В издательстве «Дом Галича» вышла книга Елены Волковой «Глыба Глеба». Это книга о священнике, диссиденте и правозащитнике Глебе Якунине. Отец Глеб Якунин — один из самых известных советских религиозных диссидентов. Он был не только проповедником православия, но и борцом за верность Христу.
«Открытое письмо», написанное в ноябре 1965 года двумя священниками, отцом Николаем Эшлиманом и отцом Глебом Якуниным, адресованное патриарху Алексею, произвело тогда эффект разорвавшейся бомбы.
Авторы письма критиковали патриарха и клир за сотрудничество со светской властью и за не сопротивление незаконной регистрации крестин, массовому закрытию храмов, монастырей и церковных школ, вмешательству «мирских начальников» в постановления духовенства.
После публикации письма оба священника на долгие годы были запрещены в служении.
В 1979 году Якунин был арестован и осужден на пять лет лагерей и пять лет ссылки по известной 70-й статье УК РСФСР («антисоветская агитация и пропаганда, проводимая в целях подрыва или ослабления советской власти либо для совершения отдельных особо опасных государственных преступлений, распространение в тех же целях клеветнических измышлений»).
После освобождения в 1987 году с отца Глеба был снят запрет на служение. Оставаясь священником, он был избран депутатом Верховного Совета РСФСР, а потом и Госдумы.
Получив доступ к архивам КГБ, Якунин занимался расследованиями связей РПЦ и КГБ, публично называл агентурные клички иерархов РПЦ.
В 1993 году он был лишен сана и позднее отлучен от Церкви.
О жизни Глеба Якунина можно было бы написать роман или снять байопик: жизнь его был столь яркой, а сам отец Глеб — столь незаурядная, сильная, страстная фигура, что поражает воображение.
Он умер в 80 лет, писал стихи, оставаясь таким же харизматичным и страстным борцом за чистоту православия.
Елена Волкова описывает в книге события из жизни отца Глеба, обращаясь к разным свидетельствам, рассказам друзей, интервью самого Якунина, архивным документам. Волкова дружила со своим героем и много раз уговаривала его написать книгу воспоминаний, но отец Глеб всегда отказывался.
«Мы подружились благодаря его стихам, — пишет Волкова в предисловии. — Он обрадовался знакомству с филологом и стал расспрашивать меня о ритмах и рифмах. Мог долго по телефону обсуждать звучание слова и право поэта на словотворчество. «Можно написать „червоточит“? А как вам рифма „допинг“ — „допит“?» — «Прекрасная рифма! И вам все можно. Вы же автор». Переживал, что стихи не понимают и не принимают, радовался моему восторгу».
Якунин был одним из немногих священников, кто поддержал акцию Pussy Riot, до конца жизни продолжал критиковать иерархов РПЦ за их «симфонию» с властью.
В книге Елены Волковой история Глеба Якунина обрывается в 1987 году, когда он выходит из ссылки.
Это вполне объяснимо: ведь по сути, «Глыба Глеба» — это не только и не столько рассказ об отце Глебе Якунине, это рассказ о религиозном сопротивлении, это та часть истории диссидентства, которая до сих пор была почти не описана. Кажется, книга Елены Волковой — первая попытка рассказать об огромном «пласте» диссидентства, в котором были свои герои и свои предатели.
С разрешения автора и издательства мы публикуем отрывок из книги: о том, как отец Глеб Якунин старался превратить следствие в трибуну для проповеди веры, о том, какое давление оказывало следствие на фигурантов его дела, на свидетелей и его семью.
Когда сегодня читаешь эти истории, поражаешься, насколько они про нас и про сегодняшний день.
А ведь прошло больше сорока лет!
Превратим следствие в трибуну
Отца Глеба держали в информационной изоляции. Он ничего не знал ни о состоянии семьи, ни о международной кампании в его защиту. Из лефортовской камеры казалось, что дело его жизни рухнуло, что все арестованные соратники дали признательные показания и сожалеют о содеянном, что борьба закончилась.
