В конце ноября в издательстве «Новая газета» выходит книга Павла Палажченко, бессменного переводчика и помощника Михаила Сергеевича Горбачева. Книга называется «Профессия и время. Записки переводчика-дипломата». Читателю предстоит увлекательный рассказ о событиях, свидетелем и участником которых был Палажченко.
Сам автор оценивает свою роль во всех описанных событиях, как «скромную» и «довольно случайную». Но все-таки добавляет: «я многое видел и надеюсь кое-что понял». Мне же кажется, что Палажченко скромничает и принижает свою роль, хотя для меня, например, очевидно, что фигура переводчика главы государства значительна и важна. От его умения точно перевести важные слова на переговорах и дать в нужный момент адекватный совет (судя по всему, Павел Палажченко не был простым техническим переводчиком-синхронистом) многое тогда зависело. Он до сих пор играет не последнюю роль в жизни Михаила Сергеевича Горбачева, оставаясь его помощником.
«Профессию переводчика я выбрал очень рано и никогда об этом не пожалел. Даже если бы она подарила мне в десять раз меньше того, что выпало на мою долю, я, наверное, любил бы ее не меньше. В этой книге я в какой-то степени отдаю долг своей профессии, но не только ей – лидерам, с которыми я работал, коллегам, многим людям, которые говорили мне, что мои воспоминания о том, что я видел, надо положить на бумагу», – пишет Палажченко в предисловии к этой книге.
А первую книгу о годах, проведенных рядом с Горбачевым, он начал писать в 1992 году, сразу после ухода с госслужбы. Озаглавленная «My Years With Gorbachev and Shevardnadze», она была опубликована по-английски в 1996 году.
«Профессия и время…», выходящая сейчас в издательстве «Новая газета», существенно отличается от той, первой. В нынешней книге, предназначенной для русского читателя, Палажченко не только достаточно подробно рассказывает о переговорах по ядерному разоружению, вспоминает о знаменитых людях и государственных деятелях, с которыми ему довелось встретиться, но и пишет о себе и своих родителях. Рассказывает о работе в секретариате ООН в Нью-Йорке, делится секретами своей непубличной профессии. Переводчики, особенно работающие на переговорах между лидерами государств, неохотно рассказывают о своем труде. А если и рассказывают, то ограничиваются короткими сообщениями, стараясь не вдаваться в подробности.
Мемуары Палажченко – не сухие чиновничьи отчеты о встречах и событиях государственной важности, и не байки человека, допущенного в высшие сферы, а достаточно информативный и в то же время живой рассказ о событиях, свидетелем которых он волею судьбы оказался.
Первый раз Павла Палажченко, работавшего тогда в МИДе, попросили переводить Горбачеву в мае 1985 года, на интервью корреспонденту индийского информационного агентства накануне визита в Москву Раджива Ганди. Беседу с Ганди для советского генсека также переводил Палажченко. А затем стал бессменным переводчиком Горбачева. Много работал с Эдуардом Шеварнадзе, облетев с ним полмира – его назначение на пост главы МИДа, отставку Громыко с этой должности, участие в международных переговорах по разоружению, конец холодной войны, трагические события в Вильнюсе, путч 1991 года – все эти события Палажченко описывает, передавая не только детали происходящего, но и воздух того времени.
Заканчивая краткое предисловие к книге, он делится с читателями тем, что его волнует как профессионала и как гражданина: «Я пишу это предисловие в середине сентября 2020 года. Обстановка в мире и прежде всего в отношениях России с Западом – мрачная. Она может стать еще хуже, но рано или поздно настанет время, когда придется выправлять отношения. Нормализовать отношения – значит сделать их такими, какими должны быть отношения между нормальными людьми и нормальными странами. Задача трудная. Ее придется решать новому поколению политиков, военных, дипломатов – и в том числе моим коллегам-переводчикам. Я хочу пожелать им успеха».
С разрешения автора мы публикуем главу из книги о визите Ричарда Никсона в Москву в апреле 1991 года.
Никсон в Кремле
В начале апреля в Москве появился Ричард Никсон. В августе 1974 года ему пришлось уйти в отставку под угрозой уголовного преследования, от которого его спасло решение его преемника Джеральда Форда воспользоваться президентским правом помилования без суда. Это решение – помиловать Ричарда Никсона «за любые преступления, которые он совершил или мог совершить или в которых он участвовал» – было в Америке непопулярным и, скорее всего, лишило Форда шансов на избрание в 1976 году. А Никсон понемногу вышел из тени и вошел в роль одного из старейшин Республиканской партии. Горбачев уделил ему полтора часа своего времени.
Никсон умел изобразить значительный вид и не без оснований подчеркивал свой политический опыт. Хрипловатый бас, несколько прямолинейная, доходчивая речь, направленный прямо в глаза собеседнику взгляд – повадка «политического волкодава».
– Я встречался здесь с самыми разными людьми, – начал Никсон, – и с теми, кто вас поддерживает, и с теми, кто против вас. Не хочу вам льстить, но никто – ни с той ни с другой стороны – не видит вам реальной альтернативы.
– Пять лет назад, – продолжал Никсон, – я говорил вам, что будущее мира, более того – его выживание немыслимо без сотрудничества между США и СССР.
– Я хорошо помню эти слова, – реагировал Горбачев. – Думаю, президент Буш понимает это. Но не обо всех в его окружении могу сказать то же самое. – Откровенно говоря, это так, – сказал Никсон.
