В издательстве «Corpus» вышла книга «Дела человеческие». Этот роман французской писательницы Карин Тюиль, за плечами у которой нескольких вполне успешных книг, сделал ее знаменитой и был удостоен двух литературных премий. Известный французский режиссер Иван Атталь снимает по книге фильм с участием Шарлотты Генсбур и Матье Кассовица.
В центре сюжета супружеская пара — популярный телеведущий Жан Фарель и Клер, журналистка, прославившаяся своей борьбой за права женщин. Их семья распадается на глазах у читателей. Клер влюбляется в Адама, преподавателя французского языка в еврейском лицее, уводит его от жены. Оказывается, что у Жана Фареля уже много лет роман с другой — также известной журналисткой Франсуазой, о котором не знает Клер, но знает их сын Александр, амбициозный молодой человек, который учится в Стэнфорде. Показное благополучие семьи, ложь родителей, строгость отца превратили Александра в неврастеника, который страдает от того, что не умеет выстраивать отношения с женщинами.
Драма случается, когда он ненадолго приезжает в Париж и знакомится с 18-летней Милой, дочерью любовника матери. Александр приглашает ее на вечеринку и предлагает заняться с ним сексом так, как он обычно привык, достаточно жестко, не понимая, что для правоверной иудейки это может быть травматично. Мила тяжело переживает произошедшее между ней и Александром: она подает заявление в полицию, уверяя, что молодой человек ее изнасиловал.
И вот с этого момента роман Тюиль о психологии супружеских отношений, о тонкостях «дел человеческих» превращается в очень важный рассказ о французской судебной системе. Судебный процесс с участием присяжных показан в книге подробно и это очень интересно читать и, конечно, нам есть с чем сравнить.
Я как раз сейчас пишу статью о том, как расследуются дела о насилии в отношении несовершеннолетних и как они рассматриваются в судах. В России дела о сексуальных преступлениях не подсудны присяжным. А в обычном процессе судья, как правило, всегда на стороне жертвы, доверяя именно ей и не воспринимая доводы, доказательства и аргументы обвиняемого.
Я прекрасно понимаю, что французская судебная система — не идеальна. Но мы видим, что в парижском суде обвиняемому хотя бы позволяют защищаться, и состязательное правосудие — это настоящее состязание двух сторон, когда и присяжным и судьям предоставляется огромный массив информации. И, принимая решение о судьбе человека, пусть даже виновного, они «вооружены» знаниями, которые сокращают возможность судебной ошибки, приближают суд к справедливости, если считать, что вообще справедливость в мире существует.
С разрешения издательства мы публикуем отрывок из книги «Дела человеческие». Это речь адвоката, в котором он пытается объяснить присяжным, почему его подзащитного следует оправдать.
Глава 25.
<…>
Заседание возобновилось. Речь адвоката обвиняемого всегда была одним из самых запоминающихся моментов процесса, по традиции защита выступала в конце. Мэтр Селерье, несмотря на молодость, отличался солидностью и харизмой; он уверенной поступью подошел к трибуне: это был уже двенадцатый его процесс в суде присяжных. В зал набежали десятки журналистов. От выступления здесь, в великолепном зале Виктора Гюго, во многом зависело профессиональное будущее мэтра Селерье. Он набросал лишь несколько строчек и прихватил с собой развернутый план, но даже не заглянул в него.
— Госпожа председатель суда, господа присяжные, этот процесс прежде всего научил нас тому, что любой человек может однажды очутиться в незавидном положении. В жизни никому из нас не удастся уберечься от падений, от ошибочных суждений, и случается, в считанные секунды человек разрушает то, на что положил долгие годы. Происходит трагедия, и жизнь — ваша жизнь — в один миг летит под откос. Порой хватает сущего пустяка, чтобы все потерять. Вы думаете, с вами такое не может случиться? Ошибаетесь. Побывайте хотя бы на нескольких судебных заседаниях, и вы поймете: для этого довольно пустяка… Я не остался глух к страданиям истицы. Ни разу за время процесса я не усомнился в том, что мадемуазель Визман действительно страдает, и даже если я иногда задавал ей жесткие вопросы, то только потому, что адвокат не имеет права безропотно принять версию одной из сторон. Вы не можете безоговорочно согласиться с тем, как мадемуазель Визман воспринимает месье Фареля, хотя этому есть объяснение: она его совсем не знает. Здесь мы имеем дело не с одной, а с двумя правдами, с двумя разными мироощущениями, двумя разными точками зрения на одно и то же событие. Месье Фарель непрестанно во всеуслышание заявлял о своей невиновности, и потому я c чистой совестью намерен просить вас его оправдать.