Он очень хотел увидеть жену. Понимал, что на свидании она не сможет сказать ему всей правды, но важно было увидеть ее лицо, он бы и по глазам понял, что происходит на воле. Как дети? Родня? Друзья? Есть ли надежда на освобождение?
Следователи уверяли, что его публичное покаяние откроет двери тюрьмы, а так хотелось на волю! Обещали свидание с женой, если он будет более разговорчив со следствием, «обострение отношений» с которым плохо скажется не только на его судьбе, но и на положении семьи.
К этому времени из многочисленных допросов и документов отец Глеб знал, что известно следователям, о чем рассказали Дудко, Регельсон и Капитанчук, к этому прибавил то, чего сам никогда не скрывал (кому посылал материалы и где публиковал), и заговорил, превращая кабинет следователя в трибуну Христианского комитета защиты прав верующих.
Следователи понимали, что Якунин валяет дурака, рассказывая им о том, что они и без него знают, но надеялись заманить упрямого попа в ловушку покаяния. По иронии судьбы слуги атеистического государства склоняли священника к своего рода исповеди: покайся, отец Глеб, — и спасешься от советской тюрьмы.
Получается так, что диссиденты, подобно Христу, пришли не нарушить закон, но исполнить. Речь, правда, шла о советских и международных законах: о Конституции, отделении церкви от государства, праве человека на свободу слова и вероисповедания, и о многих других правах. Отец Глеб, как и светские диссиденты, требовал соблюдения законов, а потому был абсолютно уверен в собственной невиновности.
С 1965 года он обличал государство и церковных иерархов в нарушении законов страны. С 1976 года активно защищал многочисленных жертв государственного и церковного беззакония. Он расследовал настоящие преступления, а не сфабрикованные, он был настоящим следователем и судьей режиму, но грубая сила была на стороне властей. Можно ли было их победить хитростью? Выдать им «чистосердечное» без вины и раскаяния. Вдруг проглотят?
Из протокола допроса обвиняемого от 20 мая 1980 года: «Инициатива создания „христианского комитета“ принадлежит мне. 〈…〉 Никаких других целей, кроме перечисленных в декларации… мы перед собой не ставили. Хотя „христианский комитет“ не имел официального председателя, фактическим его руководителем являлся я. Я был инициатором создания подавляющего большинства документов, подписанных членами „христианского комитета“, а также их основным автором».
Отец Глеб сводит к минимуму участие Капитанчука (выполнял лишь техническую работу), Хайбулина (был, но вышел из комитета), Щеглова («в силу своей занятости на работе принимал наименее активное участие»), Фонченкова («практически участия не принимал»).
«Хочу подчеркнуть, что большинство контактов с представителями зарубежной прессы, а также с другими иностранными гражданами, через которых эти документы попадали на Запад, осуществлял я».
Хайбулина задержали 13 июня и допрашивали трое суток. «Основные вопросы — передача документов Комитета ЗПВ на Запад. Хайбулин сказал, что делал он это через западных корреспондентов. Имен не назвал. Угрожали арестом, но потом, узнав, что сейчас он занимается богословием (из Комитета ЗПВ он вышел в 1979), отпустили».
Ярый антисоветчик
Допросы продолжались до начала июня. Следователи знакомили о. Глеба с показаниями, данными против него многочисленными свидетелями, считавшими его диссидентскую деятельность «вредной для государства» (О. А. Чекушкин), вспоминавшими, как о. Глеб «„с желчностью и злобой“ высказывал недовольство советской действительностью» (Н. Г. Запорожченко), «занимался деятельностью, направленной на подрыв и ослабление Советского государства и оказание помощи антисоветским зарубежным центрам в проведении враждебной деятельности против СССР» (Е. Загрязкина), «возводил клеветнические измышления на деятельность органов советской власти в отношении религии и церкви» и продавал ценные вещи (В. А. Левошин, «друг детства»), «откровенно называл себя „ярым антисоветчиком“» (М. П. Кузнецова-Збарасская) и «настойчиво навязывал… для прочтения изданные за рубежом антисоветские сочинения Солженицына, Некрасова, Солсбери и восхвалял их содержание, а также клеветнически утверждал о якобы совершенных Советской армией в годы Великой Отечественной войны в Катыни массовых убийствах» (А. А. Кузнецов-Збарасский).
