Обнуление или деление. Как сломать «русскую матрицу» и оживить Конституцию?

Русские европейцы — точнее то, что от них осталось после почти сорока лет блуждания России по пустыне посткоммунизма, — переживают глубокий посттравматический конституционный шок. Уже задолго до голосования о внесении правок в Конституцию было понятно, что все будет организовано очень жестко и цинично, потому что стесняться власти больше некого, а хитрить незачем. Но все равно остатки гражданского общества к такому «жесткачу» психологически оказались не готовы. Сейчас по всей Руси великой слышен либеральный «плач Ярославны» по убиенной ельцинской Конституции. Парадокс ситуации, однако, состоит в том, что конституционная реформа в России действительно была и остается жизненно необходимой. Просто совсем другая, чем та, которую затеял Кремль. 

Конституция с ограниченными возможностями 

Действующая российская Конституция нуждалась в ремонте (поправках) с момента своего появления на свет. Она изначально была «дефективной» или, выражаясь политкорректно, родилась «с ограниченными возможностями». Врожденные политико-правовые изъяны действующей Конституции сделали конституционный порядок посткоммунистической России уязвимым. Устранять эти уязвимости необходимо было немедленно, «не дожидаясь перитонитов», но они устраивали всех сменявших друг друга властителей — сначала Ельцина, а потом и Путина. В конце концов политический перитонит и случился. Теперь вот без конституционной реанимации не обойтись. 

Поправки поправками, но надо все же прямо и честно признать, что они легли на подготовленную конституционную почву. Именно последствия «родовых травм» ельцинской Конституции позволили позднее ограничить гражданские права, провести операции «преемник один» и «преемник два», схлопнуть федерализм и самоуправление до пустой формальности, кастрировать избирательную систему, превратить Совет Федерации в конституционное чучело, и уж вспомнить неприлично, что сделать с Конституционным судом. Все это стало возможным благодаря тому, что в третьей главе Конституции, определяющей полномочия президента, был грубейшим образом порушен принцип разделения властей, воспетый в ее первых двух главах. 

Президент России именно в соответствии с оригинальным текстом Конституции, а вовсе не благодаря путинским поправкам, был поставлен над разделением властей, а значит, и над самой Конституцией. Она с самого первого дня предоставила ему фактически такую же обширную власть, которой до этого обладали только русские императоры и советские генеральные секретари. И, кстати, оба первых президента (по понятным причинам я не включаю Дмитрия Медведева в число полновластных правителей посткоммунистической России, поскольку он таковым никогда не был) не преминули от души возможностью этой необъятной властью злоупотребить. Жизнь задолго до официального «обнуления» сама внесла правку в эту Конституцию, выхолостив все ее либеральные принципы. Та конституционная вакханалия, свидетелями которой мы были между январем и июлем текущего года, была лишь завершающим актом конституционной некрофилии. Поправки терзали уже давно мертвое конституционное тело. 

Когда Путину понадобилось, наконец, устранить последний либеральный рудимент, мешавший ему создать государство его мечты, — а именно, кастрировать мутное и нечленораздельное упоминание о двух дозволенных сроках президентства (которое и так уже почти утратило смысл после надругательства 2012 года), — он решил заодно привести официальную Конституцию России в соответствие с ее понятийной конституцией, которая уже много лет является в России основным законом. Я, в общем, давно предвидя такой поворот событий, издал эту «Понятийную конституцию» отдельной брошюрой, чтобы люди, голосуя, могли сравнить обе версии, но карантин помешал мне продвинуть этот безусловно более честный альтернативный конституционный проект в массы.

Двуликий Янус верховной власти

Сейчас, на мой взгляд, чересчур много внимания сосредоточено на «обнулении» злосчастных президентских сроков и на том, что Путин якобы таким образом обеспечил себе возможность пожизненного правления. Пожизненное или нет, покажет только сама жизнь, а вот то, что отнюдь не упоминание сроков в Конституции его ограничивало, — это наверняка. В общем ему все равно, что там написано. Он правит по понятиям, а не по Конституции. Путин сейчас сосредоточил в своих руках невероятную фактическую власть и поэтому может позволить себе поменять Конституцию, а не наоборот. Но изначально ему помогло сосредоточить эту невероятную власть в своих руках именно то, что он получил по наследству от Ельцина ущербную Конституцию. Поэтому операция, которую все ошибочно называют «обнулением», на самом деле является «приумножением». Путин, конечно, удвоил полученный им от предшественника «политический капитал», но отнюдь не он его создал. 