Скажем честно: вы вправе ненавидеть месье Фареля. Вам может не нравиться его манера говорить, его блестящий ум — вы имеете на это право. Он, как говорится, представитель привилегированного сословия, ведет себя как мажор, с заметным чувством превосходства, вероятно присущим его касте. Он словно старается держать дистанцию и из-за этого кажется лукавым, неискренним, холодным, надменным, он как будто смотрит на вас свысока: такова его манера вести себя, выражать свои мысли, его способ существования, однако это не значит, что он не страдает. Да, согласен, он и вправду повел себя высокомерно, соглашаясь на навязанный ему “обряд посвящения”, да, его поведение было вульгарно и непристойно, когда он говорил Миле Визман: “Отсоси мне, сучка!” Да, его стремление к высоким спортивным результатам отдает нарциссизмом, как и мания выкладывать свои фото в социальных сетях. Вам это, скорее всего, не нравится, и вы имеете на это право. Вы также имеете право осуждать его родителей с их стремлением все контролировать, с их жалкими грешками и тайнами, но нельзя доверять своим первым впечатлениям. Не полагайтесь на видимость. У Александра Фареля определенная манера говорить, потому что этот язык — это его мир, его сформировали книги, которые он прочитал. И пусть даже он виноват в том, что согласился на игру в “обряд посвящения” — это, конечно, прискорбно, — пусть он порой невыносим и совсем вам не нравится, но это еще не делает его виновным в изнасиловании, и единственный вопрос, который вам следует себе задать: действительно ли он насильно овладел Милой Визман, хотя знал, что она на это не согласна.
Мы никогда точно не узнаем, что произошло в той пристройке в ночь с одиннадцатого на двенадцатое января шестнадцатого года, между 23:20 и 00:05. Только им двоим это известно. Напрасно вы станете слушать показания свидетелей, их рассказы — все это из области предположений, фантазий, если не вымысла. Действительность всегда гораздо сложнее, чем нам видится. Впрочем, после чтения материалов дела и слушаний не вызывает ни малейших сомнений одно: что бы ни говорила мадемуазель Визман, никто не заставлял ее идти на вечеринку, пить, идти с Фарелем в пристройку для контейнеров, чтобы там покурить травку. Другое дело, что потом она об этом пожалела, однако в тот момент она этого хотела, она совершеннолетняя, у нее имеется опыт половой жизни. Итак, мы имеем обычный сексуальный контакт двух взрослых молодых людей. Ни разу Фарель не угрожал ей ножом. Он ей вообще ни разу не угрожал. Она сама сделала выбор и пошла с ним. И осталась. Сегодня мадемуазель Визман, разумеется, воспринимает и осмысляет произошедшее сквозь призму принуждения, так как в ультрарелигиозной иудейской среде, где она выросла, то,
что имело место в помещении для контейнеров, — нерядовое событие. Прошло время, и случившееся стало казаться ей недопустимым, а месье Фарелю, общественному животному, привычному к подобным отношениям, к сексу на один вечер, — наоборот. У них разные предыстории. Они принадлежат к разным культурам и по-разному относятся к сексу. Между тем их различия нельзя назвать тотальными. Вы думаете, они такие разные, потому что он родом из мира богатых, а она — из менее состоятельной среды? Потому что он успешный, блестящий студент, а она не получила даже степень бакалавра, ведь так? А на самом деле у них две важные точки соприкосновения: оба боятся общественного осуждения, и у обоих испорчена жизнь. Как? Почему? В какой момент у них что-то пошло не так? Мы этого никогда не узнаем, но нам известна их нынешняя ситуация. Мадемуазель Визман стала изучать историю кино, она пытается начать новую жизнь. Месье Фарелю нанесла непоправимый ущерб широкая огласка этого дела, и он вынужден был под давлением окружающих бросить учебу в своей инженерной школе, не получил диплома и не смог обосноваться в Соединенных Штатах, чтобы получить там образование, как он