В начале 2010-х в России начали разрабатывать методы влияния на бывших террористов. Комиссии по адаптации боевиков к мирной жизни появлялись во многих регионах страны, преимущественно на Северном Кавказе, где остро стоял вопрос сначала внутреннего бандподполья, а потом оттока людей в запрещенное на территории России ИГИЛ. Некоторые, узнав о шансе на прощение Родины, вернулись в Россию, но большинство остались за рубежом — они пропали или умерли на полях сражений за шариат. Тех, кто все-таки приехал домой, ждала не реабилитация, а тюрьма. Сейчас боевиков в стране практически не осталось, но комиссии по их возвращению к мирной жизни продолжают существовать. Что они делают и кому нужны — разбиралось «МБХ медиа».
Львы Шариата
Россия борется с бандподпольем — и вполне успешно. По крайней мере, об этом говорят результаты работы комиссий по адаптации боевиков, или же их отсутствие. Появившиеся в начале 2010-х годов, сейчас эти комиссии фактически потеряли объект своей деятельности.
Но признаки жизни комиссии все же подают — они рассматривают дела в Кабардино-Балкарии, существуют (но скорее просто на бумаге) в Дагестане, проявляли активность в Ингушетии и даже пытались помочь задержанным на протестах в Магасе. Не было и нет таких комиссий только в Чечне — но и тут ведется работа с потенциальными возвращенцами из Сирии.
Борьба с терроризмом усиленно идет более двадцати лет — сначала это были вооруженные формирования, оставшиеся стране в наследство от чеченских войн, потом «Имарат Кавказ». С появлением ИГИЛ война за шариат переместилась в Сирию, а вместе с ней и оставшиеся в живых члены бандподполья. Точные данные о количестве людей, уехавших в Сирию, отсутствуют — известно лишь, что их тысячи и они продолжают уезжать на войну.
В начале 2010-х в России обеспокоились вопросом — что же будет, если борцы за шариат вернутся на родину. Диалог между властью и правозащитой привел к созданию комиссий по адаптации бывших боевиков к мирной жизни. Комиссии обещали: вы можете вернуться, надо только раскаяться, тогда наказание будет минимальным, а возврат к обычной жизни — возможным.
Единственная республика, которая выбивалась из тренда начала 2010-х годов на реабилитацию боевиков — это Чечня, хотя ранее тут был свой успешный опыт работы с бандподпольем. В начале 2000-х тогда еще живой глава республики Ахмат Кадыров начал реабилитировать боевиков, воевавших против российских войск. При Рамзане Кадырове республика не подхватила федеральный тренд на прощение. Сам Кадыров не раз заявлял, что клялся воевать против боевиков на Коране, что террористов (или в его трактовке — шайтанов) надо уничтожать, и что воевать против них порой интересно и доставляет удовольствие.
Комиссии по адаптации боевиков к мирной жизни существуют не только на Северном Кавказе: есть они и в Саратовской области, и в Ханты-Мансийском округе. В Ханты-Мансийске, например, в 2018 году комиссия в составе 13 человек определила, что на территории округа есть только два лица, которые были осуждены за террористическую деятельность, и те в адаптации не нуждаются. Отчетов за 2019 год на официальном сайте нет.
Кабардино-Балкария. 16 лет вместо прощения
На данный момент комиссии по адаптации боевиков либо не функционируют, либо не публикуют отчеты о деятельности, либо работают с единичными кейсами. Активнее всех работает комиссия в Кабардино-Балкарии — в феврале адвокат обвиняемого по террористической статье Хасанби Индреева Инна Голицина обращалась к ней с просьбой помочь избежать повторного обвинения для своего подзащитного. До этого, в 2019 году, комиссия рассматривала дело одного из освободившихся по делу о нападении на Нальчик в 2005 году, известном как «дело 58-ми».