КАТЫНЬ
Строки
и строфы
сверх катастрофы.
Знак, что катарсиса
грянули сроки.
Будто дополнилось ныне число,
всех бы стихиями не унесло.
Библии вскрылась шестая печать,
время пришло — за Катынь отвечать.
Ныне настанет гроза очистительная.
И числительная,
и знаменательная.
В каждое сердце
воткнется как тын:
«Чем ты помог,
чтоб открылась Катынь?»
Кто не отставил от сердца Сталина,
злыдню Катыни, родителю лжи —
высшая мера!
Портрет изувера,
в гневное пламя
скорей положи…
13 апреля 2010
О Ваших антисоветских настроениях, враждебном отношении к существующему в СССР строю и о том, что Вы занимались преступной деятельностью, направленной на подрыв и ослабление Советской власти, показали также допрошенные в качестве свидетелей по настоящему делу Ваши знакомые: Кудрявцев О. Г., Кривой И. Н., Рогов А. И., Рожков В. С. и Шушпанов А. В., выдержки из показаний которых в данной части Вам оглашаются. 〈…〉
Ответ: …несмотря на их показания, я не могу подтвердить, что занимался антисоветской агитацией и пропагандой. (Из протокола допроса от 3 июля 1980 года.)
Никто не может быть уверен
Из «Публикации АВ», № 06:
15 апреля следователи КГБ Яковлев и Колпаков допрашивали члена Христианского Комитета В. Щеглова по делу о. Глеба Якунина. Допрос продолжался около 4 часов несмотря на то, что Щеглов сразу же отказался давать показания. Его допрашивали также и весь следующий день.
Вопросы касались не только Якунина, но и других членов Комитета (самого Щеглова, в частности). В конце Щеглову напомнили судьбу другого члена Комитета — В. Капитанчука, которого также допрашивали и «предупреждали» незадолго до ареста, теперь «предупреждают» Щеглова и, несмотря на его теперешний отказ от дачи показаний, надеются на то, что через несколько дней он сам придет с чистосердечным раскаянием.
Через три недели Вадима Щеглова арестовали.
5-го мая 1980 года два сотрудника уголовного розыска увели члена Христианского комитета защиты прав верующих в СССР В. Щеглова 322 Глава X с работы в райком КПСС, где майор КГБ предъявил ему ксерокопии документов Христианского комитета. Щеглову было предложено подписать протокол «предупреждения по Указу».
Щеглов записал протест против квалификации документов Христианского комитета как клеветнических и подписал протокол.
С этого дня у подъезда дома, где проживала семья Щегловых, стала круглосуточно дежурить черная «Волга» с сотрудниками КГБ.
Это был знак, что до ареста Вадима остались считанные дни, а возможно, часы.
До этих событий некоторые члены Христианского комитета после нескольких месяцев пребывания в Лефортовской тюрьме появились на экранах центральных каналов телевидения СССР, чтобы публично признать работу в Христианском комитете антисоветской преступной деятельностью.
Было очевидно, что покаявшихся КГБ «сломало». Все понимали, что покаяния были вынужденными. Покаялись в несуществующих преступлениях честные люди, религиозные деятели, интеллектуалы, художники. Они были известны как убежденные сторонники религиозной свободы и прав человека.
Но для Вадима Щеглова их покаяния свидетельствовали о том, что никто не может быть заранее уверен, что выдержит пыточные условия тюрем.
