетворил ее жалобу на решение судьи Аккуратовой. Мосгорсуд, напомним, постановил, что дело следует рассматривать заново.
Повторный процесс во многом отличается от первого. Во-первых, темпом: первый процесс шел три-четыре раза в неделю. Повторный идет каждый день. Во-вторых, на первом процессе к залу заседаний выстраивалась очередь, на каждое заседание приходили друзья, коллеги, родственники подсудимых. Бывали дни, когда зал был практически полон. На этот раз все иначе. Первые заседания проходили в большом зале, но вскоре из-за малого количества слушателей процесс перенесли в маленький зал с тремя лавками для публики. И пока повторный суд — это грустная история про то, как одно из самых резонансных дел последнего времени превратилось в обычное рутинное экономическое дело. Утрату интереса легко объяснить: все пятеро подсудимых свободны, еще в сентябре суд отменил для них подписку о невыезде, когда отправлял дело в прокуратуру. Московское протестное лето породило множество судебных процессов и большинство журналистов и сочувствующих следят за этими столь важными для общества судами. И на «театральное дело» уже сил не хватает. Не зря ведь однажды было сказано Владимиром Путиным: «Замучаетесь пыль в судах глотать». Вот и замучились.
Напомню, судье Аккуратовой понадобилось полгода, чтобы понять: следствию не удалось доказать вину подсудимых. Не убедила судью и экспертиза, проведенная экспертом Рафиковой по просьбе следствия. Именно судья Аккуратова назначила новую экспертизу, которую провели профессионалы театрального дела: директор МХТ им.А.П.Чехова Марина Андрейкина и известный театровед, профессор Видмунтас Силюнас. Они проанализировали огромный массив документов, представленный судом, и вынесли свое заключение: проект «Платформа» был реализован «Седьмой студией» за 216 млн.руб. при примерной рыночной стоимости 260 млн. рублей. Согласно заключению экспертов, фигуранты «театрального дела» деньги не только не похитили и, как утверждало обвинение, «распорядились по собственному усмотрению», а можно сказать, сэкономили, благодаря дополнительным, негосударственным средствам. Это выглядело как оправдание. Но, как известно, в российских судах оправдания практически равны нулю. А практика повторных процессов — любимое развлечение российского следствия и прокуратуры. И вот «театральное дело» пошло на новый круг.
«Противоречия» или «интерпретации»?
В маленьком зале у судьи Олеси Менделеевой все кажется как-то камернее, чем на первом процессе в большом зале заседаний у судьи Ирины Аккуратовой. Четверо адвокатов сидят за длинным столом, прижатым к пустому стеклянному аквариуму для подсудимых. Их подзащитные — Кирилл Серебренников, Софья Апфельбаум, Алексей Малобродский и Юрий Итин — близко-близко друг к другу на первой скамье перед трибуной для свидетелей. Прокуроры (к «старому» Олегу Лаврову добавился Михаил Резниченко) — у самой двери. Когда свыкаешься с этим новым пространством и с перспективой по второму разу вслушиваться в попытки гособвинителей доказать недоказуемое, обращаешь внимание, что на этот раз прокуроры ведут допросы свидетелей иначе, чем на прошлом процессе. Приходят свидетели, гособвинители задают им вопросы, те отвечают вполне подробно. Но стоит свидетелю заявить, что какой-то момент он не помнит, как тут же встает прокурор и просит судью разрешить зачитать протокол допроса свидетеля в связи «с противоречиями в показаниях». Адвокаты подсудимых и сами подсудимые не соглашаются на этот маневр: зачем оглашать старые показания, раз свидетель пришел в суд и свободно дает показания? Ему могут задавать вопросы как сторона защиты, так и сторона обвинения, а на следствии же он явно чувствовал себя не так свободно. И суду должно быть важно, что свидетель говорит сейчас под присягой, предупрежденный об ответственности за дачу ложных показаний.
Но судья разрешает прокурорам зачитывать показания свидетелей на следствии и «ловить» их на том, что прокуроры считают «противоречиями». И удивительное дело, оказывается, что практически все свидетели на этом процессе говорят, что их показания были записаны неверно и они такого не говорили.
Ярчайший пример: свидетель Ольга Жукова, во время реализации проекта «Платформа» она работала заместителем директора департамента поддержки искусства и народного творчества Минкультуры. Прокурор Резниченко очень подробно расспрашивает ее о проекте и о том, как следовало контролировать работу «Седьмой студии». После ее допроса, неудовлетворенный тем, что Жукова нисколько не критикует Софью Апфельбаум, а наоборот оценивает ее как «суперположительного и квалифицированного сотрудника в Минкульте», прокурор обращает внимание, что в показаниях на следствии Жукова говорила, что Апфельбаум должна была требовать у «Седьмой студии» первичные документы. Жукова заявляет, что не могла такого говорить, а если это написано в протоколе допроса, значит ее слова неправильно интерпретировали. Похожий казус случился с двумя другими свидетельницами — заместителем руководителя департамента минкульта Галиной Лупачевой и Ларисой Суглиной, сотрудницей главного контрольного управления города Москвы. Их показания касались лицензионных соглашений между «Седьмой студией» и «Гоголь-центром».
