«МБХ медиа» продолжает публикацию цикла статей доктора политических наук, профессора НИУ ВШЭ Эмиля Паина «Преодолевая стереотипы: политико-этнографические этюды».
Государственная политика не может следовать этическим принципам, если она не ограничена влиянием гражданского общества. Сталинская тоталитарная машина своим примером ярко это демонстрировала. Но проявились ли какие-либо признаки нравственности в политике первой оттепели, связанной с обличением сталинских репрессий 1950-х годов? Эту политику если и вспоминают ныне, то связывает только с именем Никиты Хрущева. Между тем в кругу специалистов-историков общепризнано, что первым инициировал раскрытие преступлений сталинской репрессивной политики и реабилитацию ее жертв вовсе не Никита Хрущев, а человек, с именем которого связаны самые жестокие репрессии периода сталинизма конца 1930-х и 1940-х годов, — Лаврентий Берия. Парадокс соединения в этом человеке черт палача и благодетеля еще требует глубокого анализа. «Пока, — отмечает известный историк Олег Хлевнюк, — можно утверждать лишь одно, что Берия действительно раньше других наследников Сталина провозгласил необходимость тех преобразований, которые затем в значительной мере провел Хрущев. Однако верно и то, что многие действия Берии дают основание усомниться в его “искренности”». Но разве в «искренности» Хрущева, точнее в гуманистической мотивации аналогичных его действий, усомниться нельзя?
«Лубянский маршал»
Сразу же после смерти Сталина три его ставленника — Маленков, Берия и Хрущев — стали основными претендентами на роль лидера государства. Уже 5 марта 1953 года они распределили между собой полномочия так, что Хрущев хоть и возглавил партию, но оказался политически слабее двух других претендентов, прежде всего Георгия Маленкова, который унаследовал от Сталина пост председателя Совета Министров СССР и сохранил пост секретаря ЦК КПСС. Маршал СССР Берия, прозванный «лубянским маршалом», стал вторым человеком в государстве, получив посты первого заместителя главы правительства, члена коллегиального руководства партии (Президиума ЦК КПСС) и возглавив руководство всей карательной системы страны: МВД, вобравшего в себя после 5 марта Министерство госбезопасности (МГБ). В сложной борьбе за лидерство Берия начал кампанию по реабилитации жертв политических репрессий. Именно он издал ряд распоряжений по линии МВД СССР и направил докладные записки в Президиум ЦК КПСС и Совет Министров.
Берия, безусловно, стремился сгладить впечатление о себе как о палаче и, возглавив кампанию разоблачения преступлений сталинского времени, имел возможность переложить ответственность на других лиц. Были у него и другие мотивы. Один из них определяется тем, что в последние годы жизни Сталина и над Берией нависла угроза репрессий, аналогичных тем, какие привели к казни других руководителей карательной системы Советского Союза (Генрих Ягода, Николай Ежов, Виктор Абакумов). Берия ясно это осознавал, особенно в связи с началом в 1951 году «мингрельского дела» в отношении ряда руководящих работников Грузинской ССР, выходцев из Мингрелии. Им было предъявлено обвинение в мингрельском национализме и в нелегальном сотрудничестве с Турцией, при этом Сталин приказал следователям найти в этом деле след «большого мингрела». Позднее Никита Хрущев писал: «Я абсолютно уверен, что это дело было сфабриковано, чтобы убрать Берию, который сам был мингрельцем». Однако тогда Берия спасся от репрессий и надолго сохранил чувство мести к руководителям МГБ: в своих докладных записках весны 1953 года «лубянский маршал» настойчиво вскрывал преступления именно этого ведомства.
И все же основную, наиболее вероятную и много объясняющую версию поведения Берии весной и летом того года предложил историк Владимир Наумов. По его мнению, «Берия первым использовал данные о сталинских преступлениях как орудие давления на своих коллег, которых особенно пугало то, что он, раскрывая тайны фальсификаций дел, занимался этим один и оставил у себя в сейфе материалы, свидетельствующие о прямой причастности членов политбюро к сталинским злодеяниям. <…> Неслучайно, что после расстрела Берии члены политбюро тут же уничтожили все документы из его сейфа». Наследники Сталина осознавали свою запятнанность участием в репрессиях, поэтому версия Наумова высоко вероятна. Она также хорошо объясняет, почему все предложения Берии, адресованные руководству партии и правительства, немедленно и беспрекословно выполнялись, пока он был при власти.
Из многоплановой активности Берии того периода я выделю прежде всего ту, которая затрагивает советскую национальную политику, а именно пересмотр нескольких уголовных дел, связанных с реабилитаций людей, осужденных за вымышленное участие в «буржуазно-националистическом подполье»: «мингрельское дело», дело Еврейского антифашистского комитета (ЕАК) и «дело врачей», а также начало расследования обстоятельств убийства Соломона Михоэлса, организованного МГБ.