Правозащитник Валерий Хатажуков состоит в комиссии более пяти лет. В разговоре с «МБХ медиа» он подтвердил, что обращений с каждым годом становится все меньше. «Скажем так, подполья не стало и нет людей, которые оттуда уходят. Сейчас проблема больше связана с теми, кто находится в местах заключения по террористическим статьям. В основном это те, кто участвовал в событиях 13 октября 2005 года. Были случаи, когда срок у человека подходит к концу, и ФСБ предлагает ему сотрудничать. Он отказывается, и на него оказывают давление — шьется дело, связанное с дисциплинарными нарушениями. Он не может выйти на свободу. Но и это не носит массового характера», — поясняет Хатажуков.
В основном комиссия пытается помогать в интеграции — решать вопросы с трудоустройством и так далее. Деятельность носит преимущественно рекомендательный характер. «Комиссия должна отслеживать людей, у которых заканчиваются сроки, заранее предусмотреть, чтобы их интеграция была оптимальной. Бывают случаи, когда к тем, кто уже отбыл наказание, правоохранительные органы проявляют необоснованный интерес. И комиссия встречается с правоохранительными органами и пытается сделать так, чтобы внимание не было излишним. В их деятельность мы лезть не собираемся, но иногда их интерес к людям бывает необоснованным и даже незаконным», — говорит Хатажуков.
Последние полгода комиссия не заседала ни разу — в том числе из-за пандемии. «Но дела периодически появляются, и деятельность комиссии там довольно успешна. По делу Индреева председатель комиссии обратился в прокуратуру. Скоро будет повторное обращение», — говорит Хатажуков.
Важным кейсом в работе комиссии стало дело Ислама Гугова из города Баксан. В 2014 году Гугов попал в Сирию — знакомый уговорил его поехать туда ради «спасения черкесов». Спасение на деле оказалось работой на ИГИЛ — по утверждению самого Гугова, он был включен в обслуживающий персонал и никогда не держал в руках оружие. Гугов хотел уехать из Сирии и вернуться в Россию, но боялся попасть в тюрьму. Отец Ислама прошел много инстанций, в том числе и комиссию по адаптации боевиков, и заключил устное соглашение о помиловании сына. Несмотря на обещания, данные ему комиссией (что сын получит условный срок), Ислам Гугов не провел на свободе ни дня — его задержали сразу по выходу из самолета.
Гугову изначально предъявили обвинение по ч. 2 статьи 208 УК РФ за участие в незаконном вооруженном формировании на территории иностранного государства. Дважды по этому делу выносился обвинительный приговор с назначением наказания в виде реального лишения свободы. В результате обжалования они отменялись, и защите удалось добиться полного прекращения уголовного дела на основании примечания к статье 208 УК РФ (лицо, впервые совершившее преступление, предусмотренное настоящей статьей, добровольно прекратившее участие в незаконном вооруженном формировании и сдавшее оружие, освобождается от уголовной ответственности, если в его действиях не содержится иного состава преступления). «То есть Верховный суд КБР согласился с позицией защиты», — поясняет адвокат Гугова Ева Чаниева.
Однако Гугов на свободу так и не вышел. В период апелляционного обжалования обвинительного приговора по ч.2 ст.208 УК РФ в отношении него возбудили второе уголовное дело и предъявили новые обвинения — по ч.2 ст.205.5 (участие в деятельности террористической организации) и 205.3 (прохождение обучения в целях осуществления террористической деятельности) УК РФ. 15 октября 2018 года Северо-Кавказский окружной Военный суд в Ростове вынес решение — 16 лет колонии строгого режима.
Дело Гугова обнаружило конфликт между комиссией по адаптации и правоохранительными органами. «Когда Ислама Гугова возвращали, были консультации со всеми структурами, родителям обещали, что ему изберут меру пресечения — подписку о невыезде, не заключат под стражу. Но он был сразу задержан. Такие вещи наносят огромный урон деятельности комиссии. Глава администрации города Баксан сам приходил в комиссию, выступал, взял на себя персональную ответственность, поручился за Гугова. Казалось бы, власть проявила такую инициативу, и как раз нужно было зацепиться за это, пропагандировать и везде об этом говорить. Это могло стать примером для других. Но получилось то, что получилось. ФСБ не были заинтересованы в том, чтобы эту проблему решать», — считает Хатажуков.