Гавриил Григоров / ТАСС
Речь о том, что «Гоголь-центр» прокатывал те спектакли, которые были поставлены «Седьмой студией», и в этом не было никакого нарушения, о чем свидетельницы говорили на допросе в суде. Но прокурор Резниченко решил огласить их показания на следствии, заявив, что усматривает «противоречия». Но вместо противоречий выяснилось, что некоторые фрагменты в показаниях Лупачевой и Суглиной, не знакомых между собой, повторяются дословно. Так, в протоколах их допросов написано, что спектакли, показанные в «Гоголь центре», «указывались в отчете в качестве вновь созданных новых постановок».
— Вы такое говорили? — спросили у свидетельниц. Обе заявили, что не согласны с такой формулировкой. Показания подтверждают полностью, кроме этой фразы о «вновь созданных новых постановках».
На шутливый вопрос прокурора Резниченко, не пытали ли свидетельниц на следствии, одна из них ответила, что «чувствовала себя на допросе неуютно». Выяснилось, что практически все свидетели из Минкульта ходили на допросы в СК вместе с адвокатом Лебедевым, тем самым, который на первом судебном процессе был заявлен как представитель министерства культуры. А министерство культуры, напомним, в этом деле является потерпевшей стороной, то есть, поддерживает версию обвинения.
Скандал в суде
А в прошлый четверг ситуация с оглашением протоколов на следствии неожиданно привела к настоящему скандалу. Свидетель Алеся Махмутова, сотрудница департамента современного искусства и народного творчества Минкульта заявила, что на допросе в СК следователи оказывали на нее сильное давление. Ее допрашивали без адвоката пять следователей, в том числе и глава следственный группы Лавров, допрос длился шесть часов, ей не давали воды, угрожали, что «если она будет говорить, что все в департаменте делалось по закону, то из свидетельницы сама превратится в обвиняемую». Когда Махмутова это говорила в суде, на нее было больно смотреть, она чуть не плакала. Она рассказала, что после того допроса пожаловалась на следователей своему руководителю в Минкульте, но, вероятно, он не объяснил ей, куда ей следует обращаться, где просить защиты от следователей. Минкульт предоставил Махмутовой того же самого адвоката Лебедева, с которым она ходила на все последующие допросы в СК. А когда на суде прокурор начал «уличать» ее в противоречиях, Махмутова не выдержала. «Я обычный человек и во мне присутствовал страх», — заявила она на суде. Судья записала фамилии следователей, которые по словам свидетельницы, участвовали в ее допросе, и обещала их вызвать. Откровения Махмутовой буквально взорвали довольно монотонный ход процесса ,то и дело прерываемый пререканиями адвокатов, прокуроров и молоточком судьи, восстанавливающей между ними мир.
А на следующий день мы узнали о новых нарушениях со стороны следствия. Не менее вопиющих. Свидетель Жирикова (проводила аудит в бухгалтерии «Седьмой студии» по просьбе ее руководства, когда были обнаружены нарушения, допущенные бухгалтером Ниной Масляевой. — «МБХ медиа») заявила, что на допросах в Следственном комитете она общалась с экспертом Рафиковой (проводила первую экспертизу по запросу следствия. — «МБХ медиа») и объясняла ей, что представляла собой «черная касса» в «Седьмой студии». Излишне говорить, что по закону эксперт не имеет права общаться со свидетелями на допросе.
Из рассказа Жириковой на суде получалось, что эксперта Рафикову она видела в Следственном комитете по меньшей мере два раза, и с той общались и другие свидетели по делу.
По сравнению с этими нарушениями, которые, как выясняется, себе позволяли следователи, история о двух протоколах допроса свидетеля Синельникова (один из обнальщиков бухгалтера Масляевой. — «МБХ медиа») выглядит «детской шалостью». Речь о том, что в материалах дела есть два протокола его допроса от 31 мая 2017 года. Оба допроса проводились в 409 кабинете ГСУ СК РФ по Москве. Но один протокол состоит из шести листов, второй — из десяти. Почему так? Надеемся, что судья Менделеева вызовет следователя и он объяснит, что произошло.