хотел, ему пришлось уйти из Стэнфорда, мечты всей его жизни! У него нет девушки, он угодил в тюрьму, где его били и унижали другие заключенные, считавшие его “стеклорезом” — так в уголовном мире называют насильников, — он потерял все. Каждый день его оскорбляли и травили в социальных сетях, но скажем честно: это медийное судилище нельзя признать справедливым. Такое самочинное правосудие нам ни к чему. Вердикт соцсетей, опирающийся на злобные твиты и мстительные комментарии, нанес серьезный ущерб презумпции невиновности моего клиента, непоправимо испортив ему всю дальнейшую жизнь. Медийное правосудие вынесло приговор месье Фарелю. Ни один университет не желает его принимать, он не может зарегистрироваться ни в одной социальной сети, как это делают его сверстники, эта страница его жизни закрыта. Когда вбиваешь его имя в поисковике, первое слово, которое с ним ассоциируется, — “насильник”. — Произнеся это слово, мэтр Селерье сделал паузу. Чувствовалось, что в зале нарастает напряжение. — Все, чего хочет мой подзащитный, — это снова начать нормальную жизнь, и я требую для него настоящего правосудия, — того, которое обеспечите ему вы. Вы здесь не для того, чтобы карать “свиней” — этим охотно займется твиттер, — но чтобы наказывать насильников и оправдывать невиновных. — Он спокойно выражал свое мнение, не спуская глаз с присяжных. — Никто не просит вас, — твердо продолжал он, — разбираться в горестях месье Фареля и мадемуазель Визман, нельзя, чтобы страдание, которое демонстрирует мадемуазель Визман, повлияло на вас. Мила Визман лгала во время слушаний, а ее ложь — заметьте, она прибегала к ней неоднократно — наносит вред Александру Фарелю. В Соединенных Штатах потерпевшая, единожды уличенная во лжи, немедленно лишается права на доверие к своим показаниям. В деле Доминика Стросс-Кана, как вы помните, прокуратура отказалась от обвинений против политика, поскольку горничная, которая заявила о том, что он ее изнасиловал, солгала, когда просила политического убежища в США. Во Франции система не столь беспощадна, и это замечательно. В данном процессе никто не собирается ни портить репутацию мадемуазель Визман, ни ставить под сомнение ее страдания, однако месье Фарель, что очень важно, всегда заявлял о своей невиновности, и сегодня моя единственная задача — убедить вас в его невиновности с точки зрения закона, а не морали. Речь не идет и о том, чтобы помешать мадемуазель Визман высказаться, тем более теперь, когда женщины наконец стали говорить более свободно, но это еще не причина для того, чтобы заткнуть рот защите, это не причина для того, чтобы запретить защищать людей, подвергшихся гонениям из-за подозрений в сексуальной агрессии.
Статья 222–23 Уголовного кодекса Французской Республики гласит, что изнасилование — это физическое проникновение, совершенное жестоко, внезапно, под угрозой или по принуждению. Что представляет собой принуждение? Это понятие совершенно определенное. Во время процесса много раз упоминалось, что он принудил ее сделать ему фелляцию. Также говорилось, что он лег на нее. Тот факт, что его тело лежало на теле партнерши, не может быть квалифицирован как принуждение: как можно заниматься любовью, не прижимаясь телом к телу партнера или партнерши? Что касается угроз, то их и в помине не было, сторона обвинения сама признала, что против жертвы нож не использовался. Другой факт, что соитие произошло в необычном, точнее, довольно мрачном месте, также не превращает сексуальный контакт в изнасилование. Кстати, просмотр порнографических фильмов тоже не делает из вас половых извращенцев. Несколько лет назад ученые из университета в Монреале не сумели провести сравнительное исследование мнений мужчин, никогда не смотревших порнофильмы, и мужчин — постоянных потребителей такого рода продукции. Причина неудачи проста и понятна: не нашлось ни одного мужчины, ни разу не смотревшего порнофильмы!