Соответственно, целью настоящей, а не фейковой конституционной реформы должно было бы быть не «обнуление» (оно же — «умножение»), а «деление». Надо достать президента России из «конституционного космоса» (астрала), в котором он завис как известный литературный герой Владимира Войновича, и вписать его наряду с другими институтами в общую схему разделения властей. Эта цель ясна как «капитан очевидность». Проблема только в том, что все предыдущие попытки разделить верховную власть в России «цивилизованным путем» заканчивались оглушительным провалом. В своей статье в «Новой газете» я постарался теоретически объяснить, почему так происходит, — кому важны подробности, может найти их там. Сейчас же я ограничусь лишь практической стороной дела. 

Полагаю, что «цивилизованные» способы внедрить европейское разделение властей в России проваливались отчасти потому, что Россия — это немного другая Европа. Здесь процесс десакрализации государственной власти, то есть ее демифологизации и демистификации, еще далек от завершения. Точнее, он застрял на полпути. Если отношение к власти в целом у русского человека давно уже является утилитарным и рациональным (даже с ярко выраженным анархистским уклоном), то отношение большинства населения к личности верховного правителя остается почти религиозным. Он иррационально воспринимается одновременно и как воплощение всей вертикали русской власти, и как отделенная от нее и даже противопоставленная ей самостоятельная фигура — отдельная ветвь власти, состоящая из одного лица. Это задает совершенно другую систему политических координат для России, чем в остальной Европе. 

Не совсем правильно утверждать, что в России нет разделения властей. Его здесь нет в европейском понимании этого слова. Однако некоторое подобие разделения властей в России существует, причем достаточно давно — я бы сказал, что приблизительно с тех же самых пор, что и в остальной Европе. Вообще, многие политические и экономические процессы в этих парных цивилизациях протекали параллельно, но не полностью совпадали по содержанию и форме. Власть в России, прежде всего, разделена на «верховную», воплощением которой является сам правитель, как бы он ни назывался (царь, император, генсек или президент), и «регулярную», воплощением которой является гигантская русская бюрократическая машина. А вот разделение ее на исполнительную, законодательную и судебную пока существует только на бумаге, хотя и конституционной. 

В представлениях массы верховный правитель России, которым на данном историческом этапе является президент, — это, с одной стороны, «начальник всех начальников», а с другой стороны —  «защитник от всех начальников». Можно сказать, что страной всегда правил «вечный варяг» — призванный на царство чужак, который компенсирует неспособность населения управиться с собственными «эффективными менеджерами». Это часть «русской матрицы». 

Именно последнее обстоятельство всегда препятствовало внедрению в России «европейской» схемы разделения властей. Как правило, попытки «западников» наложить такое разделение поверх «русской матрицы» заканчивались неудачей. «Русская матрица» прорастала сквозь любую, наброшенную на нее западную вуаль, будь то коммунизм или либерализм. На выходе в России всегда получалось самодержавие. 

Самодержавие как наркотик 

Понятно, что если мы всерьез хотим покончить с самодержавием в России, то мы должны ломать «русскую матрицу» через колено, иначе она переварит любую навязанную ей извне модель разделения властей в политический перегной и не допустит разворота в сторону демократии. Поскольку в основании этой матрицы лежит сакральность верховной власти, то против последней в первую очередь и должны быть приняты «меры конституционного сдерживания». 

Западный опыт, к сожалению, здесь может быть полезен лишь отчасти. Там в анамнезе не было вообще такой проблемы, так как демистификация власти случилась достаточно быстро и равномерно. Поэтому опробованные на Западе решения не очень эффективны в российских условиях. Мы должны смириться с тем, что России придется идти по целине хотя бы часть пути, чтобы найти лекарство, адекватное диагнозу, потому что, как справедливо заметил Солженицын, нельзя свою болезнь лечить чужим здоровьем. 