Сейчас Ислам Гугов находится в колонии в Саратовской области. Ева Чаниева собирается пройти все российские инстанции для обжалования приговора. В августе прошлого года также была направлена жалоба в Европейский суд. «Мы подавали апелляцию на приговор Северо-Кавказского окружного военного суда, но приговор оставили без изменения. Также мною были обжалованы приговор и апелляционное определение в надзорную инстанцию, однако и там получили отказ на передачу надзорной жалобы на рассмотрение в Президиум Верховного суда КБР. В настоящее время я намерена обратиться с жалобой на данный отказ к Председателю Верховного суда КБР. Останавливаться я не намерена, это дело для меня принципиально важно, поскольку считаю, что Гугов незаконно осужден. Последствия, наступившие для Гугова после добровольного прекращения участия в незаконном вооруженном формировании и возвращения в Россию, подрывают доверие к представителям правоохранительных органов», — говорит Ева Чаниева.
Комиссия по адаптации боевиков оказывала содействие по делу Гугова вплоть до рассмотрения дела в Ростове. «Член комиссии Валерий Хатажуков выступал в военном суде как свидетель и подтверждал, что было обращение в комиссию и что они не ожидали такого результата. Комиссия обращалась с ходатайством по первому делу (ч. 2 ст.208 УК РФ), которое было прекращено», — напоминает Чаниева.
Несмотря на печально известный кейс Гугова, Валерий Хатажуков считает, что комиссия нужна и должна продолжать работу. «Комиссия же создана при главе республики, это добавляет ей веса. Иногда нам удается помогать людям», — считает правозащитник.
Дагестан. «Добровольно из леса никто не приходил»
Комиссии по адаптации боевиков в Дагестане была презентована в 2010 году и стала одной из первых в стране. В 2012 году члены комиссии отчитались о рассмотрении 46 дел, хотя незадолго до этого сообщалось, что ни один реальный боевик туда не приходил. В 2013 году республику возглавил Рамазан Абдулатипов, который устроил реформу комиссии — после чего о ней стало практически не слышно. Новый глава Дагестана Владимир Васильев тоже не заинтересовался этим вопросом — нет никакой информации о работе централизованной комиссии такого рода при главе республики.
Тем не менее комиссии, где рассматриваются обращения семей боевиков или тех, кто отбыл наказание по террористическим статьям, в Дагестане сохранились, хотя их работа вызывает вопросы. Последнее известное дело о возвращении из подполья на родину — дело Муслимат Курбановой, Наиды Шайхахмедовой и Загидат Абакаровой, вывезенных из Сирии с детьми спецрейсом в Грозный. По возвращению всех женщин задержали и осудили по террористическим статьям на сроки от четырех до восьми лет. Приговор вступит в силу, когда младшим детям осужденных исполнится 14 лет.
«Женщина, которую осудили на 8 лет с отсрочкой по возрасту ребенка, проживает у нас в Избербаше. Она трудоустроилась сама, работает в частном магазине, мы помогли только ребенка в садик отдать», — рассказал «МБХ медиа» замглавы администрации города Магомед Курбанов, который возглавляет районную комиссию по адаптации к мирной жизни.
В Избербаше эта комиссия была утверждена в 2010 году и до сих пор продолжает работать — несмотря на то, что в нее ни разу никто не обращался. «Никогда не обращался к нам никто из этих боевиков. Добровольно из леса или из Сирии никто не приходил. Никаких адаптированных у нас на территории нет, есть только несколько отбывших наказание по таким статьям», — говорит Гарунов.
Комиссия работает и готова принять любые обращения — но только никто их не пишет. «Ни родственники, ни сами боевики не обращались, хотя мы публиковали информацию в газетах, писали, что если крови на руках нет — то освобождать будут от ответственности. Но ни устно, ни письменно никто не обратился. Вот есть у нас четыре человека, которые вышли из мест лишения свободы — с ними беседуем, стараемся трудоустроить», — рассказал Гарунов.
