Эффект отсутствия, или Голосование в разрезе

 

 

Все-таки есть еще женщины в русских селеньях! Журналистка Ирина Алкснис пишет: «Все минимально вменяемые люди, даже если им сильно не нравится происходящее и они лично не любят российскую власть, отдают себе отчет, что полученные в ходе голосования цифры отражают истинное положение дел в стране: в вопросе поправок в Конституцию за государством на самом деле стоит три четверти активных избирателей России… В нашу жизнь в очередной раз почти незаметно вошло серьезнейшее изменение: выборы в России и впрямь стали честнее, а доверие к ним заметно возросло». 

 

Робею спросить: она ведь, пожалуй, скажет, что и в СССР 99,9% трудящихся честно поддерживали нерушимый блок коммунистов и беспартийных? Советский союз опирался на такие светлые головы и репродуцировал их десятками миллионов. Сегодня они переживают бурный ренессанс.

Вправе ли мы требовать, чтобы человек хоть чуть-чуть разбирался в математической статистике? Нет, не вправе. Мы даже не вправе требовать, чтобы он вообще хоть в чем-нибудь чуть-чуть разбирался. 

 

Ни разу с начала 90-х годов, с тех пор как стали публиковать более-менее полную электоральную статистику (ее объем и качество росли до начала нулевых годов, а потом, с эпохой В. Е. Чурова, начали скукоживаться; 2020 год войдет в историю как начало агонии), страна не сталкивалась со столь масштабными фальсификациями. Нас возвращают к советской практике рисования результатов, но по недосмотру (или, может, это уже преступный заговор вредителей, инспирированный из-за рубежа?!) забыли запретить публикацию итогов по избирательным участкам. Тов. Сталин никогда бы такого не позволил: сообщили один общенародный процент – и хватит с вас! Радуйтесь.

 

Участков в России около 95 тысяч. Привязанный к ним массив данных сразу попал в руки очкастых изменников Родины с научными степенями по статистике, теории вероятностей и Big Data management. Они, в отличие от И. Алкснис, воспринимают цифры не сердцем, преисполненным веры во второе пришествие Совка, а через рациональные алгоритмы. Которые фильтруют мутную электоральную воду и быстро получают сухой остаток: вот это правдоподобно, это сомнительно, а это практически невероятно. По сути, файл-2020 есть задокументированный приговор путинской вертикали. Вопрос лишь в сроках оглашения и в способности некоторых людей понять, что написано. 

 

Самые простые и наглядные расчеты, почти на пальцах, без всяких Big Data, вот уже более 10 лет проводит замечательный специалист по электоральной статистике Сергей Шпилькин. К его методу привыкли и даже начали понимать. Хотя не все, конечно. 

 

Из ряда параметров, зафиксированных в протоколах участковых избирательных комиссий (УИК), Шпилькин наглядности ради берет лишь два самых очевидных: процент явки и физическое число голосующих, сказавших «да» или «нет». 

Представьте, что вы в 10-м классе средней школы. По горизонтальной оси откладываем процент явки, по вертикальной — тысячи голосов «за» или «против», поданных на соответствующих участках. Не надо быть отличником, чтобы сообразить, что при нормальных условиях расклад голосов на участках не должен сильно зависеть от явки. Если действительно три четверти активных избирателей были «за» (как полагает г-жа Алкснис), то эти три четверти должны примерно с одинаковой частотой (и чаще прочих!) встречаться на самых разных участках: что с явкой в 35%, что с явкой в 95%. При этом большинство УИК должны иметь показатели явки где-то посредине — не 35 и не 95 процентов, а около 65-70 – коль скоро нам объявили среднюю явку в 68%. 

Примерно так распределяются участковые данные во всех странах, где честно считают голоса. Неважно, какова средняя явка — хоть 40%, хоть 70%, неважно, каков конкретный процент «за» или «против»: во всех случаях график напоминает колокол, примерно симметричен, не имеет резких изломов и обладает одним максимумом где-то в области средних значений. Иными словами, нормальное распределение имени Карла Фридриха Гаусса. Оно исправно работает везде, кроме Зимбабве, Туркменистана, Чечни, Приднестровья и некоторых других уголков социального прогресса и электоральной стабильности. Впрочем, участковые данные там, следуя заветам великого Сталина, предпочитают не публиковать. 