Но почему все-таки нельзя просто взять и отменить власть верховного правителя и вместо нее внедрить «простые и понятные» западноевропейские понятия о власти? Отменить можно — именно так поступили в 1917 и затем в 1991 годах — но ничего хорошего из этого по прошествии времени не получается, потому что русская масса по привычке продолжает искать сакральную фигуру правителя-заступника и, не найдя ее на привычном месте, довольно быстро сооружает ей замену из подручных средств. 

В начале XX века под рукой были большевики, а в начале XXI удачно подвернулись силовики с примесью криминала. Нет никаких оснований полагать, что в следующий раз будет как-то иначе. По законам диалектики Россия активно готовится возвести на трон самодержавия национал-большевизм, который придет на смену путинизму, исторический горизонт которого весьма ограничен. Придется сильно постараться, чтобы этот сценарий не реализовался. Он как раз легче всего вписывается в ландшафт русской истории.

Получается, что для того, чтобы вырваться из этого замкнутого круга, надо как-то «обмануть» русскую историю, которая сама по себе вовсе не спешит выбираться из наезженной колеи. Привычка к самодержавию — это своего рода тяжелый политический наркотик. Для того, чтобы снять наркомана с героина, его пересаживают вначале на более безопасный метадон, не создающий устойчивой зависимости. Чтобы избежать «политической ломки» (именуемой в России издревле «смутой»), русскую массу, соответственно, надо на некоторое время пересадить на «вакцинированную» (ослабленную) версию самодержавия — на самодержавие-лайт, от которого потом плавно уйти на следующем этапе реформ. Для этого сакральную верховную власть, надо «расщепить», то есть перераспределить сакральность между, как минимум, двумя конкурирующими персонализированными центрами власти. Это ослабит негативное влияние «привычки к самодержавию» на политическую жизнь в России. 

Конечно, в идеале желательно, чтобы наркоман просто взял и перестал быть наркоманом, а стал «нормальным» человеком. Но все, кто понимает, что наркомания — не просто порок, а тяжелая болезнь, согласны с тем, что такие сценарии в жизни реализуются крайне редко. Самодержавность — это сильная исторически и культурно обусловленная зависимость, от которой, как показывает политический опыт России последних ста лет, невозможно избавиться в одночасье одним волевым усилием. Но, возможно, от этой зависимости удастся избавиться поэтапно, аккуратно выходя из этого состояния в течение достаточно продолжительного «переходного» исторического периода. Конституционное «расщепление» русской верховной власти на два политических центра силы, по моему мнению, должно стать не единственным, конечно, но очень важным шагом на этом пути. 

Игла самодержавного бессмертия 

Есть старый советский анекдот о работяге, который воровал детали на заводе детских колясок. Что бы он потом с ними дома ни делал, у него всегда после сборки получался автомат Калашникова. Так и с русской властью — какую бы политическую конструкцию русские «западники» не попытались вынести с «европейского конвейера», после «русской сборки» верховный правитель России тут же обрастал «культом личности» и становился сакральной фигурой. Есть Ленин, Сталин, Хрущев, Брежнев, Ельцин, Путин (ненужное зачеркните) — есть Россия, нет их — не будет России. «Культ личности» — это не о Сталине и сталинизме, а о России и «русской матрице». Никакое длительное и стабильное правление в России до сих пор не обходилось без этого пресловутого культа и для этого были веские исторические основания. 

В общем, «культ личности» является своего рода подушкой безопасности русского самодержавия. Опираясь на этот феномен, природа которого всегда имеет скрытый религиозный подтекст, правители России, какую бы формальную должность они не занимали, устанавливали прямую, персональную и очень устойчивую связь с массами, фактически выключая элиты из политического процесса и превращая их в исторических статистов. 

Пресловутая «силовая вертикаль» — предмет постоянных забот любого русского правителя — является лишь оберточной бумагой для самодержавной власти, держащейся, в первую очередь, именно на «культе личности» вождя. Другое дело, что его обоснование может быть как откровенно религиозным, так и псевдосветским (идеологическим). Правитель может быть дан от Бога, а может быть верховным жрецом коммунизма — разница не так велика, как кажется. 