Вадим Иванович также не имел опыта пребывания в тюрьмах и лагерях и, будучи в ситуации неминуемого ареста, он сделал заявление о том, что любого вида покаяния или раскаяния, сказанные им или от его имени после ареста, будут свидетельствовать только о том, что его подвергли пыткам.
КГБ отреагировал без промедления. Ему было предложено сделать выбор: тюрьма или немедленная эмиграция.
Будучи инвалидом детства, имея двух малолетних детей, Вадим Иванович выбрал эмиграцию. В условиях того времени это была победа.
Дудко, Капитанчук и Регельсон
20 мая 1980 года следователь сообщил о. Глебу, что «Дудко Д. С., Капитанчук В. А. и Регельсон Л. Л. признали на следствии себя виновными в совершении действий, направленных на причинение политического ущерба интересам Советского общества и государства, а также осудили свою преступную деятельность и отказались от ее продолжения». Отец Глеб ответил, что «с такой оценкой нашей совместной деятельности категорически не согласен», но поведение друзей-соратников поселило в нем сомнение.
«Публикация АВ», № 18: «В ходе следствия он [Капитанчук] имел одну очную ставку с Якуниным, на которой спросил того, имеет он к нему „моральные претензии“. Якунин спросил в свою очередь, искренни ли „покаяния“ Капитанчука, и, получив утвердительный ответ, сказал, что не имеет к нему претензий».
Что, если покаяние Дудко, Регельсона и Капитанчука — это обманный ход? — думал отец Глеб. Их выпустят, и они смогут продолжить борьбу, а я буду изолирован. Информации не было, спросить было не у кого, а давление следствия нарастало. Отец Глеб позднее рассказывал в лагере Николаю Ивлюшкину, что покаяние обоих членов Комитета защиты прав верующих, а в сумме всех троих церковных единомышленников, посеяло в его душе сомнения и растерянность. Он оказался на распутье и просил Бога помочь ему сделать верный выбор.
Прощение и только прощение
Демократическое движение активно поддерживало арестованный Христианский комитет защиты прав верующих (его называли аббревиатурой ХКЗПВ): собирали материалы для «Хроники текущих событий», тайно посещали родственников и друзей. Отношение к церковным диссидентам было уважительное, как к людям стойким в вере и борьбе, способным открыто противостоять режиму.
Покаяние отца Димитрия Дудко, показанное по телевидению в программе «Время», и признание своей вины Львом Регельсоном и Виктором Капитанчуком стало большим ударом для многих. Прихожане о. Димитрия отвернулись от него; некоторые из них потеряли свою веру и ушли из церкви; сочувствующие атеисты усомнились в нравственном превосходстве христиан.
Отец Глеб избегал расспросов о капитуляции друзей. Однажды сказал, что это не было предательством, как некоторые считают, что Лев и Виктор не сказали следствию ничего, в чем бы он сам тогда не признался. По его словам, уголовники угрожали Льву в камере, а следователь говорил, что автор книги «Трагедия русской церкви» должен не в лагере сидеть, а писать. Обещали Регельсону доступ к любым книжным фондам в обмен на обещание не заниматься больше политической деятельностью. Лев был напуган, не готов идти в лагерь — и дал такое обещание. Виктора тоже сломали. Отец Димитрий Дудко до того уже отсидел срок, на второй у него не было сил. «Я, — говорил Глеб, — их за это не осуждаю, нас всех позднее реабилитировали. С Львом мы сотрудничаем и дружим — никаких претензий к нему у меня нет. Они c Виктором раскаялись в своей слабости. Прощение может быть в ответ, только прощение».
Покаяние Дудко
Так называется раздел в 57-м выпуске «Хроники текущих событий» (03.08.1980).
Священник Дмитрий Дудко был арестован 15 января.