По мартовским запискам Берии в необычайно короткие сроки были приняты конкретные решения. Уже 27 марта 1953 года Президиум ЦК КПСС утвердил указ «Об амнистии», согласно которому из мест заключения к августу были освобождено 1 млн 32 тысячи человек. Ныне большинство людей если и знают что-нибудь о той амнистии, то по художественному фильму «Холодное лето 1953 года», в котором показано, как на свободу вышли отпетые убийцы. Однако в действительности амнистия Берии распространялась только на осужденных на срок до пяти лет, тогда как за тяжкие преступления (убийства, крупные хищения, разбой и другие) предусматривались куда более длительные сроки заключения. Большей частью под амнистию попали осужденные за должностные преступления (хозяйственные и воинские); несовершеннолетние, престарелые, больные, женщины, имеющие малолетних детей, и беременные. Среди освобожденных оказались и несколько тысяч политических заключенных. Например, вышли не свободу родственники главных обвиняемых по «ленинградскому делу», осужденные на пять лет; была реабилитирована и, по его же приказу, выпущена на свободу Полина Жемчужина, жена Вячеслава Молотова, осужденная в 1949 году так же на пять лет в рамках кампании по борьбе с «еврейским национализмом». После принятия в апреле 1953 года постановления Президиума ЦК КПСС «О фальсификации так называемого дела о врачах-вредителях», были реабилитированы и подлежали немедленному освобождению из-под стражи 37 врачей и нескольких десятков членов их семей. Это постановление стало сигналом к прекращению в том же году многолетней кампании по борьбе с «безродным космополитизмом». Впрочем, сигнал этот был услышан не так, как рассчитывал Берия.
Наследники по прямой линии
В партийной номенклатуре, годами приученной к борьбе с «космополитами», начался недовольный ропот. Берию, грузина (мингрела или, в ином произношении, мегрела), вдруг начали считать евреем, который хочет угодить своим «соплеменникам». Недовольство активностью Берии в разоблачении государственного антисемитизма проявляли и представители высшего советского руководства. Первоначально они скрывали свои чувства, но после казни Берии в декабре 1953-го открыто саботировали принятые им решения.
В 1953 году остались люди, обосновывавшие необходимость кампании против «безродных космополитов» и проводившие ее в жизнь: Георгий Маленков, подготовивший осенью 1944 года директивное письмо «маленковский циркуляр» для всех парторганизаций страны, с перечислением должностей, на которые назначение людей еврейской национальности было нежелательным; Михаил Суслов, первым подготовивший донос на Еврейский антифашистский комитет; Вячеслав Молотов, начавший «освобождение» МИД СССР от еврейских кадров еще в 1939 году и оправдывавший свои действия до конца своих дней. Стоит ли удивляться, что при таком составе Президиум ЦК отменил или затормозил исполнение почти всех решений по «еврейскому вопросу» сразу же после ареста Берии. Так, в соответствии с постановлением о «деле врачей» от 3 апреля 1953 года было принято решение о привлечении к ответственности Семена Игнатьева, бывшего министра МГБ, однако спустя месяц после ареста Берии июльский Пленум ЦК КПСС отменил свое же решение. Вскоре после этого куратор «дела врачей» был восстановлен в ЦК и назначен первым секретарем Башкирского обкома КПСС. Реабилитация членов ЕАК была надолго отложена, а решение о ней в советское время не было обнародовано. Записка Берии об убийстве Михоэлса и все подробности этого преступления стали доступны общественности лишь после публикации архива Администрации президента РФ в 1996 году.
Но вернемся к ситуации апреля 1953 года. В этом месяце Президиум ЦК КПСС принимает еще два решения, подготовленных Берией и связанных с фальсификацией дел о «буржуазном национализме». Во-первых, постановление «О фальсификации дела о так называемой мингрельской националистической группе». В результате были освобождены 500 арестованных партийных работников и членов их семей, а также возвращены из ссылки 11 тысяч депортированных мингрелов. Во-вторых, постановление «Об одобрении мероприятий МВД СССР по исправлению последствий нарушений законности». Последнее постановление было особенно важным, поскольку в нем впервые после смерти Сталина содержалось признание «преступных действий, совершенных на протяжении ряда лет в бывшем Министерстве госбезопасности СССР, выражавшихся в фабриковании фальсифицированных дел на честных людей».
Благие дела, которые Берия совершил, по тем или иным причинам, весной 1953 года, ни в коей мере не искупают его преступлений в сталинские времена. Однако в истории человечества не раз бывало, когда важные, поворотные преобразования совершали люди, мягко говоря, далекие от добродетельности. И это обстоятельство, на мой взгляд, относится не только к Берии, но и к Хрущеву.