Культ личности — это игла бессмертия русского самодержавия. То, что у всех сегодня на слуху, вся эта репрессивная махина, которая давит на общество физически, — это только «яйцо», в котором спрятана «игла» бессмертия самодержавного Кащея. Самым репрессивным институтом русского самодержавия в этом смысле является вовсе не ФСБ или Росгвардия, а «Первый канал» и «Russia Today». Чтобы избавиться от самодержавия, мало разбить яйцо (это время от времени русский народ делает — например, как в уже упомянутых 1917 и 1991 годах прошлого столетия), нужно сломать иглу. 

Безусловно, самый простой способ избавиться от культа личности — это убрать вообще личность из политики и оставить только институты. Перефразируя известного «инженера человеческих душ», можно сказать: нет личности, нет и проблемы ее культа. Собственно, все русские «западники» инстинктивно идут именно по этому пути, стремясь избавить Россию от вождизма при помощи «европейских» конституционных реформ. Но, каждый раз, когда им кажется, что они уже близки к успеху, потерявшая привычные ориентиры масса сначала впадает в «ересь смуты», а потом лихорадочно начинает искать замену старому вожаку и быстро находит новую кандидатуру внутри самой себя. 

Ключ к успеху конституционной реформы в русских условиях, на мой взгляд, состоит в том, чтобы найти такую «формулу власти», которая, с одной стороны, ломает хребет «культу личности» как основанию российского самодержавия, а, с другой стороны, не устраняет его мгновенно, провоцируя тем самым хаос, выход из которого возможен только через новый культ личности и новое самодержавие. Я вижу только один метод достижения этой цели — культ надо поделить на двоих.

Как расщепить сакральность?

Если смотреть на конституционную реформу под обозначенным углом зрения, то на первый план в ней неожиданно выходит вроде бы второстепенный вопрос о взаимоотношениях между президентом и премьер-министром. Но этот второстепенный где-то в другом месте вопрос в России в силу указанных выше причин оказывается краеугольным камнем предстоящей, рано или поздно, конституционной реформы. 

До сих пор в России либо премьер был тенью президента, либо наоборот. В советские времена до Горбачева пост президента (председателя Верховного совета) был номинальным. Верховным вождем был Генеральный секретарь правящей коммунистической партии, который иногда, как Сталин, совмещал руководство партией с прямым руководством правительством, а иногда, как Брежнев, с прямым руководством парламентом в его советском понимании. Но сути дела это не меняло. Задача конституционной реформы, которая могла бы запустить механизм исторической ликвидации самодержавия, состоит отчасти в том, чтобы сделать эти две позиции равнозначимыми политически. Причем не просто уравнять их, но и качественно «развести», отделив «статутное» управление от «оперативного» и сосредоточив их в разных руках.

Президент должен, наконец, стать гарантом Конституции, но этим его роль, собственно, и должна быть ограничена. Все оперативное управление должно быть в полном объеме сосредоточено в руках премьера. Президент нужен не для того, чтобы управлять страной, а для того, чтобы премьер постоянно ощущал, что за его спиной стоит «политический смотрящий», готовый в любой момент выполнить функции арбитра. В общем, наконец, российский герб обретет новый современный смысл. Однако, комплекс полномочий двух «голов» русской верховной власти должен быть очень тонко настроен, чтобы они, уравновешивая друг друга, не мешали один другому полноценно действовать в рамках своей конституционной компетенции. 

Естественно, что вопрос о контроле над «человеком с ружьем», то есть над силовыми структурами, является наиважнейшим в такой стране как Россия и в первую очередь нуждается в четком урегулировании. На мой взгляд, оперативное управление всеми силовыми структурами, включая армию и ФСБ (или его конституционный аналог для России будущего) должно быть сосредоточено в руках премьера. Разделение оперативного управления силовым блоком — прямой путь к анархии, что недопустимо, так как приведет в вторичному самодержавию на следующем историческом перегоне. 

