В день смерти Владимира Буковского Зоя Светова размышляет о поворотных моментах его биографии и цитирует его главную книгу «И возвращается ветер» — настоящую «Библию политзека», которая во многом описывает сегодняшнюю политическую ситуацию в России.
Владимира Буковского я видела только однажды, 18 октября 2007 года. Тогда в кафе «Март» «Новое издательство» устроило презентацию двух книг из серии «Свободный человек». Почти одновременно вышло переиздание книги Буковского «И возвращается ветер» и книги «Полдень» Натальи Горбаневской — поэта, диссидентки, участницы августовской демонстрации 1968 года на Красной площади.
Буковский на этой презентации был интересен публике не только как легендарный диссидент, который много лет провел в советских тюрьмах, лагерях и психушках, но и как кандидат в президенты России, выдвинутый весной 2007 года инициативной группой.
Правда, в декабре 2007 года ЦИК ожидаемо отказался зарегистрировать его кандидатуру, объяснив, что Буковский последние десять лет живет не в России и имеет вид на жительство в Великобритании. Так что мечта о «русском Гавеле» так и осталась прекрасной мечтой.
На самом деле Владимир Буковский для российской власти был не просто чужим, он был врагом. В интервью он резко критиковал Путина, говорил, что к власти в стране под именем ФСБ пришло КГБ, чекисты отменили всякого рода свободы, сделали выборы бессмысленными, появились политзаключенные и возвращаются психиатрические репрессии.
Когда у Буковского закончился заграничный паспорт, российское консульство в Лондоне отказалось выдать ему новый. В 2014 году Буковскому сказали, что все его предыдущие паспорта были недействительными, поскольку российские госорганы якобы никогда не принимали решения о предоставлении ему российского гражданства.
С тех пор Буковский в Россию больше не приезжал, он давал редкие интервью и голос его на бывшей родине был уже почти не слышен.
Я несколько раз звонила ему в Кембридж, где, как он сам говорил, он жил на «пенсии». Звонила, когда были нужны комментарии в связи с госпитализацией российских политзаключенных в психиатрические больницы, а он, сам прошедший ад советских психушек, многое знал о карательной психиатрии. Я звонила ему, когда начались обмены российских заключенных на русских шпионов, задержанных в США. И каждый раз он усталым и спокойным голосом рассказывал о том, как все это уже было — и психушки, и политзаключенные, и обмены. Рассказывал, как самого его обменяли в 1976 году на главу чилийской компартии Луиса Корвалана.
Да, этот самый стишок «Обменяли хулигана на Луиса Корвалана, где б найти такую б…дь , чтоб на Брежнева сменять», — у очень многих ассоциируется с Владимиром Буковским. Он и правда был этаким «хулиганом» , абсолютно свободным и бесстрашным, человеком необыкновенной силы и мужества, таланта, удивительной способности к сопротивлению любой несправедливости и произволу.
Сегодня, когда читаешь скупые строчки из его биографии, видишь, как четко прочерчен путь борца: в 1959 году, в 16 лет, в десятом классе, исключен из школы за участие в издании рукописного литературного журнала, несанкционированного дирекцией.
В конце 1950-х—начале 1960-х – он один из инициаторов возрождения поэтических чтений на площади Маяковского. Весной 1961 года (сотрудниками соответствующих органов) с ним проведена профилактическая беседа. Осенью 1961 года арестованы несколько активистов поэтических чтений на площади Маяковского.
У одного из них найден текст Буковского, квалифицированный как «тезисы о развале комсомола». В мае 1963-го у Буковского на обыске находят фотокопию книги Милована Джиласа «Новый класс» и возбуждают уголовное дело. Буковского признают невменяемым и на два года отправляют на принудительное лечение в Ленинградскую специальную психиатрическую больницу.
Осенью 1965 года Буковский участвует в подготовке «митинга гласности» на Пушкинской площади и опять на несколько месяцев попадает в психушку.
