Конституционный эксгибиционизм: это хуже чем преступление — это политическая ошибка

В предвкушении предстоящего менее чем через месяц гильотинирования  российской Конституции на ум приходит приписываемая обычно Талейрану, но в действительности принадлежащая юристу Де Ла  Мерту — одному из создателей знаменитого «Кодекса Наполеона» — фраза, сказанная по поводу расстрела жившего скромно в эмиграции, как это часто случается — на английскую пенсию, потенциального претендента на французский престол Герцога Энгиенского: это хуже, чем преступление — это ошибка. 

 

В детстве отец постоянно требовал от меня играть в шахматы (не скажу, что мне это сильно нравилось), и обычно, когда дело у меня заходило в тупик, менялся со мной фигурами, заставляя доигрывать чужую партию до конца. С тех пор привычка смотреть на происходящее глазами оппонентов сохранилась на всю жизнь. Поэтому, если отбросить в сторону этические мотивы, я достаточно хорошо понимаю резоны бывших «коллег по цеху», заставляющие их торопиться с принятием поправок в Конституцию. Однако до сегодняшнего дня мне не хотелось высказываться на тему о том, как бы я сам поступил на их месте – хотя бы для того, чтобы не получилось как в старом одесском анекдоте про Рабиновича, который все время подсказывает им ответы. 

 

Теперь же, когда вымученное политическое решение по дате голосования наконец принято, я могу честно сказать, что на месте Вайно и Кириенко, именно исходя из их, а не из моих приоритетов, я бы никогда так не поступил. Я бы сделал все от меня зависящее, чтобы это голосование по Конституции не состоялось. Не в смысле — в июле или в августе, а вообще никогда. Я бы воспользовался ситуацией с пандемией и возникшим хаосом в стране и в головах для того, чтобы обосновать отказ от «всенародного» голосования в принципе (конечно, ради спасения жизней верноподданных, которые так дороги Кремлю), и принял бы поправки путем простого подписания соответствующего федерального закона Президентом, что, собственно, и является единственно конституционным способом, о чем я уже раньше писал. Там, конечно, были бы шероховатости с полномочиями Конституционного суда все это безобразие одобрить в предварительном режиме, но сам же Конституционный суд их бы напильничком знаменитой своей казуистики и заровнял бы. И это было бы и  изящно, и политически безопасно. А так — что есть, то есть: хуже преступления. Постараюсь объяснить максимально просто, почему. 

 

С всенародным голосованием по поправкам в Конституцию произошла нехорошая история – по ходу дела концепция поменялась. Как в известной притче про английского лорда, рассказать которую в полном объеме мне не позволяют цензурные ограничения. Но вкратце там речь идет о том, что лорд, придя домой после попойки, требует у слуги тазик, потому что его тошнит, но пока слуга бежит за тазиком, тема стала неактуальной, так как с лордом приключилась еще большая беда. В этом смысле как раз концепция и поменялась. Всенародное голосование задумывалось при одних обстоятельствах и имело вполне очевидную  цель – замаскировать конституционный переворот, придать ему видимость чего-то солидного и легитимного. Вполне себе тривиальный, но проверенный и много раз себя хорошо зарекомендовавший прием. Однако по ходу спектакля случился коронавирус и концепция поменялась. В Кремле, однако, не успели на это адекватно среагировать и принесли тазик. А ведь народ уже не просто  тошнит. Теперь все хуже, и тазик для голосования оказался совершенно не к месту. 

 

Там, где планировалось облачение в «белые одежды», случилось полное разоблачение. То, что должно было стать ширмой, прикрывающей конституционную наготу, превратилось в увеличительное стекло, позволяющее наблюдать постыдное зрелище во всех его самых отвратительных деталях. Не обошлось без булгаковщины. В этом превращении есть какая-то воландовская мистика. Сначала на арене цирка расположился шатер с бесплатными конституционными изысками, а потом вдруг объявили второй акт – и понеслось. Каждому голосующему выделили по два метра и предложили соблюдать дистанцию, пропагандистская кампания скомкалась и свелась к скороговорке, которую едва успевают произнести между сводками о заболевших и умерших, а  глава Центризбиркома, которая должна была придать этому действу респектабельно-либеральный вид, теперь выглядит точь-в-точь как «актриса разъездного районного театра Милица Андреевна Покобатько». 

 

Все поменялось. Еще три месяца назад это было преступлением. Сейчас это уже ошибка. Литературные ассоциации наплывают одна за другой, и вслед за Булгаковым спешит Высоцкий: искаженный микропленкой COVID-19, ЦИК стал маленькой избенкой, и уж вспомнить неприлично, чем предстал Театр Наций. То, что планировалось стать пафосным имперским покрывалом, плащом легионера, наброшенным на мускулистые плечи режима, превратилось за эти три месяца в жалкое рубище, сквозь прорехи которого проглядывает изъеденное правовым сифилисом тело российской государственности. Настроение массы сменилось, тупое безразличие постепенно замещается сосредоточенной озлобленностью, и не учитывать данное обстоятельство – значит проявлять недопустимую политическую близорукость. 

 

В новом контексте всенародно дистанцированное голосование станет актом конституционного эксгибиционизма, добровольного саморазоблачения власти, которая выставляет Конституцию на осмеяние, словно гулящую девку, выброшенную из окна горящего публичного дома.  В таком виде эта процедура никакой дополнительной легитимации потенциальному политическому бессмертию Путина не создает, а скорее наоборот — еще более делегитимизирует его. Нужно было вовремя понять это, остановиться, сменить игру, резко поломав первоначальный сценарий. Когда-то Путин это умел. Но Акела стал суперстар и, похоже, промахнулся. Как пела когда-то Пугачева – надо бы, надо бы остановиться, но не могу, не могу и не хочу. Поэтому Кремль предпочел двигаться по инерции нога в ногу с пандемией к трагикомической кульминации своей конституционной авантюры. 

 

Когда-то убийство герцога Энгиенского подтолкнуло мир к созданию третьей антинаполеоновской коалиции, которая и привела новоявленную Империю к трагическому финалу. Говорят, Наполеон часто упрекал Талейрана, который подтолкнул его к этому шагу, в недальновидности. Приведет ли убийство российского конституционализма к консолидации антиправительственных сил и будет ли Путин впоследствии попрекать своего «коллективного Талейрана» за то, что не предотвратил этой ошибки? Еще вчера мы были уверены, что нет, а теперь, наблюдая за фарсом во время чумы, говорим – может быть…