 

Ничего похожего на Гаусса в распределении данных, представленных героями-памфиловцами, не наблюдается и близко. Есть доброкачественный (гладкий и почти симметричный) небольшой пик вокруг значений явки в 40–45% и соответствующих этой явке 65% голосов «за». (Шпилькин по вертикальной оси размещает не проценты «за», а натуральные числа, что корректнее. Но пересчитать в проценты для среднего десятиклассника, слава богу, не проблема). После первого пика начинается «нормальное» снижение — нисходящая ветвь колокола. Которое, впрочем, быстро переламывается появлением второго «ненормального» пика — более массивного и несущего признаки грубого фальсификата. Как раз на провал между пиками и ложатся участки, где зафиксирована средняя официальная явка — 68%. Которая теоретически должна бы встречаться чаще прочих — то есть соответствовать пику, а не яме. 

Должна, но не соответствует. 

Второй анти-гауссовский пик дает максимум около явки в 85% (при близких значениях доли голосов «за»). График на этой части демонстрирует хорошо знакомые специалистам переломы и зубцы (отчасти напоминающие профиль Спасской башни) у чисел, кратных пяти. В переводе на русский это означает, что избирательные участки с явкой ровно 50, 60, 65, 70, 75, 80, 85, 90 и 95 процентов встречаются непропорционально часто в сравнении с соседними, где явка была не 50%, а, допустим, 48–49 или 51–52%; не 60%, а 58–59 или 61–62%, и т. п. Объяснение аномалии простое: начальство участков с повышенной явкой (именно они составляют тело второго ненормального пика), не мудрствуя лукаво, рисовало ту цифру, которую им велели. Заказали 75% — получите 75! Надо 85% — извольте 85! Будь заказчики и исполнители чуть поумнее, они бы для сглаживания картинки нарисовали 73% или, допустим, 86%. Но чего нет, того нет. 

Сухой остаток, отжатый по методу Шпилькина, впечатляет. Второй противоестественный пик распределения выше и массивней первого и состоит как минимум из 23 млн «ненормальных» голосов. Что вдвое больше стандартных масштабов приписки в чуровскую эпоху: тогда «ненормальных» было 10–12 млн. Скоро самыми разными авторами будет представлена более полная и многомерная картина искажений, описанная иными методами и под другими углами зрения. К вящему разочарованию Ирины Алкснис и её коллеги по изданию Ильи Ухова, которые решительно, но не слишком компетентно взялся разоблачать «кривые Шпилькина».

 

Тема амбициозной глупости неисчерпаема и с возрождением советских приоритетов становится всё более актуальной — но сейчас не о ней. Пока в первом приближении видим, что на голосование реально пришли не 74 млн избирателей (68%), а менее 50 млн (настоящая явка не дотягивает до 45%), и за поправки проголосовали не 58 млн (с явкой 78%), а менее 35 млн (65% от реально голосовавших). Против поправок не менее 17–18 млн человек. 

 

Можно осторожно прикинуть и итоговый вклад бойкота: по крайней мере, порядок величин. Будем исходить из данных социологов «Левада-центра», опросивших потенциальных игнорантов (бойкотеры — составная часть этой группы). Тех, кто твердо заявил, что не пойдет голосовать, спросили, как бы они проголосовали, если бы все-таки пошли — за поправки или против? 27% не смогли или не захотели ответить, 18% сказали, что проголосовали бы «за», а 56% — «против». Итого, среди тех, кто решил игнорировать голосование, преобладают противники поправок. Примерно три четверти.

Согласно первым расчетам Шпилькина, в голосовании реально приняли участие 46-49 млн человек. Всего избирателей у нас 109 млн. Следовательно, игнорантов было минимум 60 млн. Можно осторожно предположить, что из них около 45 млн (три четверти) — те, кому изменение Конституции скорее не нравится. Представим, что хотя бы половина из них (22–23 млн) все же решилась прийти и облечь свой внутренний протест в галочку «против». В этом случае число реальных голосов «нет» превысило бы число голосов «да» в пропорции примерно 40 млн на 35 млн, при реальной явке около 70%. Заодно был бы заметно ограничен и суммарный фальсификационный ресурс: чтобы в общий итог всунуть 23–25 млн фейковых голосов, число голосующих пришлось бы задрать до 100 млн (с явкой выше 90%). Но это будет уже совсем Чечня-Тыва. Или, что примерно то же самое — СССР. Интересно, как прореагировали бы товарищи из RusNext. Наверно, обрадовались бы небывалому сплочению братских народов?