Самая поразительная в этом ряду — история свидетельницы Ольги Сладковой. Во время описываемых в обвинительном заключении событий она работала начальником отдела учетного процесса в департаменте экономики и финансов Минкульта. Из всех обвиняемых Сладкова знает только Софью Апфельбаум, да и про «Платформу» слышала только потому, что ее вызывали на допросы в СК. Кажется, что гособвинение пригласило ее в суд, чтобы «разоблачить» Апфельбаум и представить какие-то «убийственные» доказательства ее виновности. Ничего подобного. Выясняется, что к допросу Сладковой на следствии существует приложение. Это несколько финансовых документов. Когда Сладковой начинают задавать вопросы адвокаты подсудимых, она начинает буквально путаться в показаниях. Сначала она говорит, что эти документы следствие изъяло при выемке, потом, что ей передали эти документы, чтобы приобщить, а на уточняющий вопрос заявляет, что сама распечатала их из базы данных на своем компьютере. Из ее допроса так и остается непонятным, как все было на самом деле. Адвокат Малобродского Ксения Карпинская заметила, что на документах, которые якобы Сладкова извлекла из своего компьютера, стоят подписи сотрудницы Минкульта Назаровой. Кроме того, эти документы заверены печатью и подписью директора некоего другого департамента. И более того: в четырех представленных документах, якобы подписанных Назаровой, ее подписи отличаются одна от другой. Получается, что свидетельницу вызывают на допрос, просят ее принести некие документы, она заранее их прошивает, подписывает в департаменте Минкульта и приносит следователю. Вопрос: что в этих документах? Ответ: ничего существенного для дела. Это документы лишь подтверждают, что деньги из казны были переведены на проект «Платформа». Вопрос: зачем прокурор заявляет на суде о наличии в материалах дела документов, которые ни в коей мере не помогают обвинению, а при ближайшем рассмотрении имеют все признаки поддельных? Непонятно. Адвокаты просят судью вызвать в процесс сотрудницу минкульта Назарову, чтобы уточнить у нее, подписывала ли она эти документы, или на них стоит не ее подпись.
Таким образом, в этом процессе мы узнали очень многое о манере ведения следствия: о давлении на свидетелей (для меня очевидно, что не только на одну Махмутову оказывалось давление), о разных протоколах допросов одного и того же свидетеля, что, впрочем, уже было известно из заявлений Алексея Малобродского, который пытался обжаловать в суде подложные протоколы свидетельницы Войкиной, на основании которых его держали под стражей, о незаконном общении близкого к следствию эксперта со свидетелями по делу.
При чем в этом деле ФСБ?
Вас, наверное, интересует, содержатся ли в протоколах допросов на следствии, которые зачитывают прокуроры, доказательства вины подсудимых? Говорили ли свидетели на следствии, что кто-то из обвиняемых похищал деньги, переводил их на какие-то личные счета, завышал стоимость спектаклей, или фальсифицировал творческие отчеты, указывая постановку спектаклей, которых не было ? Нет! Нет! И еще раз нет.
И никто из свидетелей обвинения, даже ключевой свидетель Нина Масляева, и на этом повторном процессе не сказали, что кто-то из обвиняемых похищал государственные деньги. И обнальщик Синельников и аудитор Жирикова говорили, что деньги обналичивались, но при этом тратились на постановку спектаклей. Напомню, что в обналичивании денег никого из подсудимых по этому делу не обвиняют. То же самое было и на первом процессе и, возможно, показания свидетелей обвинения, свидетельствующих по сути в пользу подсудимых, привели первую судью по этому делу к пониманию того, что в обвинительном заключении содержатся неустранимые судом противоречия.
И последнее: на этом процессе прозвучала еще одна очень важная история. 18 ноября был допрошен директор «Росконцерта» Андрей Малышев, который ранее возглавлял департамент поддержки искусства и народного творчества, тот самый департамент, который курировал проект «Платформа». В материалах дела содержится письмо Малышева заместителю начальника управления службы по защите конституционного строя и борьбе с терроризмом Федеральной службы безопасности Российской Федерации Николаю Михайлову. Письмо это с большим пакетом документов, копиями соглашений, творческими отчетами, первичными документами, имеющими отношение к проекту «Седьмой студии», Малышев отправил в ФСБ в 2016 году, еще до начало следствия по делу. На суде его спросили, зачем он его отправлял именно в отдел экстремизма и терроризма. На этот вопрос Малышев не ответил. Как не ответил на вопрос, сделал он это по своей инициативе или по запросу из ФСБ.
В ближайшие дни гособвинение закончит представлять доказательства. Своих свидетелей начнет представлять защита.
Это будет очень интересно. Ведь в первом процессе до этой стадии дело не дошло.
И, конечно, важно, чтобы в зале была публика.
Скучно не будет.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.