20 июня по телевидению было передано его «покаянное выступление». 21 июня в московском вечернем выпуске газеты «Известия» было напечатано аналогичное заявление:
〈…〉 Я сначала отрицал свою вину и заявлял, что никогда не выступал против Советской власти, а как священник веду борьбу с безбожием. Затем я понял, что я арестован не за веру в Бога, а за преступление. 〈…〉
В своих рассуждениях я шел все далее и далее, вспоминал то, что я писал и печатал за границей. Особое беспокойство вызывало содержание моих книг и статей. Мне было неловко вспоминать те антисоветские выражения, клевету, которые были в них, краснел, волновался, чувствовал себя виноватым. 〈…〉
Так раскаивайся же. 〈…〉
Я увидел, что поддался вещанию тех пропагандистских голосов, которые направлены на подрыв нашего строя, и не увидел того, что делается у нас в стране на самом деле для блага народа.
Более того, считая себя членом Русской Православной Церкви, не хотел идти с ней в ногу, забывая о том, что наша Церковь именно делает то дело, которое ей нужно.
Я отказываюсь от того, что я делал, расцениваю свою т. н. борьбу с безбожием как борьбу с Советской властью».
На следующий же день о. Димитрия выпустили из Лефортово. А 27 июля он написал обращение:
Всем моим духовным детям
Дорогие мои духовные чада… Не могу простить себе своего малодушия. Раздирается сердце от боли, видя ваше смятение, недоумения и разделения, слыша всякие кривотолки. Не могу без содрогания представить, в каком виде я предстал перед всем миром и какой соблазн нанес людям, как разоружил сердца, которые раньше вооружал.
Повергаюсь перед вами ниц и прошу простить меня…
Сейчас, как никогда, нам нужно объединиться перед опасностью. Идет суд не только над вашим духовным отцом со стороны органов КГБ или кого-либо еще другого, идет суд над Русской Православной Церковью.
Отец Глеб в 2004 году дал интервью «Порталу Credo.Ru»:
— Отец Глеб, что Вы можете сказать в связи с кончиной отца Димитрия Дудко? Ведь Вы его хорошо знали…
О. Глеб Якунин: Да, мы были с отцом Димитрием Дудко друзья и коллеги по диссидентской церковной борьбе. Мы не только жили по соседству на ул. Дыбенко, но и в Лефортовской тюрьме оказались рядом. Я вспоминаю эпизод: когда меня водили на допрос в Московское управление КГБ, то мой следователь однажды, когда увидел, что я не слушаю его, а внимательно прислушиваюсь к громким голосам, раздающимся за стенкой, прокомментировал: «Это что? Вы слушаете, как Ваш приятель Дудко там разговаривает со своим следователем?» Я даже не знал, что это он, но подумал и обрадовался, что раз следователь изъясняется на повышенных тонах, значит Дмитрий держится.
К сожалению, потом его сломали и он «раскололся», «потек». Его следователь Подкопаев, кажется, тогда он был капитаном, за то, что он «расколол» Дудко, получил орден Красной Звезды. Тем, что он сдался и сделал это свое позорное заявление на телевидении, он сыграл «на руку» Московской патриархии, поддержал ее политику. 〈…〉
Я с двойственным чувством встретил известие о его смерти. Он в последние годы хотел со мной встретиться. Но после тех знаменитых слов, которые он сказал о том, что не чекисты должны просить прощения у Солженицына и Сахарова, а те должны прощения просить у чекистов, после того как он вдруг проникся любовью к чекистам, я не мог себя пересилить. Хотя это выглядит на грани психопатологии.