И снова арест за организацию демонстрации 22 января 1967 года на Пушкинской площади в поддержку фигурантов так называемого «процесса четырех»(Вера Лашкова, Александр Добровольский, Александр Гинзбург, Юрий Галансков). Вина Буковского была в том, что он держал лозунг «Требуем пересмотра и отмены антиконституционных законов».
Вот что говорил Буковский на допросах в январе 1967 года: «Виновным себя не признаю. Статьи 70 («антисоветская агитация и пропаганда, направленная на свержение советского конституционного строя») и 190-3 («организация или активное участие в групповых действиях, грубо нарушающих общественный порядок или сопряженных с явным неповиновением законным требованиям представителей власти, или повлекших нарушение работы транспорта, государственных, общественных учреждений или предприятий»).Считаю демонстрацию не нарушением общественного порядка, а гарантированным Конституцией правом. Я являюсь участником демонстрации и полностью разделяю требования. Работу транспорта никто не нарушал».
Напомню, дело происходит в январе 1967 года. Чем не сегодняшняя «дадинская» статья 212.1(!)
За организацию демонстрации на Пушкинской площади Владимир Буковский получил три года лагерей. Освободившись , он вплотную занялся проблемой карательной психиатрии, давал интервью иностранным журналистам, посылал материалы о применении карательной психиатрии в отношении инакомыслящих на Запад.
Последний свой лагерный срок он получил в январе 1972 года. Это уже на «полную катушку» — по той самой 70-й статье УК, против которой он протестовал — 7 лет лагерей и 5 лет ссылки.
В декабре 1976 года его вывезли из Владимирской тюрьмы, через московское «Лефортово» — на военный аэродром «Чкалово» и в Швейцарию. Произошел обмен на лидера чилийской компартии Луиса Корвалана. Надо понимать, что это стало возможно благодаря тому, что Буковский в то время был одним из самых известных диссидентов, и у него была очень мощная поддержка на Западе.
Уже на Западе в конце 70-х Буковский написал потрясающую книгу, ту самую, на презентацию переиздания которой он приехал в Москву осенью 2007 года. «И возвращается ветер».
Всем, кому интересен сам Буковский, всем, кому интересен опыт сопротивления, необходимо эту книгу прочитать.
Когда я была членом ОНК и могла посещать московские СИЗО, я приносила ее новым российским политическим заключенным или советовала их родственникам обязательно купить и переслать эту книгу. Это настоящая «Библия политзека». И это совсем не историческая книга, это книга про сегодня, про сейчас.
Сравните то, что пишет Буковский об обысках, вернувшись из лагеря в 1970-м, с тем, что в последние месяцы происходит в Москве: «Москва привыкла к арестам, обыскам, судам и допросам — они стали темой шуток и светских сплетен, как другие говорят о свадьбах, крестинах и новых нарядах. Появилась новая форма общения — ходить друг к другу на обыски. Постоянно встречаясь со своими знакомыми, легко обнаружить, когда в их квартире происходит что—то подозрительное: к телефону никто не подходит, а свет в окнах горит. Или просто сговорились встретиться, а они пропали, не идут почему—то. И тут же звонки по всей Москве — обыск у таких—то! Скорее в такси, и со всех концов уже летят гости. Точно, обыск. Всех впускают, а выпускать не положено. Набивается полная квартира, шум, смех. Повернуться негде. Кто—то приехал с бутылкой вина, кто—то с арбузом. Все угощаются, посмеиваясь над чекистами. Попутно пропадают в карманах гостей какие—то бумаги, лишний самиздат, неосторожно сохраненные письма и прочие вещественные доказательства — разве уследишь за такой толпой!»
