Немцов: он был доступным и человечным среди чванства русской политики

Впервые вживую я увидел Бориса Немцова в 2001 году — и это был эстетический шок. Борис Ефимович в составе делегации «Союза правых сил» (СПС) приехал в мой родной Брянск. В числе прочих мероприятий была запланирована встреча со студентами в актовом зале одного из местных вузов. Уж не помню, зачем Немцову и его соратникам были нужны брянские студенты – наверное, это было как-то связано с партстроительством СПС, хотели завербовать провинциальную молодежь. Попытка, следует отметить, была заведомо провальной. Сочувствующие либералам преподаватели (да, таких было немало в то время) согнали студентов на встречу с «товарищами из Москвы», но интерес у студентов был нулевой, они отбывали тяжкую повинность.

Пожалуй, из всего зала только мы, кучка брянских нацболов, разместившись в первых рядах, были по-настоящему заинтересованы происходящим. Это был один из любимых аттракционов, веселивших нас, юных партийцев: прийти на встречу с федеральным политиком и засыпать его вопросами по своей повестке, засветиться перед несколькими местными газетчиками. Демонстративно развернув газету «Лимонка» — так, чтобы скандальный логотип был виден в «президиуме» — мы ждали, когда закончатся нудные выступления приехавших с Немцовым партаппаратчиков и настанет череда вопросов.

Немцов сидел за столом, глядя в набитый подневольным поголовьем зал, вид его был мрачен, человеку было мучительно скучно. Но потом он заметил логотипы «Лимонки», глаза загорелись. Борис Ефимович, перегнувшись через стол, ухмыляясь, долго вглядывался в газетные полосы, пытаясь разобрать, что там за заголовки. Потом мы прорвались к микрофону, прервали череду невыносимых вопросов студенческих профоргов про увеличение стипендий и обустройство общежитий. 

Наши вопросы были детскими (что-то про Чубайса, приватизацию, социальное неравенство), тональность – экспрессивной, фанатичной. И самолюбования в нас, конечно, было больше, чем желания вести политический диалог. Но Немцову наконец-то стало по-настоящему интересно. Он ярко, артистично отвечал, парировал наши выпады, был непохож на привезенных им серых однопартийцев так же, как мы были непохожи на страдавших в этом актовом зале студентов. По окончании мероприятия Борис Ефимович подошел к нам, словно океанский лайнер, раздвигая массы людей, ломившихся к выходу. Поблагодарил за вопросы, сказал что-то типа «молодцы, я с вами вообще ни в чем не согласен, но вы хоть яркие и живые». Среди тоскливого болота русской антиполитической обыденности наша группа и Немцов инстинктивно тянулись друг к другу.

Немцов не был похож вообще ни на кого из мира тогдашней «взрослой политики». Ни на кого из тех, с кем нас сталкивала скудная провинциальная политическая жизнь. Например, до этого мы ходили на такую же встречу с лидером «Трудовой России» Виктором Анпиловым – и этот «красный» политик, друг трудового народа, борец за работяг, раздражался из-за неудобных вопросов, с неприязнью смотрел на тех, кого не понимал. Немцов был типологически другим.

Среди молодых леваков, среди националистов и анархистов существовало простое представление о «либеральных вождях»: это лощеные, презирающие нас люди с холодными глазами и ртутью вместо крови. И Немцов ломал этот стереотип самим фактом своего существования.

Уже годы спустя, занимаясь политикой в Москве, я часто сталкивался с Немцовым, и каждый раз, вновь и вновь удивлялся. Этот человек мог после какого-то собрания в офисе «Объединенного гражданского фронта» на Чистых прудах, или после митинга, запросто остановиться возле кучки моих товарищей. Поговорить с ними, перекинуться шутками. Или же раздосадовано, не стесняясь в выражениях, прокомментировать какую-то неприятную для всех новость. Поинтересоваться нашим мнением о какой-либо текущей проблеме. Легко, непринужденно. Доступный и человечный Немцов для нас, измученных чванливостью российских политиков, был труднообъяснимым феноменом.

Потом наступил этот проклятый вечер пятницы, 27 февраля 2015-го. Московские журналисты расползались по кабакам, вымывать алкоголем из мозгов сотни случившихся за неделю плохих новостей, десятки взятых за неделю комментариев «ньюсмейкеров». Звонок главреда, принесший страшную весть, ударил словно кулак, обмотанный цепью. Слова «смерть» и «Немцов» вообще никак не стыковались в сознании. Помню, я потом долго хранил в списке исходящих вызовов десяток своих безответных звонков на номер Немцова. Уверен, многие в те минуты набирали этот номер, ждали насмешливую фразу: «Да вроде живой, у вас там что, ребята, пятница в разгаре?». Но нет, ответа не было.

Даже мчавшись на такси к Большому Москворецкому мосту мы с ребятами все еще звонили на номер Бориса Ефимовича. Высадившись на тротуаре, увидели тело в мешке, кучку оперов, растерянную сотрудницу Следственного комитета, дававшую первые комментарии. И надежда ушла, утонула в черной речной воде. 

Когда ФСБ вскоре отчиталась об арестах исполнителей убийства, всем нормальным людям стало окончательно ясно, где находится заказчик. Но не снимая ответственности с непосредственного заказчика, главаря отмороженных боевиков, хочется напомнить о том, что был и другой, коллективный заказчик. Заказчик зверств и смертей, варваризации и расчеловечивания русской политической жизни. Этот коллективный заказчик сидит в редакциях государственных медиа, в штабах прокремлевских политтехнологов, на летучках в кабинетах Старой площади. Кривляется в многочасовых ежедневных телеэфирах. Расклеивает ярлыки «предателей» и «агентов влияния». Коллективный заказчик годами сеял в России ненависть, легитимизировал любые политические преступления. Ответственность за ночные выстрелы – и на этом многоголовом монстре тоже. У нас впереди еще годы борьбы, но, уверен, мы об этом не забудем.