Мне не хочется его осуждать — КГБ и ГУЛАГ ломали немало людей. Но потом-то, всего-навсего, ему надо было, когда рухнул этот безбожный строй и государство, и как мы сейчас видим, не рухнул, а только надломился КГБ, обратиться к своим духовным чадам и сторонникам и сказать: «Извините! Не выдержал!» Действительно, второй арест многие не выдерживали и ломались. Мало кто бы его за это осудил. Ведь мы знаем, что трудно было осудить двух также публично раскаявшихся диссидентов Петра Якира и Виктора Красина. Их надо по-христиански жалеть. Но и они должны покаяться. Дудко не смог этого сделать. Видимо, гордыня помешала. Всего-навсего надо было попросить прощения, и его с любовью бы простили, приняли и обняли бы. Очень трагично, что этого так и не случилось.
— Какова была Ваша первая реакция на телепокаяние о. Димитрия Дудко?
— Моя реакция была запоздалой. Ведь во время его выступления по телевизору я сам сидел в тюрьме. Но для многих его духовных чад и почитателей это стало трагедией. Более того, выйдя на волю, он стал строить какие-то конструкции и мостики для оправдания своего покаяния и [пытался] успокоить свою совесть. Ему не хватило самого простого, что доступно самому грешному человеку, а тем более христианину, сказать: «Прости, Господи, грех, который я совершил!» А он, человек с такими талантами, духовно чуткий, не сумел пройти этот путь. Не менее печально, что его прибежищем стала газета «Завтра» и компартия.
— Обычно не принято критиковать недавно усопшего человека, даже если некоторые поступки в его жизни давали для этого веские основания. Вы считаете по-другому?
— Я считаю, что, когда человека справедливо критикуют, особенно с душевной горечью, даже сразу после смерти, даже на свежей могиле — это его очищает. Здесь неуместны обычные подходы.
Последние станут первыми
Ираиду Георгиевну Якунину следователь допрашивал пять часов. Ему, атеисту, почему-то было важно убедить жену священника, что ее муж мало и плохо служил церкви. Будто КГБ уважал только «хороших» священников.
«И что ваш отец Глеб? Он священником-то был недолго. Чего он успел сделать? Он ничего не успел. Что он из себя представляет как священник?»
Ираида ответила ему словами Христа: «Последние станут первыми, а первые — последними».
Яковлев протянул Библию: «Найдите эти слова. Где это сказано?»
Отвлекающий маневр должен был сбить Ираиду с толку. Она растерялась, открыла Библию наугад и, к своему удивлению, увидела на странице именно эти слова — Евангелие от Матфея, глава 19, стих 30.
Свой рассказ она всегда заканчивает словами: «Господь помог», — и глаза ее сияют.
Тот же «библейский» прием (из методички?) следователь Левченко использовал при допросе свидетеля Жердева, который отказался отвечать по религиозным убеждениям. «Тогда Левченко принес Библию и попросил показать место, на основании которого Жердев не может отвечать. Жердев в ответ сказал: „Состязаться в слове Божием с атеистом — искушение“».
Не оглядывайся назад
Пока о. Глеб сидел в Лефортово, матушку Ираиду запугивали, шантажировали детьми, чтобы она уговорила мужа признать свою вину.
24 июля ее повезли на допрос и в машине сказали, что разрешено свидание с мужем и от того, что она ему скажет, будет многое зависеть. «У вас дети. Подумайте о них». Она им ответила: «Я знаю, что у меня есть дети, но еще есть Бог». На этом разговор закончился. До самого Лефортово они молчали.
Ираиде многие говорили, что поддерживают отца Глеба. Она вошла в комнату для свиданий и сразу сказала: «На тебя весь мир смотрит. Тебе просили передать, что тебя все поддерживают».
Глеб глазами стал показывать на сидящего тут же следователя: будь осторожна, не навреди себе. А Ираида добавила: «Взявшись за плуг, не оглядывайся назад».
Свидание стало легендой в диссидентской среде. Помню, как за столом у Якуниных гости рассказывали свои версии, а Ираида уточняла детали. Описание этого свидания в «Хронике текущих событий» она считает неверным: ее никогда не приглашали на допрос, а требовали явиться; в тот день за ней приехали на машине, она на свидании не осуждала Дудко. К о. Димитрию она обращалась после ареста с просьбой выступить в защиту отца Глеба, но тот сказал, что пока не может этого сделать.
