23 января Ленинский районный суд Ростова-на-Дону отправил под домашний арест до 17 марта члена федерального совета движения «Открытая Россия» Анастасию Шевченко. Ее обвинили в участии в деятельности организации, признанной в России нежелательной (284.1 УК).
Дело ростовской активистки стало первым уголовным делом по этой «экзотической» статье. Обвинение «выросло» из двух ранее заведенных против Анастасии административных дел: участие в работе школы «Открытые выборы» в Ростове в апреле 2018 года и проведение дебатов с представителями «Единой России» в Таганроге в конце августа 2018 года по теме «нужно ли сохранять прямые выборы мэров».
После обыска и задержания Анастасия Шевченко провела две ночи в ИВС, а в среду 23 января в наручниках в сопровождении нескольких сотрудников полиции была доставлена в суд, где по ходатайству следователя ей избрали домашний арест до 17 марта 2019 года.
По свидетельству местных журналистов, такие меры безопасности, которые сопровождали в Ленинском районе это заседание, принимали, когда там шел процесс над бандой «амазонок», обвиняемых в жестоких убийствах.
Следователь Александр Толмачев обосновал ходатайство о домашнем аресте тем, что Шевченко обвиняется в тяжком преступлении, связанном «с посягательством на основы конституционного строя и безопасность государства», а поскольку по этой статье ей грозит до 6 лет колонии, то оказавшись под подпиской о невыезде или залогом, она сможет скрыться в одной из стран Балтии, уничтожит доказательства и будет воздействовать на свидетелей. Защита просила об освобождении под залог, объясняя, что Шевченко не сможет скрыться, поскольку ее заграничный паспорт у следователя.
В общем, следователь перечислил в своем ходатайстве все те стандартные обоснования, по которым обычно в российских судах обвиняемых берут под домашний арест или под стражу. Суды удовлетворяют подобные ходатайства следствия о домашнем аресте почти в 99 процентах случаев. Как правило, такие решения согласуются заранее с прокуратурой и судами.
В то же время, если об избрании домашнего ареста просят адвокаты, суд удовлетворит их ходатайства лишь в редких случаях. Это бывает, если очень резонансное дело и существует большое общественное давление, или если обвиняемый болен и стар, но не настолько, чтобы его можно было отпустить под подписку о невыезде.
И все-таки, с каждым годом растет число обвиняемых, которым суды назначают домашний арест. Как правило, это женщины, не совершившие насильственных преступлений, те, кого обвиняют в экономических или ненасильственных преступлениях, мужчины и женщины, которые дают нужные следствию показания, соглашаются на сделку с правосудием.
И, наконец, домашний арест применяется тогда, когда понятно, что он будет воспринят как репрессия.
Мне кажется, что в случае с Анастасией Шевченко следствие решило пойти именно по такому пути. Получив у суда решение о домашнем аресте, обвинение и кураторы этого дела в центре «Э» и в спецслужбах «убили сразу нескольких зайцев». Они изолировали активную политическую фигуру в Ростове-на-Дону, посеяли страх среди активистов, в очередной раз «показали козу» Михаилу Ходорковскому и послали сигнал, что с движением «Открытая Россия» опасно иметь дело.
Кроме того, наверняка решили они, поскольку домашний арест воспринимается как «мягкая» мера пресечения, в обществе не возникнет большого протестного движения за изменение Анастасии Шевченко меры пресечения и за закрытие ее уголовного дела.
И здесь они правы: известно, что либеральная общественность страстно борется за перевод фигурантов резонансных дел под домашний арест, воспринимая его чуть ли не как свободу.
Вcпомним «Марш матерей» с требованием о домашнем аресте для фигуранток дела «Сети» Анны Павликовой и Марии Дубовик.
Вспомним историю с бывшим генпродюсером «Седьмой студии» Алексеем Малобродским, который провел 11 месяцев под стражей и все это время его адвокаты, коллеги и правозащитники требовали его домашнего ареста. И в конце концов следствие пошло на беспрецедентную меру — когда суд несколько раз отказывал ему в ходатайстве о домашнем аресте, следствие само отпустило Малобродского под подписку о невыезде.