 

Еще раз оговорюсь: оценка грубая и условная. Другой сегодня и быть не может. Но размерность примерно понятна: проблема бойкота касается десятков миллионов недовольных. 

 

Итого, в сухом остатке.

 

1. В. В. Путин сделал решительный шаг вниз, вплотную приблизив избирательную систему РФ к лучшим советским образцам. Процесс электоральной деградации начался после выборов 2004 года, ускорился в 2008 году и сейчас приближается к логическому завершению. 

2. Зафиксирован очередной рекорд России в любимом национальном упражнении «подъем с колен прогнувшись»: объем фальсификата увеличен сразу вдвое. Ранее манипуляции с досрочным голосованием применялись лишь отдельными регионами, а теперь этот ценный опыт внедрен уже в общероссийском масштабе и растянут на шесть дней. По официальным данным, 55% проголосовали досрочно. Значит, в воскресенье 1 июля голосовали лишь 13% от общего списка (68–55=13). Из этого следует, что в каждый из дней досрочного голосования на участки в среднем приходило примерно столько же избирателей (около 9% от списка), что и в основной день голосования. Земля наша велика и обильна, наверняка найдутся люди, готовые поверить. 

3. Электронное голосование дало результаты, близкие скорее к данным Шпилькина, чем к цифрам ЦИК РФ. Особенно в Нижегородской области, где в онлайне получилось 60% «за» и 40% «против», а в офлайне — при массовом использовании «досрочки» — 81% на 19%. Электоральная администрация на местах еще осторожничает с новой технологией и не знает, как ее приспособить к достижению поставленных целей. Так и КОИБы (комплексы обработки избирательных бюллетеней) в первые годы эксплуатации показывали честные цифры — пока товарищи на местах к ним не присмотрелись и не нащупали слабину. 

4. Расчеты Шпилькина улавливают лишь самые грубые методы фальсификата — а именно физическую добавку голосов «за» (приписки, вбросы, привод подневольных избирателей и пр.). Во всех этих случаях неестественный рост поддержки сопровождается неестественным ростом явки — и модель это отлавливает. Кстати, еще раз: манипуляторы заинтересованы не в раздувании явки, а в раздувании процента «за». Рост явки — скорее приятное, но факультативное следствие. Людей принуждали голосовать не ради явки, а из давно установленного эмпирического правила: если зависимый избиратель под давлением пришел на участок, то в трех случаях из четырех он там проголосует «за». На всякий случай. Зачем ему лишние проблемы?

 

Более трудоёмкие методы фальсификата — например, переброска части голосов «нет» в графу «да» — приростом явки не сопровождаются и моделью Шпилькина не фиксируются. Поэтому его расчет устанавливает лишь нижнюю границу фальсификата: не менее 23 млн. «ненормальных» голосов за поправки. 

5. Идея с забастовкой избирательных комиссий провалилась. Те немногие, кто ее поддержал, в основном были из независимых членов УИК и их отсутствие лишь облегчило жизнь манипуляторам. Идея с бойкотом, напротив, сработала — но, как всегда, скорее в интересах Кремля. Вообще, практика показывает, что у оппозиции лучше получатся, когда она выступает с «позитивными» рациональными инициативами типа «умного голосования». Зато «негативные» инициативы, — вскрывающие, разоблачающие и выводящие на чистую воду — значительно эффективнее с точки зрения популизма и поддержания имиджа непримиримых борцов. Поэтому властители дум и масс чаще выступают за бойкот, а эксперты — в основном за участие.

