Взрослые мечты и деформированные люди

Люди всегда мечтают. «Мечтать не вредно» — есть такая бытовая максима, за которой прячется ирония: мечтай, мол, сколько угодно, все равно мечты останутся мечтами. И это правда, но мечтать и правда не вредно. А еще мечтать не стыдно. Мечтают не только дети, но и взрослые. Мечтают не только о достижимом — грядущем, например, отпуске или давно запланированной покупке. Выстраивают в голове целые миры, и живут в них, когда находится свободное время. Мир вокруг не то чтобы страшен, но уютен не всегда, человеку нужна дверь, чтобы выйти.

Один мой друг, к примеру, как-то рассказал, что в мечтах он — профессиональный футболист. Не просто футболист — великий. Роналду и Месси мечтают о его автографе. Лучшие клубы мира предлагают бешеные деньги. Но он, конечно, верен московскому «Спартаку», который, благодаря его талантам, давно уже выиграл все мыслимые трофеи. Неинтересно смотреть матчи Чемпионата России, игры Кубка Чемпионов — заранее понятно, кто победит. А еще — потому, наверное, что скучно все время представлять, как забиваешь решающий гол, — его, кумира миллионов, часто приглашают на разнообразные ток-шоу. И он, поражая людей, которые привыкли думать, будто интеллект футболиста примерно равен интеллекту березового полена, побивает их же оружием профессиональных экспертов по любым вопросам, и сеет разумное, доброе, а также вечное. В перспективе, в довесок к медалям и кубкам, — Нобелевская премия мира.

Потом засыпает, потом просыпается, потом работа, семья, обычная жизнь, а потом, перед сном, минут хотя бы на десять — снова на поле или в телевизионную студию. И жить уже не так пресно. Смешно, конечно, но и трогательно тоже, и вполне понятно.

Но чаще люди фантазию, все-таки, держат в узде, и мечтают об успехе в рамках выбранной профессии. Особенно если выбрана она не случайно, особенно, если подразумевает представления о профессиональном долге. Хотя любая ведь профессия такие представления подразумевает. Слесарь, врач, журналист, полицейский — все должны честно делать свою работу.

Когда-то давно была у меня подчиненная, совсем юная девочка, которая мечтала стать хорошей журналисткой (и, кстати, стала в конце концов). Однажды я ее послал на какой-то унылый и проходной круглый стол по скучной теме, проходивший в конференц-зале шикарного столичного отеля. Через положенное время она вернулась. Глаза сияли. Это даже пугало — круглый стол и правда был скучным, и послал я ее туда исключительно для того, чтобы без дела не сидела и взрослым работать не мешала.

— Ой, — затараторила, — что сейчас было! Я захожу, а мне навстречу по лестнице — отряд бородачей в камуфляже! С оружием! Я думала — захват! Я думала — вот моя главная журналистская удача! Попаду в заложники, напишу лучший репортаж в жизни!

Смешно, конечно, и наивно, но с представлениями о профессиональном долге у нее все тогда уже было в порядке.

Это, однако, затянувшееся предисловие, а теперь — короткий разговор по существу. Раз за разом я пересматривал записи из Петербурга, на которых омоновцы в шлемах, скрывающих лица, избивали мирных граждан на согласованной демонстрации. Что там под забралами, не угадаешь, конечно, но ведь и омоновцы — люди. Вот этот, поваливший безоружного на землю, дождавшийся, когда коллеги его обездвижат, и начавший избивать человека дубинкой, — он ведь тоже о чем-то мечтал. Допустим, он с детства хотел стать полицейским. Ловить грабителей, защищать как раз вот таких — мирных и безоружных — от разнообразных негодяев. Или не хотел, а пошел в полицию, поскольку учился плохо, и после армии не смог найти приличной работы. А здесь — стабильная работа и льготы.

Но я верю, он точно не мечтал избивать дубинкой беззащитного человека, который даже прикрыться не может от его ударов. Зато ему рассказали, внушили, вдолбили — через телевизор и на специальных занятиях, что родина — в кольце врагов, что вот этот, в очочках и с рюкзачком — и есть тот самый опасный преступник, от которого он собирался защищать мирных граждан, что обиду на мир за несложившуюся жизнь можно и нужно вымещать на прохожем. Потому что у него есть удостоверение и дубинка, а у прохожего нет.

В день катастрофы «Суперджета» в Шереметьево, ровно в восемь вечера, когда на смену первым — таким радостным — сообщениям, что всех пассажиров удалось спасти, поползли первые слухи о погибших, я включил телевизор. Чтобы узнать официальную версию, и — что уж греха таить, — чтобы посмотреть, как вообще госканалы освещают трагическое событие. На «России 1» как раз начинались «Вести». Из первого сюжета я узнал, что министр иностранных дел Сергей Лавров крайне обеспокоен вмешательством США в дела Венесуэлы. Во втором увидел, как президент РФ лично рассказывает престарелым генералам, что у нас — лучшие в мире ракеты. Переключился на «Россию 24» и ознакомился с информацией о том, как в разных городах мира прошла акция «Бессмертный полк». С успехом прошла акция.

И дикторы, и режиссеры, и те, кто верстал сетку программ, — все они, разумеется, отлично знали, какая новость на данный момент является главной. Переживали, наверняка, мониторили ленты агентств, метались по соцсетям, чтобы узнать о происшедшем побольше. Но в эфир пустили рассказ о крайней обеспокоенности Сергея Лаврова.

А тоже ведь мечтали, наверняка, выбирая журналистскую профессию. И не только о том, чтобы закрыть ипотеку. И будущие судьи на своих юрфаках едва ли мечтали штамповать по звонку от начальства бесстыдные приговоры. И даже будущие чиновники, наверное, не только о взятках мечтали, пока готовились к своему славному поприщу.

Ну, и так далее. Множить примеры, наверное, незачем, все более или менее понятно. Выстроенная на лжи система вынуждает тех, кто в систему так или иначе встраивается, ломать и мечты, и представления о профессиональном долге. Деформирует людей, подгоняет под себя. Тут особой новости как раз нет, все в прямом эфире ежедневно доступно для наблюдения. Зато есть проблема. Система, предположим, однажды сгинет. Не то, чтобы это неизбежно, но возможно. Гнилая система сгинет, сломанные люди останутся. А их много. Их, пожалуй что, и миллионы. И какой бы ни вышла другая Россия, которая образуется на месте этой, нынешней, с ними придется считаться.

И это мина под будущее не слабее многих прочих. Еще один элемент путинского наследия.