У месье Фареля была привычка использовать крепкие выражения, но ни малейшего желания навязывать что-либо силой. Главная проблема — вопрос о согласии мадемуазель Визман. Если вы изучите судебную практику палаты по уголовным делам Кассационного суда, вот что вы найдете: “Оправдательный приговор лицу, совершившему изнасилование, никоим образом не подразумевает согласия жертвы”. Если вы выносите оправдательный вердикт, это не значит, что жертва была согласна. Здесь речь идет об отсутствии преступного намерения или просто о сомнении: обвиняемый превратно истолковал или мог превратно истолковать желания жертвы либо совершил ошибку, сочтя ее сопротивление недостаточно серьезным. Нет единой истины. Можно
стать очевидцами одной и той же сцены и интерпретировать ее по-разному. Ницше говорил, что истины нет, есть только перспективы истины. В данном деле нет сцен утонченного обольщения, мы в парижской квартире, в большой компании нетрезвых студентов, время близится к полуночи, все крепко выпили, человек, которого вы знаете, предлагает вам тоже выпить, вы соглашаетесь, потом выходите на свежий воздух, он покупает косячок, вы соглашаетесь пойти с ним покурить в укромном месте… По дороге он говорит вам, что вы красивы, вы улыбаетесь в ответ — у молодых людей так все и работает! Они общались, заигрывали друг с другом, все, кто был на вечеринке,
отмечали это. Ваша миссия — проникнуть в мысли этого человека, ибо это его процесс! Это он рискует полжизни провести в тюрьме!
О чем думает молодой парижанин, завсегдатай вечеринок с алкоголем и наркотиками, воспитанный своим отцом, человеком свободных нравов, когда в полночь взрослая девушка идет следом за ним в укромный уголок? Он думает, что между ними случится сексуальный контакт, потому что так обычно и бывает! Вы не найдете ни одного аргумента, чтобы доказать, что в тот момент он не мог быть в этом уверен! Все сигнальные огни светились зеленым! Это слово одного против слова другого. Слово парня, который изъясняется легко и красиво, против слова молодой женщины, не умеющей излагать свои мысли столь же свободно, — я говорю это без тени презрения, просто констатирую факт. Впрочем, вы, естественно, полагаете, что ваш долг — стать на сторону той, что находится в затруднении и с усилием подбирает подходящие слова. Однако здесь мы судим не общество, а человека. И ему грозит тюрьма. Попытайтесь стать на одну доску с этим человеком: он совершил попытку самоубийства, оттого что испытывал прессинг в своей высшей школе… Потом женщина, которую он любил, внезапно бросила его, а отец без его ведома помог ей организовать аборт, он почувствовал, что все его предали, но внезапно встретил девушку, понял, что нравится ей, и для него снова забрезжил свет надежды… Не было никаких словесных угроз, только грубоватые слова c эротической окраской, никто никого не бил. Вдобавок к этому мадемуазель Визман не сказала “нет”, не сказала “стоп”, не оттолкнула его, не выразила протест ни криком, ни плачем. Медицинский осмотр не выявил никаких особенных повреждений. Не было ни одного следа насильственных действий, даже на запястьях. Никто не слышал криков, кроме одного свидетеля, который недостоин доверия: он внезапно появился в последний день судебных слушаний, а правдивость его показаний вызывает законные сомнения, так как он связан с ячейкой радикальных исламистов, высказывавших угрозы в адрес Жана и Клер Фарель. Отягчающим обстоятельством может стать все что угодно. Даже прочитанные книги. Здесь упоминался писатель Жорж Батай. Во всем мире были проданы сотни тысяч экземпляров его произведений. Это выдающийся литератор, его изучают в школе, в университетах за рубежом. Упоминали здесь и о рассказе, написанном моим клиентом, но это вымысел, фантазия. Вот уже два года Александр находится под следствием. И меня удивляет тот факт, что не был произведен опрос людей, находившихся поблизости от места происшествия. Например, никто не побеседовал со сторожихой. Она наверняка бы услышала, если бы Мила Визман закричала. Что ж, один свидетель все-таки явился. Однако он повторил только те слова месье Фареля, которых тот и сам не отрицал. Его подруга сообщила вам: занимаясь сексом, он любил произносить грубые словечки. Это не запрещено. И это не делает из него извращенца или насильника. Нет никаких следов захвата или сдавливания. Он неизменно твердит одно и то же: она была согласна, я невиновен. Да, конечно, вам может показаться, что он ведет себя вызывающе, что готов защищаться любой ценой, что слишком вызывающе демонстрирует свою сексуальность, но есть кое-что неизменное, постоянное — его версия: “Я не насиловал заявительницу, я невиновен”.