Но зато президент должен иметь очень мощный комплект конституционных полномочий в части назначения (но не отстранения от должности) руководителей силовых ведомств, а также контроля за тем, чтобы их деятельность осуществлялась в конституционных рамках. Аналогичный принцип должен быть проведен во взаимодействие с судебной властью. Полномочия по формированию судейского корпуса должны быть грамотно поделены между президентом и премьером. Президент также должен иметь достаточные полномочия, чтобы выступать арбитром между премьером и главами субъектов федерации. 

Такой подход может заставить нас пересмотреть отношение к Совету Федерации, который сегодня формально является верхней палатой парламента, а на деле — пятым колесом в системе управления Россией. При этом часть полномочий, которые было бы желательно сосредоточить в руках президента, формально отнесены сейчас к компетенции Совета Федерации. Для разрешения этой коллизии можно было бы подумать о том, чтобы действительно преобразовать Совет Федерации, пусть даже и в Госсовет (Сенат) — почему нет? При этом на самом деле можно сделать президента по должности председателем Госсовета (Сената). Получившийся в результате такого спаривания «гибридный институт» мог бы стать достойным противовесом авторитарным амбициям премьера, но при этом сам, будучи лишенным всех оперативных управленческих полномочий, не смог бы развить в себе аналогичные амбиции. 

В то же время, чтобы исключить ситуацию, когда сильный президент подомнет под себя премьера «по понятиям», последнего надо подпереть парламентским большинством в нижней палате парламента. Логично, если премьер будет лидером партии парламентского большинства или правящей коалиции и соответственно будет иметь возможность всегда опираться на поддержку Государственной думы в своих отношениях с президентом. По этой же причине конструирование избирательной системы должно тогда быть осуществлено таким образом, чтобы она способствовала формированию устойчивого парламентского большинства, потому что парламентская чехарда существенно ослабит стабильность власти. 

Время политики

Предлагаемая модель, наверное, является одним из десятков, если не сотен возможных способов решения обозначенной конституционной дилеммы и ее необходимо воспринимать не как догму, а как иллюстрацию, позволяющую лучше понять главное — общее направление движения той конституционной реформы, в которой действительно остро нуждается Россия. Это направление на расщепление культа верховной власти, ломку «русской матрицы», внутри которой фигура верховного правителя всегда приобретает сакральные очертания. Если кто-то предложит лучший способ решения проблемы, чем тот, который я описал, я с радостью его поддержу. Ограничение одно — это решение должно быть сбалансированным с точки зрения имеющейся культурной и исторической традиции и не провоцировать анархию, единственной практической альтернативой которой будет новая версия русского самодержавия. 

Привлекательность предлагаемой мною модели, на мой взгляд, состоит в том, что она впервые в русской истории способствовала бы формированию политического поля (политических отношений) в России в точном смысле этого слова. И это поле было бы как раз очерчено рамками институциональных (а не понятийных) отношений между президентом и премьером, то есть между гарантом Конституции и лидером правящего большинства, сосредоточившего в своих руках всю полноту оперативного управления страной. Вокруг этой оси можно выстроить и все другие отношения и, в первую очередь, отношения между центром и регионами. Но это, безусловно, тема отдельного большого разговора. 

Так или иначе, движение в этом направлении, смещение не в сторону «обнуления» сроков, а в сторону «деления» полномочиями, было бы серьезным прогрессом по отношению к сегодняшнему состоянию дел вне зависимости от того, кто бы ситуационно олицетворял это движение. Да хоть бы и сам Путин. К сожалению, именно неспособность и неготовность Путина двигаться в этом направлении (точнее — ясно выраженное желание двигаться в прямо противоположную сторону), а вовсе не его стремление удержаться у власти пожизненно, делает его тормозом исторического прогресса в России. Ли Кван Ю правил Сингапуром долго, но не это ставится ему в зачет. Важны не сроки пребывания у власти, а итоги. Судя по тому, какая стратегия конституционного развития была выбрана для России ее нынешними правителями, итоги эти будут весьма печальными вне зависимости от сроков. Тем важнее заранее, «на берегу» договориться о том, куда поплывет Россия, когда эпоха путинизма останется позади. Это тем более важно, что чем дольше она будет продолжаться, тем меньше у гражданского общества и демократических сил будет времени на раскачку.