Скептики посрамлены. Главный редактор журнала The New Times Евгения Альбац собрала больше 22 миллионов рублей на штраф, который ей выписал Тверской суд. Правильней было бы сказать не «Евгения Альбац собрала», а ей собрали тысячи людей, перечислив на счет. В разных интервью главный редактор The New Times говорила, что пришло больше 20 тысяч переводов от разных людей из разных стран мира. Но большая часть переводов от ста рублей до тысячи — из России. И это тот самый феномен солидарности, который теперь пытаются разгадать многие: политологи, социологи, журналисты, сама Евгения Альбац.
Я же с самого начала была уверена, что деньги на штраф собрать удастся. Откуда такая уверенность? Я не смогу, наверное, ответить аргументированно, используя социологию, политологию и другие инструменты анализа. Вероятно, специалисты объяснят и, может быть, укажут месяц, год, минуту, ту точку невозврата, откуда берет отсчет эта самая солидарность сопротивленцев.
Мне кажется, что эти две буквы «С» «ходят» с некоторых пор вместе. На собственной шкуре я почувствовала эту солидарность знакомых и совершенно незнакомых людей, когда в феврале 2017 года ко мне пришли с обыском: люди звонили, приехали к дому, стояли в подъезде.
Такого внимания к моей скромной персоне я никак не могла бы ожидать. И здесь, мне кажется, сработал тот же принцип, что и со сбором денег на штраф журналу The New Times.
Люди возмутились наглостью власти. Прийти по надуманному поводу с обыском к журналисту-правозащитнику, который пишет по большей части о невиновных в тюрьме, выкатить безумный штраф известному журналисту и главному редактору оппозиционного журнала аккурат после его интервью с Алексеем Навальным! Что это, если не запредельная наглость власти?
Кроме того, невыплата этого штрафа однозначно считывается, как персональная угроза Евгении Альбац. Уверена: те, кто присылал на ее счет деньги, хотели помочь, заступиться, солидаризироваться с ней в данном случае как с жертвой власти.
Я очень хорошо помню, как так же всем миром дважды собрали деньги, чтобы купить места на кладбище для Михаила Угарова и Елены Греминой. Суммы были неподъемные, а московская власть категорически отказалась бесплатно похоронить их на Троекуровском кладбище, где хотела семья. И тогда со всей страны приходили денежные переводы, такие же небольшие, с теми же словами поддержки. Я помню, как была потрясена Елена Гремина, когда ей удалось на эти деньги похоронить Угарова. Через месяц собирали деньги уже ей на могилу. Конечно, тогда помогли и люди известные, богатые, но значительную часть собрали и благодаря пожертвованиям из разных регионов страны. А Театр.док. все-таки не так известен, как The New Times и Альбац. Безусловно, для двух мест на кладбище нужна сумма гораздо меньшая, чем 22 миллиона рублей штрафа. Но тенденция очень похожа.
Мне понятны сомнения тех, кто высказывался против того, чтобы платить Левиафану, который впоследствии может потребовать все новых и новых денег. Но это позиция тех, кто не понимает, что однажды придут и за ними. И если те, кто мог бы помочь, будут рассуждать похожим образом, то кто поможет им, когда они сами окажутся в бедственном положении?
Перечислить деньги на штраф оппозиционному журналисту — проще, чем выйти на митинг против путинской власти. За это пока не сажают в спецприемник. Но это в высшем смысле протестное голосование. На самом деле 20 тысяч переводов — это число тех самых «протестантов», которых сегодня можно было бы собрать на митингах оппозиции. Но в последние годы даже на митинги Навального приходило меньше.
Во всей этой истории есть одна любопытная деталь. Откуда так много людей узнали о штрафе? Ведь правительственные СМИ об этом не говорили. Значит ли это, что жертвователи — активные пользователи социальных сетей, слушатели «Эхо Москвы», «Дождя», «Новой газеты» и независимых интернет-СМИ, солидарно поддержавших идею помощи The New Times и Евгении Альбац? Похоже на то.
И это хороший знак, потому что это — зримое свидетельство того, что все не зря. У независимых, оппозиционных СМИ в стране есть аудитория, и если иногда кажется, что мы пишем для самих себя, для Садового кольца, то сбор 22 миллионов рублей показал — не только и не столько для себя.
И дело здесь не только в конкретном The New Times, в его репутации, в его статьях, которые читали или не читали те, кто послал деньги. The New Times и Евгения Альбац в каком-то смысле стали символом сопротивления путинской власти. Если бы, например, выкатили такой безумный штраф «Новой газете», деньги бы так же собрали.
Важно понимать, что сбор денег — это только начало истории.
Предположим, решение мирового суда останется в силе и штраф не отменят и не сократят. Альбац заплатит деньги. Что дальше будет с ней и с журналом? А если штраф сократят или отменят, что дальше будет с журналом, с Альбац и с собранными деньгами?
На первые два вопроса нет хороших ответов. Ситуация аховая.
Денег на продолжение работы печатного номера, да и онлайн-журнала вряд ли удастся найти. А даже если они найдутся, оставаться в России Евгении Альбац, по-моему, крайне опасно. И это самая печальная нота в этой истории.
А те, кто ищут на счетах Альбац следы крупных жертвователей или в своих комментариях сводят с ней личные счеты, как например, Лев Шлосберг, по-моему, неправы.
Это не самый лучший момент.
Любую пограничную ситуацию надо примеривать на себя. Тогда многое становится понятно и зримо. Надо чуть-чуть включать воображение. К этому, кстати, я призывала оперативников ФСБ, которые пришли ко мне с обыском и рылись в моих вещах десять часов. Я рассказывала им, что многие из их коллег сидят сейчас в «Лефортово». И там в одночасье может оказаться каждый из нас.
Поэтому, если вы не хотите помочь тому, в кого мертвой хваткой вцепилась власть, отойдите в сторону. Не кидайте в него камни, даже, если он вам чем-то не нравится…
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.