Но и там возникают сложности. «В Избербаше производства особо нету, заводы разворовали давно. Ничего не осталось у нас, устроиться трудновато. Пособие по безработице они тоже не могут получить — им не открывают счет как осужденным по террористическим статьям (они находятся в списке террористов физических лиц Росфинмониторинга. — «МБХ медиа»). ФСБ наложила на их счета запрет. Мы пытаемся помочь, но ФСБ пожимает плечами. А говорят — адаптировать, помочь… как помочь, если банки отказывают? Запрет ФСБ, все. Вот у нас один отсидел пять лет. Обратился ко мне. Семья у него, четверо детей. Я говорил с ФСБ, а они отправляют в Национальный антитеррористический комитет. Мы это не в силах поменять. Ну, вот два товарища работают на частных стройках, получают на руки деньги», — говорит Гарунов.
О роспуске комиссий Гарунов ничего не слышал. «Комиссию много раз переназывали, но о закрытии нам ничего не сообщали. В каждом муниципалитете есть комиссия. Никаких документов, чтобы приостановить работу, мы не получали. А люди в Сирию прибывают. У нас более 20 человек объявлены в розыск, хотя и говорят, что они убиты, но этого же никто не видел. Они могут вернуться, так что комиссия работать будет все равно», — уверен Гарунов.
Последний отчет о заседании комиссии в Избербаше был опубликован в 2016-м году. На заседании выступал представитель дагестанского Центра «Э». Он выразил печаль по поводу того, что родители тех, кто ушел в подполье, «не понимают или не хотят нас понять, что комиссия по адаптации хочет помочь их детям вернуться к мирной жизни и чтобы завтра они не были убитыми». Также комиссия обсудила судьбу Магомедова Сулеймана Рабадановича, который в комиссию не обращался, но все равно «был приглашен»: он отбыл наказание по террористической статье, и жена не пускала его домой. Комиссия решила пригласить жену на беседу. Больше отчетов о работе не публиковалось.
Ингушетия: от успеха к полному нулю
О работе с бандподпольем в Ингушетии отзывались неоднозначно. Бывшему главе республики Юнус-беку Евкурову приписывали закрытость, как бывшему силовику. На деле Евкуров был одним из самых, что называется, доступных для диалога руководителей в СКФО: мне известно много случаев, когда правозащитники и журналисты звонили ему напрямую, договаривались о встречах и помощи. Евкуров также принял фактически революционное решение по комиссии по адаптации боевиков — он расширил ее полномочия и предложил рассматривать обращения всех, кто раскаялся в преступлениях.
Уход Юнус-бека Евкурова после митингов в Магасе против передачи земли соседней Чечне породил надежды на то, что новая власть будет более открыта к народу. Но новый глава Ингушетии Махмуд Али Калиматов начал кадровые перестановки, да так увлекся, что расформировал Совет безопасности, а вместе с ним в историю ушла и комиссия по адаптации.
Руководитель ингушского отделения ПЦ «Мемориал» Тимур Акиев входил в состав этой комиссии. «Калиматов не то что не сформировал новую комиссию — он не провел ни одной встречи ни с одной общественной организацией. Он даже не встречался с Общественной палатой республики. Это я знаю точно, как член этой палаты. Хотя официального уведомления о роспуске комиссии я тоже не видел. Но пока нет Совета безопасности, не может быть и комиссии», — поясняет Акиев.
Последняя попытка собрать комиссию предпринималась весной 2019 года. «Это было связано с теми, кто был задержан на митингах. По ходатайству родственников комиссия была собрана, они просили поменять меру пресечения на более мягкую. Но насколько я знаю, ни одно из обращений тех родственников не было рассмотрено в положительную сторону. То есть комиссия ходатайствовала, но ходатайства не были удовлетворены», — говорит Акиев.
