Светлые и черные страницы Лимонова

I.

Эдуард Лимонов сам, лично, физически принес Запад в русскую политику. Принес западную манеру говорить и писать тексты, западную методику проведения уличных акций, западную эстетику флагов и нарукавных повязок, даже западный подход к верстке газеты.

Русская антиельцинская оппозиция начала 90-х была странной. Эти люди были вопиюще антиэстетичны и совершенно этого не понимали. Само понятие «эстетика» было им незнакомо, эстетическое измерение политики и политических технологий для них не существовало. Вчерашние советские люди – бабушки в вязаных беретах, понурые отставные офицеры, диковатые националисты в портупеях – только учились быть людьми политики. И получалось у них ужасно.

Вокруг сверкал неоном, кипел энергиями новый мир, он заполнял собой серую постсоветскую Россию. А оппозиция жалась к своим убогим знаменам, ненавидела этот мир капитализма, но ничем не могла ему ответить. Своей красоты, своего шоу, своего драйва – не было.

Западный Лимонов стал русским ответом «капитализму и либерализму». Их было двое похожих – Лимонов и Невзоров. Эстетически правильные. В черных кожаных куртках. Современные, стильные, говорящие и пишущие ярким, понятным языком. Невзоров был каким-то русским странным самородком. Но Лимонов – заморский фрукт, западный вторженец. Только такой и мог создать самую странную партию России – НБП, ныне запрещенную и несуществующую.

Но больше всего Эдуард интересен даже не 90-ми. Великий полдень Лимонова наступил позже.

Накануне посадки в тюрьму, в 2001-м, Вождь остро чувствовал перемены в русском воздухе. (да, мое поколение партийцев в то время называло Лимонова между собой «Вождем», реже – «папой», дурацкое и пошлое «дед» появилось много позже, уж не помню откуда)

Эдуард уже в первый год правления Путина цитировал в своих передовицах в «Лимонке» Мандельштама:

Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны

и эти строчки попадали точно в наш, нацбольский нерв. Мы, отверженные маргиналы, действительно жили в серой мгле, невидимые и неслышимые этой огромной, довольно урчащей страной. Позднее из тюрьмы Лефортово, из «крепости, построенной немкой Екатериной», Лимонов слал нам свои книги, свои манифесты, которые давали силы жить.

«Прописка, квартира, работа — вот ассортимент ржавых тяжелых цепей, с помощью которых современный русский прикован к месту, недвижим, и более несвободен, чем русский XVII или XVIII века. Тогда можно было сбежать на Дон, к казакам, к Разину, к Пугачеву. Куда сбежишь при подполковнике Путине, везде облавы и несвободно нигде», – писал Лимонов в своей крупнейшей книге «Другая Россия», и до сих пор трудно более точно определить место и участь русского человека. Из тюрьмы, из екатерининской крепости Лимонов разрушал архаичный имперский дискурс, кричал нам о ветхости России, о неправильном устройстве русского мира, о необходимости тотальной революции, меняющей все – от выражения лиц до литосферных плит.

Выйдя из тюрьмы, этот седой, пружинистый мужик начал энергично разворачивать партию (а любая партия, даже НБП, громоздка и неповоротлива) в сторону бескомпромиссной войны с Кремлем. Хорошо помню, как он вышагивал хмурым октябрьским днем в 2003 году по своей квартире в Сыромятническом переулке, возмущаясь (но и втайне цинично радуясь) аресту Ходорковского, случившемуся в тот день. Говорил о том, что государство совершенно охренело, о том, что в России уже не только бедным быть плохо, но и богатым тоже. Предрекал скорый союз нацболов и гонимых Кремлем капиталистов.

Лимонов вместе с Каспаровым кропотливо конструировал, склеивал первую антипутинскую коалицию. Эти двое делали адскую работу, получая тычки и слыша шипение с обеих сторон – и со стороны неизлечимой «демшизы», и со стороны тусклых догматиков «подлинного национал-большевизма».

Впрочем, нам, солдатам и офицерам партии, было плевать на партийных догматиков. Мы помнили, как Лимонов говорил: «Этот режим против чеченцев? Будем разыгрывать зеленую карту! Они будут славить Петра Первого? Тогда поднимем на знамена Карла XII». По-иному и быть не могло. Только тотальное отрицалово. Этот режим убивал наших товарищей, сажал нас в тюрьму, крал время и силы у нашей страны. Не могло быть места для каких-либо компромиссов. И Эдуард уже даже не формировал эти настроения, но был их выразителем.

II.

Светлые страницы перевернуты. Пришел черед черных страниц. Они неизбежны. Банальнейшее «О мертвых или хорошо, или никак» оставьте мертвецам помельче. С людьми, при жизни желавшими быть вершителями судеб, такое правило работать не должно.

У Лимонова было много проблем, и эти проблемы были губительны и для него, и для тех, кто шел за ним, и для судьбы сопротивления в России.

Я почувствовал, что Лимонов начал необратимо меняться уже в конце «нулевых», когда сам вышел из тюрьмы, увидел Вождя после двухлетней разлуки. Он все больше думал не о борьбе с Путиным за Россию, а о борьбе с Каспаровым и Удальцовым за оппозицию.

Дальше было хуже. Возможно, в Лимонове что-то окончательно надломилось, когда он, почему-то считавший себя готовым к роли национального лидера страны, увидел, как толпы людей идут мимо него, сквозь него – с площади Революции на Болотную площадь 10 декабря 2011-го. Он возненавидел этих людей, и черный огонь ненависти с тех пор сжирал Эдуарда. Вел его к кремлевским алтарям.

Есть вещи, которые я не прощу Лимонову – даже мертвому.

Многократные призывы к силовому разгону восставших людей в Киеве в 2014 году, подзуживание звероподобной украинской милиции. Это было. Нечестно, несправедливо говорить, что этого не было.

Призывы к репрессиям и посадкам в предыдущие и в последующие годы. Это тоже было. Тексты, призывающие посадить Олега Сенцова – были. Были и призывы закрыть «Эхо Москвы» (только журналисты «Эха» и ходили к нам, нацболам, в суды, только они и звонили к нам на мобильники, когда мы захватывали министерские здания, давали наши хрипы в эфир).

Революционер Лимонов закончил тем, что призывал к полицейским экзекуциям и подавлению революций. Восхвалял кандалы. Я хотел бы, чтобы русские люди это тоже помнили, чтобы память не была выборочной. Надо помнить эту вопиющую политическую, интеллектуальную и моральную катастрофу.

+++

Мне сейчас легко на душе. Со мною тот, светлый, бунтующий, подтянуто-бравый Лимонов 2003 года. Когда-то, в Бутырке, он помогал мне своими стихами. Стоя в камере возле оконной решетки, глядя на падающий снег, я слышал, как ночное небо шепчет:

Страшно проснуться: пустая тюрьма 
Утром проснулся рано 
А под ногами с крутого холма 
…Бактрия и Согдиана

Возможно, что где-то далеко, за гранями всех миров, боги помогли Эдуарду, избавили его от налипшей тьмы. Где-то в небесной золотой Согдиане. Надеюсь.