 

6. Тем, кто пришел и проголосовал против — низкий поклон. Благодаря им шоу можно препарировать и объяснять его изнанку тем, кто еще не понял. Именно они с невозможной прежде ясностью показали, как работает машина фальсификата: она не столько ворует или убивает голоса оппозиционеров (о чем 20 лет шумят сторонники бойкота, и что на самом деле не так), сколько заваливает их горой фальшивых голосов «за». Ныне «против» реально проголосовали до 20 (минимум 17–18) млн человек. Если от этой суммы что-то и украли, то совсем немного: процесс слишком хлопотный. Зато к 30–35 млн реальных голосов «за» подвалили еще 20–25 млн нарисованных. И в итоге получили объявленную поддержку в 55 млн.

7. И еще про «игру в наперстки». Что мы имеем дело именно с наперсточниками — тут спорить нечего. Выиграть у них невозможно, но можно не проиграть. А это означает следующее.

Во-первых, не позволить внушить критически настроенному почти-что-большинству, что оно в безнадежном меньшинстве («три четверти за!!»).

Во-вторых, не сев за стол с наперсточниками, не сделаешь доказательного сюжета о том, как они морочат людям голову. 

В-третьих, пора признать, что страна устроена сложно. В отношении наперстков Тыва и Чечня — одно, а Москва и Питер — совсем другое. В Москве, где Навальный в 2013 году собрал 0,65 млн голосов (кстати, опять пример успеха «позитивной» инициативы!), к его слову прислушиваются. Даже на фоне синхронно заявленного скепсиса со стороны Навального, «Яблока» и «Парнаса» более полутора миллионов москвичей все же пришли и высказались против поправок. В девяноста пяти УИК поправки не прошли. Если бы оппозиционные политики просто промолчали, официальный московский счет в процентах был бы не 65:35, а ближе к 60:40 или к 55:45. Вместо отдельных оппозиционных УИК на карте города, скорее всего, появились бы целые округа, свободные от обнуления. 

А если бы демократические политики активно призвали прийти и голосовать против, то наряду с Ненецким АО (с ним как раз после попытки присоединения всё понятно: временно совпали интересы населения и местной номенклатуры), мог бы появиться еще один протестный регион — не последний по значимости. 

Сложно сказать, сочли бы избиратели это победой или нет — дело зависит от интерпретации. Но эмпирический факт состоит в том, что голосовать против нас не призывали. Нас более или менее ясно призывали к бойкоту. Что по-человечески очень понятно: агитировать за участие — риск. Скорее всего пролетишь. Проигрывать политики не любят и не должны любить; политик должен быть настроен на победу. Бойкот же — стратегия сугубо безрисковая и даже наоборот: во-первых «А я предупреждал!», во-вторых дополнительный бонус за бескомпромиссность. 

8. Все это понятно, объяснимо и предсказуемо. Но речь немного о другом. Если Кремль почувствует, что фальсификационного ресурса ему уже недостает (приписать 50 млн голосов будет тяжеленько даже для такой страны, как Россия) — он, не исключено, попросту отменит любые игры в голосование. Например, в целях экономии народных денег. И противостоять ему будет уже совершенно некому — за исключением разве что Нарьян-Мара или мифологического восстания масс, в котором ушибленные советским воспитанием люди пытаются разглядеть альтернативу. На самом деле этой альтернативы нет и уже не будет — восстания масс имели место лишь в школьном курсе истории СССР и в революционном эпосе. А реальная сегодняшняя проблема заключается в том, что после бойкота привести своих избирателей на следующие избирательные циклы — на что надеются и Навальный, и «Яблоко», и «Парнас» — может быть очень непросто. 

То, что кремлевские душат выборы — понятно и предсказуемо. Это нормальная траектория для африканского, латиноамериканского или азиатского вождя. В общем понятно и зачем им в этом помогает (или не мешает) либеральная оппозиция. Однако совершенно непонятно, как после тотальной дискредитации электоральных и всех прочих правовых институтов, регламентирующих политическую конкуренцию, будут делить власть и 17 млн квадратных километров варвары, пришедшие после Путина. Через закулисные договоренности, через военные перевороты и уличные провокации, через гражданскую войну? Уж во всяком случае не через легальные процедуры.

 

Отдельное спасибо Юлии Галяминой, Льву Шлосбергу и другим «яблочникам», не постеснявшимся идти против течения. В итоге они выиграли, зафиксировав за собой позиции лидеров новой волны «Your vote matters».