В этом деле по-прежнему остаются сумеречные зоны. Истина нам по-прежнему неизвестна, потому что она не одна, их две. Тем не менее нам необходимо найти юридическую истину. Наверное, Мила находится в непростой ситуации, ее страдание реально, но если вы бесстрастно изучите материалы дела, вы придете к выводу, что Фарель ни секунды не желал силой добиваться ее близости. Повторюсь: это слово одного человека против слова другого. Я очень внимательно слушал выступление адвоката стороны обвинения и заявление генерального адвоката, и о чем же еще они вам говорили, кроме классовых отношений, чувства стыда, дела Вайнштейна и движения #MeToo? А материалы дела — кто обращался к ним? Вам процитировали Жизель Алими, это прекрасно, но где же здесь Александр Фарель? Я пытаюсь поставить себя на ваше место: если бы я был присяжным в этом процессе, я бы предпочел, чтобы мне представили свидетельства того, что в действительности произошло в тот вечер, чтобы мне обеспечили самые благоприятные условия для принятия решения, чреватого столь тяжкими последствиями. Вместо того чтобы апеллировать к вашему рассудку, обвинение предпочло играть на ваших чувствах, а с этим я не могу согласиться. Вас поставили в сложное положение: вы были выбраны по жребию, чтобы вершить правосудие, а очутились в политическом дискуссионном клубе. Вас призывают примкнуть к женскому движению, присоединиться к “борьбе”, но правосудию не нужны борцы, ему нужны судьи, беспристрастные судьи. Сегодня вам предстоит судить поступки Александра Фареля, только их, и ничего более. Это ничуть не умаляет значение вашей миссии. — Мэтр Селерье на секунду отступил от трибуны, как будто готовясь к новому броску, потом шагнул вперед, не сводя глаз с присяжных. — Еще недавно было принято перед началом процесса водить присяжных на экскурсию в тюрьму, чтобы они своими глазами увидели, что представляет собой тюремное заключение, чтобы знали, как выглядит то место, куда они собираются отправить мужчину или женщину, вынося обвинительный вердикт, и мне искренне жаль, что сейчас такое не практикуется. Так вот, подумайте об этом! Представьте себе камеру, тесноту, лишение свободы! Услышьте крики заключенных! Ведь от вашего решения и только от него зависит судьба месье Фареля, его дальнейшее пребывание за решеткой. Это его процесс, и любое сомнение следует толковать в его пользу — ни в чью более. Если бы вы осудили его по причине некоего сомнения относительно событий того вечера, то вы попрали бы закон и нарушили клятву, которую дали, когда стали присяжными. Дебаты кипят, и вас хотят лишить возможности подумать. Чего от вас сегодня требуют? Сегодня от вас требуют осудить человека, потому что к этому призывает общество во имя свободы слова и спасительной феминистской революции, и что же вы станете делать? Вы прогнетесь, уступите требованиям публики, примкнете к карательному походу либо, напротив, проявите мужество и оправдаете этого человека? Напоминаю вам: “Оправдательный приговор лицу, совершившему изнасилование, никоим образом не подразумевает согласия жертвы”. Давайте успокоимся и подумаем, не прислушиваясь к шуму, поднятому прессой. Александр Фарель никогда прежде не был судим. Можно сотни раз пересматривать факты и задавать одни и те же вопросы, но беда уже случилась: их жизни сломаны. Так не поддавайтесь сомнению, не разрушайте окончательно жизнь молодого человека, который всегда заявлял о своей невиновности. Самый большой риск — приговорить невинного. Не подвергайте себя такому риску.
Судья спросила Александра, хочет ли он что-нибудь добавить. Он встал, сказал, что хочет обратиться к Миле. Повернувшись к ней, он произнес:
— Я никогда не желал причинить тебе зло. Если ты страдаешь по моей вине, то прошу тебя, прости меня.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.