Ираида спасла меня
Николай Ивлюшкин написал мне, что в лагере отец Глеб неоднократно возвращался к этому свиданию с женой:
Что рассказывал отец Глеб…
В какой-то момент он стал понимать, что очень много следствию известно «свежего» и совсем-совсем как бы и тайного. Понимал, что кто-то начал говорить, но кто — не мог догадаться и понять. И ему тоже сидеть очень и очень не хотелось, а следователь все уговаривает и уговаривает… Про Дудко он уже знает, про Регельсона и Капитанчука — тоже. И отец Глеб стал вполне естественно «теряться» в «правильно-неправильно» и в чем можно уступить, а в чем «стоять до погибели». Плюс к этому, он совсем не знал и не понимал, что происходит на воле и какую реакцию вызвал его арест. Безвоздушное пространство. Глеб — авантюрен и фантазер отчаянный. Игрок. И он начинает играть: ему нужна Ираида, по ее виду, словам, жестам он поймет, куда и как «плыть». Всеми правдами и неправдами он таки договаривается о свидании в кабинете следователя, говоря, что тогда, «наверное», он начнет сотрудничать со следствием и давать какие-то показания, потому что встреча с семьей будет толчком в правильном направлении… И Ираиду таки привозят в Лефортово в кабинет следователя — никаких наедине, всё при следователях — Ираида и Глеб. Глеб понимает, что все покаялись, он — один, и все гэбистские надежды направлены на его покаяние, а потому будут давить еще сильнее, и как быть… Свидание — не свидание, меньше часа, ничего не сказать, только глазами, жестами. Но Глеб все понял и как-то сник… Свидание заканчивается, Ираиду уводят из кабинета, и уже в дверях она обернулась к Глебу и произнесла: «Глеб, на тебя сейчас смотрит весь мир, если покаешься — прокляну!» Ираиду вытолкали из кабинета, но… в миг один у отца Глеба спало уныние, пришло спокойствие и полная внутренняя гармония.
Отец Глеб всегда помнил и повторял эту фразу, признаваясь, что Ираида спасла его.
Сама Ираида Якунина отрицает свое влияние на выбор мужа и считает, что Глеб принял тогда решение самостоятельно. Я думаю, что в ситуации, когда все соратники покаялись, растерянность вполне естественна. Ранее в информационном бюллетене «Публикация АВ» даже прошла информация об очной ставке Якунина с Регельсоном и Капитанчуком, на которой они якобы выработали общую тактику поведения, но эти сведения были опровергнуты Ираидой после свидания с мужем, а позднее Львом Регельсоном. Очная ставка у отца Глеба была только с Капитанчуком, ни о каком покаянии с его стороны речи не было. Информация о второй очной ставке с Капитанчуком, на которой Якунин якобы согласился с его линией поведения, не подтвердилась.
В столь сложной ситуации отец Глеб вполне мог рассматривать разные варианты поведения, но, когда наступает момент выбора, проявляется сущность личности, ее внутреннее ядро. А сущностью отца Глеба был воин, который принимал вызов с воодушевлением и уверенностью в скорой победе. Он и следствие превратил в проповедь, с воодушевлением ждал суда как трибуны, не хотел обмена на американских узников, потому что отъезд лишил бы его возможности продолжать борьбу на родине.
Кроме того, отец Глеб не любил выпячивать свое нравственное или любое иное превосходство. Он понимал, что Дудко, Регельсона и Капитанчука будут сравнивать с ним, а потому стал делать акцент на своей слабости: я тоже растерялся, тоже мог бы покаяться, если бы не жена. Я не лучше их, это Ираида лучше всех. Очень поглебовски: принизить себя, а свои заслуги приписать другому, тем более когда речь шла о любимой жене, которую он подверг тяжелейшим испытаниям.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.