О зарождении диссидентского движения:
«Трудно сейчас вспомнить все, что мы делали тогда. Зарождалось то удивительное содружество, впоследствии названное «движением«, где не было руководителей и руководимых, не распределялись роли, никого не втягивали и не агитировали. Но при полном отсутствии организационных форм деятельность этого содружества была поразительно слаженной. Со стороны не понять, как это происходит. КГБ по старинке все искал лидеров да заговоры, тайники и конспиративные квартиры и каждый раз, арестовав очередного «лидера«, с удивлением обнаруживал, что движение от этого не ослабло, а часто и усилилось /… / Мы не играли в политику, не сочиняли программ «освобождения народа«, не создавали союзов «меча и орала«. Нашим единственным оружием была гласность. Не пропаганда, а гласность, чтобы никто не мог сказать потом «я не знал«. Остальное — дело совести каждого. И победы мы не ждали — не могло быть ни малейшей надежды на победу. Но каждый хотел иметь право сказать своим потомкам: «Я сделал все, что мог. Я был гражданином, добивался законности и никогда не шел против своей совести«. Шла не политическая борьба, а борьба живого против мертвого, естественного с искусственным /…/ Удивительно здорово это описано у Метерлинка в «Жизни пчел«, когда вся сложная жизнь улья внешне кажется подчиненной какому—то уставу. Но нет в ней приказов или регламентов, и каждая пчела, повинуясь внутреннему импульсу, то летит за медом, то строит соты, то охраняет вход. Постороннему наблюдателю кажется, что всем управляет матка, но убей ее — и пчелы тут же выкормят новую, не оставляя своей работы. Вот одна из пчел сообщила о новых полях, богатых нектаром, и тут же десятки ее соседок летят за нектаром. Как они определили, кому лететь, а кому оставаться?
Аресты следовали один за другим, по нарастающей. Сначала был взят Радзиевский, потом, 17 января, — Лашкова и Галансков, 19-го Добровольский, еще через несколько дней — Гинзбург, и это не случайно. Расчет был запугать, чтобы каждый думал: не я ли следующий? Чтоб сидели по углам, запершись на все замки, и шептали молитвенно: Господи, пронеси!
Может, именно от этого неудержимо захотелось вдруг выйти вперед и крикнуть:
— Вот он я! Берите — я следующий. Вас никто не боится. Но это было не главное. Главное — когда забирают твоих друзей, а ты ничего не можешь сделать. Словно рассудок теряешь от сознания своего бессилия. Насколько же легче было всем этим революционерам; у них в такие минуты был выход стрелять или бомбы бросать. Скверно оставаться на воле, когда твои друзья в тюрьме».
Разве не похожие ощущения испытывают многие из нас сегодня, когда практически за те же самые «преступления», что тогда Владимира Буковского, сегодня сажают новых инакомыслящих?
Буковский очень хотел, чтобы его книга когда—нибудь перестала быть актуальной в России. Увы, он не дождался этого при жизни.
Когда в 2007 году мы задумали ее переиздание, мы попросили Буковского написать предисловие. Сегодня этот его текст читается почти как завещание:
«…Но каким ветром несет теперь мой кораблик (так Буковский называл свою книгу — «МБХ медиа») опять в Россию? Кому и зачем в этой, казалось бы, уже обреченной стране нужно теперь мое свидетельство о свободе? Конечно, коль скоро в стране возрождается тирания, люди вновь задаются вопросом, что ей можно противопоставить. Вот только готово ли общество — в большинстве своем отвергшее наши решения и тридцать, и двадцать, и десять лет назад — принять их сейчас? Неужели теперь, на пороге гибели страны, произойдет чудо и возникнет из хаоса новое племя бунтарей, которые сделают то, на что их трусливым отцам пороха не хватило, — покончат с остатками тоталитарного режима, превратившегося в мафию, отстранят поколения, испорченные десятилетиями рабства и начнут строить новое общество? Увы, трудно в это поверить.
Впрочем, разве мы когда—нибудь рассчитывали на победу? Да нет, мы просто выполняли свой долг. Несчастная страна, где простая честность воспринимается в лучшем случае как героизм, в худшем как психическое расстройство. В такой стране земля не родит хлеба. Горе тому народу , в котором иссякло чувство собственного достоинства . Дети его родятся уродами. И если не найдется в той стране, у того народа хотя бы горстки людей, да хотя бы и одного, чтобы взять на себя их общий грех, никогда уже не вернется ветер на круги своя.
По крайней мере, я так понимал свой долг и поэтому ни о чем не жалею».
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.