– В нем вы можете не сомневаться. Во время кризиса в Заливе многие у нас считали, что Советский Союз ведет двуличную политику, но Буш и публично, и в телефонном разговоре со мной говорил, что вы действовали конструктивно. Он вам доверяет.
Дальше последовал целый спич Никсона:
– Я хочу, чтобы Советский Союз был сильной страной, и в политическом, и в экономическом отношении. У нас есть люди, которые приветствовали бы дезинтеграцию Советского Союза. Вы, может быть, мне не поверите, но я с ними не согласен. Лучшие отношения – это отношения равенства, когда ни у одной из сторон нет существенного преимущества над другой.
Вы популярны в США, но сейчас возникла странная коалиция правых республиканцев и либеральных демократов, которые считают, что ваши действия в Прибалтике и в экономике свидетельствуют о том, что вы попали под контроль сторонников жесткой линии. Вопрос стоит так: имеем ли мы дело с прежним Горбачевым, с тем, который изменил свою страну и мир, или уже с другим, который сдвинулся вправо, потому что на него давят реакционеры и от него ушли реформаторы?
Никсон уставился на собеседника своим «сверлящим» взглядом и добавил:
– Я доложу свои выводы президенту Бушу. У меня также будет закрытая встреча с сенаторами от обеих партий, и я хочу, чтобы у меня была возможность дать им ясный ответ.
– Когда мы начинали, – сказал, выслушав Никсона, Горбачев, – мы сказали, что хотим быть поняты миром. А сейчас это еще важнее, потому что началось изменение системы и некоторых это пугает. Они хотят вернуться в прошлое. И это не только люди у власти, в партии, в правительстве, среди военных, чьи интересы затронуты переменами, но и многие простые люди. И они не виноваты – они десятилетиями жили по-другому. Мне приходится это учитывать.
Утверждения, что я изменил курс, очень поверхностны. Если мы не остановим распад экономики, не восстановим законность и порядок, не выстроим новых отношений с республиками, то будет полный хаос и его неизбежное следствие – диктатура. Поэтому нужна стабилизация в экономике и политике. Нужен тактический маневр, чтобы сохранить демократический процесс.
Никсон спросил, откуда исходит главная опасность – от правых, консерваторов, которые лучше организованы, или от радикалов. Опасность, ответил Горбачев, в обострении конфронтации, противостояния. Мне советуют ударить по радикалам. Но я не буду этого делать. Нам нужны радикальные реформы, иначе мы не сможем продолжить демократическое развитие.
Никсон, казалось, услышал то, что хотел услышать:
– То есть вы не со сторонниками жесткой линии? Вы просто взяли тактическую паузу и считаете, что реформы необратимы?
– Да, – ответил Горбачев, – ответ на все наши проблемы – в продолжении реформ, в демократических переменах.
***
В беседе был еще один момент, на который я невольно обратил внимание.
Когда речь снова зашла о советско-американских отношениях, Горбачев сказал, что его критикуют за то, что он доверяет США. Но это меньшинство. Большинство – за улучшение отношений.
И тут же добавил:
– Я уверен, что мы продолжим сотрудничество с президентом Бушем. Но еще важнее, чтобы сотрудничество продолжалось и после нас. Не только сейчас, с моими нынешними возможностями и полномочиями, но и в будущем я буду этому способствовать.
Не знаю, уловил ли это Никсон, но в этих словах, как мне показалось, был намек на то, что Горбачев не будет любой ценой цепляться за власть. Видимо, такая мысль уже тогда была в его сознании. Нечто подобное он сказал в середине апреля в Японии, когда ему задали вопрос во время встречи со студентами: что будет, если он проиграет выборы. Это тоже будет моя победа, ответил он, потому что будет означать сменяемость власти. А 23 апреля в заявлении «9+1» (президент и руководители девяти республик) уже было заявлено: через шесть месяцев после подписания нового союзного договора – прямые выборы президента страны.
Очень далекими кажутся сейчас эти времена.
***
Никсон закончил беседу на мажорной ноте:
— Господин президент, вы удостоены Нобелевской премии мира. И вы ее заслуживаете. Вы лидер революции, отличительная особенность которой – ее преимущественно мирный характер. Было бы трагедией, если бы политическое давление привело к отходу от реформ. После разговора с вами у меня спокойнее на душе. Я уверен, что президент Горбачев по-прежнему привержен реформам и намерен возобновить движение вперед в рамках начатого им демократического процесса.
А через несколько дней грохнул «сюрприз Никсона». Вернувшись в США, он опубликовал несколько статей, где утверждал прямо противоположное тому, что только что говорил в Кремле. Горбачев – коммунистический лидер, который «поиграл» с реформами, а сейчас полным ходом сдает назад. Горбачев против свободного рынка, против настоящей демократии, против самоопределения.
Прочитав это, я, честно говоря, не поверил своим глазам. Не знаю, как на это реагировал Горбачев – ни тогда, ни потом я это с ним не обсуждал. А Черняев был шокирован:
— Может быть, я человек старомодный, но не могу понять, как возможно такое двуличие. Знает, конечно, что мы не полезем в полемику. Но зачем он это делает?
Как говорила моя неверующая бабушка, «неисповедимы пути Господни». Никсон, конечно, крупный политик. Один только прорыв в отношениях с Китаем чего стоит. Но – совершенно аморальный тип.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.