Среди историков существуют разные оценки роли Хрущева в массовых репрессиях сталинского времени, однако споры идут лишь о мере его вины, сама же вина не оспаривается. И уж вовсе не может быть сомнений в решающей ответственности лидера КПСС за подавление восстания в Венгрии в 1956 году, протестных выступлений жителей Новочеркасска в июне 1962-го, и инициированном лично Хрущевым и незаконном (даже по советским меркам) расстреле валютчиков в 1961 году. И незаконная казнь Берии (23 декабря 1953 года) была совершена по канонам сталинского времени: он был убит не за реальные преступления, а за вымышленное — «шпионаж в пользу Великобритании». Тогда не нашлось другого основания для казни, поскольку в соответствии с указом Президиума ВС СССР от 12 января 1950 года смертная казнь в мирное время предусматривалась только в трех случаях: применительно к «изменникам Родины, шпионам и подрывникам-диверсантам».
Оттепель Хрущева — идеи Берии
Несомненно, «бериевская оттепель» 1953 года стала прологом «хрущевской оттепели», начавшейся тремя года позднее. Назову лишь две основные причины взаимосвязи этих явлений.
Во-первых, после инициированных Берией решений Президиума ЦК марта-апреля 1953-го «большая часть партийного актива, — пишет Наумов, – была уже информирована о преступлениях, совершенных в 30–40-е и в начале 50-х годов органами госбезопасности». Неслучайно, что очень осторожный А.И. Микоян накануне ХХ съезда КПСС 1956 года намекал Хрущеву, что на первом после смерти Сталина съезде партии делегаты могут спросить у руководителей ЦК об их роли в организации массовых репрессий. Отсюда вытекало и предложение Микояна к членам Президиума: сыграть на опережение и самим рассказать о репрессиях, но указав, что о них партийное руководство узнало постфактум по материалам работы специальной комиссии. Эту версию и изложил Хрущев на съезде, а потом описал подробно, но приглаженно в своих воспоминаниях, в которых он выпятил только свою инициативу в подготовке секретного доклада.
Во-вторых, опыт Берии показал Хрущеву возможность использования стратегии разоблачения Сталина в качестве средства борьбы за власть в высшем руководстве. 18 июня 1957 года состоялось заседание Президиума ЦК КПСС, на котором партийный лидер оказался в меньшинстве. Было принято решение рекомендовать Пленуму ЦК сместить Хрущева с поста Первого секретаря ЦК КПСС. Однако простоватый с виду Никита Сергеевич оказался не так прост и сумел к этому подготовиться, опираясь на поддержку главы КГБ Ивана Серова и министра обороны маршала Георгия Жукова. Еще до окончания заседания Президиума на самолетах военной авиации были доставлены в Москву члены ЦК, лояльные партийному лидеру. Организаторы пленума ЦК, состоявшегося в тот же день, повестку дня изменили, и вместо персонального дела Хрущева на обсуждение был вынесен вопрос об «антипартийной группе» — старых партийных консерваторах, сопротивляющихся десталинизации. Выступивший на Пленуме Жуков огласил документы, из которых следовало, что члены Президиума ЦК Молотов, Каганович и Маленков и есть «главные виновники арестов и расстрелов партийных и советских кадров». Если у царя Александра III, по его собственным словам, было только два союзника — «армия и флот», то у Хрущева этими двумя союзниками оказались армия и КГБ.
Хрущева также, как и Берию, можно назвать палачом-благодетелем. Оба они были наследниками Сталина, оба по должностям входили в карательные «тройки НКВД» с 1937 года и оба вскоре, как выдвиженцы вождя, заменили собой старую гвардию в сталинском политбюро, хорошо усвоив его мораль и правила. Однако именно эти ученики и наследники тирана начали процесс десталинизации — освобождения страны от постоянной угрозы государственного террора. На беду, прагматическая мотивация действий таких благодетелей не прошла бесследно. В течение многих лет критика сталинских репрессий оставалась предметом закулисных политических интриг внутри партийной верхушки СССР. Доклад Хрущева «О культе личности» зачитывался на ХХ съезде КПСС и оставался закрытым до 1989 года. Записки Берии, как уже отмечалось, появились в открытом доступе еще позже — лишь в середине 1990-х годов, и до сих пор мало известны российскому обществу. Партийное руководство, как отмечает историк Наумов, все эти годы боялось, что «критика сталинских преступлений могла перерасти в критику всей политической системы, в условиях которой такие преступления были возможны».
Продолжение следует. Читайте предыдущие материалы цикла:
«Демонстративный антисемитизм и его примечательные перерывы»
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.