Решение расширить полномочия комиссии было связано с тем, что боевики в республике начали заканчиваться. «Тогда Евкуров сказал, что так как есть опыт и хорошие наработки, надо расширить полномочия. Рассматривать все случаи, когда люди вошли в противоречие с законом», — напоминает Акиев.
Что будет дальше с комиссией, не знает никто, даже один из инициаторов расширения ее полномочий омбудсмен Ингушетии Джамбулат Оздоев. «Большинство участников комиссии уже не работают, состав не актуален. И сам предмет работы комиссии видоизменился, — сказал «МБХ медиа» Оздоев. — Раньше комиссия была заточена под участников незаконных вооруженных формирований, потом она была переориентирована на любых преступников, которые раскаиваются. Но как будет комиссия работать, я не знаю».
Чечня. Вернуть женщин и детей
Проще всего ситуацию с боевиками решают в Чечне — тут комиссии по адаптации и возвращению к мирной жизни, в отличие от соседних Дагестана и Ингушетии, даже не утверждались. Первый и последний опыт работы с бандподпольем приходится на начало 2000-х, когда благодаря программе по реабилитации боевиков многие воевавшие против России чеченцы смогли перестать скрываться и были освобождены от уголовного преследования. Амнистию всем, кто перейдет на сторону официальных властей, пообещал Ахмат Кадыров, позже погибший во время террористического акта. Некоторые амнистированные боевики ушли во власть — например, правая рука Рамзана Кадырова Магомед Даудов.
Руководитель АНО «Объектив» Хеда Саратова утверждает, что тогда было реабилитировано более 70 тысяч человек, больше пяти процентов населения республики.
Еще в 2015 году «Международная кризисная группа» опубликовала доклад, где обращалась к национальному антитеррористическому комитету с рекомендацией «поощрять использование в Чечне несиловых инструментов для борьбы с подпольем, в том числе таких, как комиссии по адаптации боевиков», тем не менее в Чечне комиссии так и не создавались.
Но война в Сирии не обошла Чечню стороной — боевиков тут живыми видеть не хотели, зато хотели видеть уехавших за мужьями на войну женщин и их детей. Именно Чечня взяла на себя роль переговорщика по вопросу передачи людей России: на протяжении нескольких лет их вывозили из Сирии спецбортом, который садился в аэропорту Грозного.
Хеда Саратова, которая участвовала в процессе и непосредственно курировала прибывших в Чечню женщин и детей, рассказала «МБХ медиа», что работа началась в 2014 году. «Тогда нам удалось вызволить оттуда двух мужчин. К концу 2015 года начали вывозить женщин и детей. На базе нашей организации более трех с половиной тысяч заявлений, две тысячи из них — дети».
В списке возвращенных на родину детей и женщин (есть в распоряжении «МБХ медиа») значится 15 вывозных рейсов, которыми из Сирии и Ирака были возвращены 191 человек, из них 170 детей и 21 женщина. Уроженцев Чечни среди них 56 человек — 46 детей и 10 женщин.
«Мне пишут люди не только из России. Они надеются на то, что раз Чечня была инициатором обращения, то мы поможем. Мне писал мужчина из штата Флорида, мать пятерых детей из Африки. Писали из Боснии, Франции, Германии, Австрии, Казахстана, Туркменистана, Киргизии. Вот сейчас я пришла на работу после перерыва в два месяца, и у меня целый стол этой почты, — говорит Хеда Саратова. — Проблема актуальна и сейчас, люди в ужасных условиях. Оставлять их там нельзя — там они более опасны. Здесь их могут наказать по закону, а там их могут использовать любые силы против нашей страны. Я считаю, что возвращение их — это для нас наилучший вариант».
Программа по возвращению женщин с детьми на родину была остановлена в 2019 году. Сенатор от Чечни Зияд Сабсаби, который курировал вопрос, после этого ушел в отставку. Но Хеда Саратова говорит, что есть новый указ Кадырова о создании рабочей группы для продолжения этой деятельности.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.