Думаю, в деле Анастасии Шевченко стоит добиваться именно такого решения. Это, конечно, задача минимум. А максимум — закрытие этого беспрецедентно абсурдного дела, напоминающего «дело Дадина» (ведь у него так же из административных дел «выросло» уголовное).
Так же, как и в «деле Дадина», следует обращаться в Конституционный суд, чтобы отменить статью УК РФ об участии в деятельности организации, признанной нежелательной.
Впрочем, если Дадин все-таки стоял с плакатами, то Анастасия Шевченко не имела никакого отношения к британской организации Otrkytaya Rossya, признанной в России нежелательной. Так что в обвинении, вменяемом ей, и вовсе нет состава преступления.
И домашний арест для Анастасии Шевченко, матери троих детей, (сыну 7 лет, дочерям 17 и 14), единственного кормильца в семье, которая из-за ограничений, наложенных на нее домашним арестом, не сможет содержать семью, является для нее жестким наказанием и мерой устрашения.
По условиям домашнего ареста Шевченко не может общаться ни с кем, кроме членов своей семьи, адвоката и хозяйки квартиры, в которой она живет с детьми. Ей не разрешены прогулки, пользование телефоном и интернетом. Для сравнения: Евгении Васильевой, бывшей начальнице Управления имущественных отношений Минобороны, под домашним арестом разрешалась ежедневная трехчасовая прогулка.
Выступая на суде по мере пресечения с последним словом, Анастасия Шевченко просила не накладывать на нее столь жестких ограничений. Она рассказала, что ее старшая 17-летняя дочь — инвалид первой группы, которая больше десяти лет находится в Зверевском доме-интернате для умственно отсталых детей.
«Я не хотела афишировать историю с тяжелобольным ребенком, но я ее единственный опекун и только я бываю у нее по выходным. Она до пяти лет жила у меня, но потом органы опеки настояли на том, чтобы дочь находилась в этом учреждении, потому что она не может принимать пищу и говорить. В этом году ей будет 18 и ее должны перевести в другое учреждение, без моего разрешения этот процесс нельзя начать. Мне нужно видеться с ней».
Следователь пока не разрешил Анастасии посещать ее дочь в интернате.
Занимаясь политической деятельностью, Анастасия Шевченко хорошо понимала, чем рискует. Об этом она написала в своем фейсбуке 31 декабря 2018 года: «Этот Новый год под административным арестом встретят молодые честные и свободолюбивые Дмитрий Егоров и Тимур Расулов. Оба за акции в День Конституции: «Не кладите болт на конституцию и Исчезающая конституция».
Диме дали сутки просто за акцию. Тимуру за акцию дали штраф, избили в отделении полиции, в потом еще за это закрыли.
К чему я это? Наступающий Новый год будет годом беспредела силовиков. Усилятся преследования не только гражданских активистов, но и бизнеса (недавняя облава в «Красное и белое» тому подтверждение), деятелей культуры (от театральных режиссеров до рэперов) и много кого еще. Мы живем в силовом государстве. Нас слушают, за нами следят, нас преследуют. Нет уже даже видимости честного правосудия.
Я желаю нам с вами и нашим детям никогда к этому не привыкнуть. Сопротивляться. Не замалчивать этот беспредел. Помогать и защищать. В новогоднюю ночь помнить о Диме, Тимуре, Владе, Яне, Олеге, Саше и сотнях жертв силового режима».
А вот что Шевченко писала 12 ноября 2018 года, когда движению «Открытая Россия» исполнилось два года:
«Конечно, деятельность в «Открытой России» принесла мне и два административных дела за сотрудничество с нежелательной организацией. Но тут важно не то, что думают прокуроры, а то, как это воспринимаете вы. Не может движение людей, стремящихся сделать свою страну лучше, быть нежелательным. Не надо бояться. Только вперед».
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.