Что происходит в России? А просто — террор.
Сразу террор, полагаете вы? — Полагаю.
Я, как могу, много лет уже предупреждаю,
Там, где был раз, будет больше, чем два и чем три…
Трансформация невнятного посткоммунистического авторитаризма в новую жесткую военную теократию, которую путинская конституционная контрреформа вывела на финишную прямую, близка к завершению. Точка перехода количественных изменений в качественные пройдена, но осмысление произошедшего исторического перелома запаздывает. Так и не состоявшееся российское гражданское общество продолжает метаться в отведенной ему Кремлем резервации как курица с оторванной головой. Но это всего лишь агония «старого доброго авторитарного мира», который никогда уже не вернется в Россию в своем привычном успокаивающе-вегетарианском обличье. Дальше — жесть.
Этот качественный скачок в эволюции режима произошел не на пустом месте, а стал следствием наложения друг на друга двух ранее длительное время развивавшихся параллельно тенденций: создания нового «глубинного государства» (deep state) и формирования новой эффективной технологии манипуляции массовым сознанием из обломков советских и досоветских мифологем (deep mind). В точке пересечения этих тенденций как раз и возникла очередная версия русского «deep mind state», но на этот раз не монолитная, а комбинированная православно-коммунистическая. Насколько такой эклектичный формат тоталитарной системы жизнеспособен, нам предстоит увидеть в ближайшие несколько лет, но инкубационный период он успешно преодолел и готов к быстрой экспансии. Гораздо более быстрой, чем многие ожидают.
Глубинное государство — жупел конспирологов всех мастей и типов — действительно существует, причем везде. Но если в Европе оно расположено ниже ватерлинии государственного лайнера, то в России это подводная часть айсберга. Иными словами, в России глубинное государство — это и есть единственно настоящее государство, а все, что над ним, есть не более чем сияющий ослепительной белизной декор. При большевиках русское глубинное государство оформилось институционально в виде партийно-номенклатурной системы, которая сильно деградировала в годы застоя, что во многом обусловило кризис в СССР. Перестройка неосмотрительно снесла эти руины, в результате чего сияющая верхушка государственного айсберга провалилась в зияющую пустоту криминального хаоса. Однако при Путине этот «вакуум» самоорганизовался, и на месте коммунистической вертикали была выстроена мафиозная вертикаль, скрепленная не столько идеологией, сколько воровскими понятиями.
На протяжении нескольких десятилетий новое «внутреннее» мафиозное государство укреплялось и разрасталось вширь и вглубь, пока метастазы его не проникли буквально в каждую клеточку государственного организма. Как это часто бывает с любой тяжелой болезнью, большую часть времени этот процесс протекал незаметно. Все вроде бы видели, что происходит, но полагали, что процесс развивается где-то рядом, в каком-то параллельном государственном мире, и поэтому впереди по курсу еще маячит финальная битва добра и зла, в которой «истинная государственность» победит «глубинную». Но когда настало время этой битвы, выяснилось, что сражаться некому: созданное Путиным новое глубинное государство полностью захватило и подчинило себе внешнее государство.
Одновременно «понятия», первоначально лежавшие в основании путинской государственности и даже снискавшие ей славу безыдейной («только про деньги»), стали медленно замещаться наспех слепленными из подсобного материала идеологическими конструкциями. В дело шел любой «ценностный мусор», любые обломки старых мифов — самодержавный патернализм, панславизм, культ победы, народничество (глубинный народ), евразийство, левая и правая риторика и так далее. Казалось бы, из этих исторических отходов ничего приличного сварить нельзя, но хороший повар знает: секрет успеха блюда, изготовленного из подтухших продуктов, кроется в остром соусе. Когда все эти изжившие себя «культы и культики» приправили пикантной смесью из версальского синдрома, ксенофобии и православного мессианства, образовалась достаточно стабильная идеологическая субстанция, показавшая высокую эффективность в промывке мозгов сбитого с толку тремя десятилетиями безвременья населения.
Как «Спутник», который, хоть и не так хорош, как вакцина от Pfizer, но, как оказалось, в принципе тоже работает, так и путинизм, хоть и не коммунизм, но пока неплохо «забирает». Людям в основном нравится, причем не только в России — на Западе у Путина много сторонников, и, похоже, его «регистрируют» параллельно со «Спутником» все большее число стран. Как быстро к нему выработается иммунитет, сказать сложно. В отличие от коммунизма или национал-социализма, это не столько доктринальная, сколько «чувственная» система, ориентированная на сиюминутное настроение массы. Под путинизм пока не заведен когнитивный каркас — теоретическая база, обеспечивающая бесперебойное воспроизводство идеологии при смене поколений. Но в пределах одного поколения достаточно и одной эмоции. Так или иначе, проект создания эрзац-идеологии оказался успешным, и на исходе второго десятилетия правления Путина он был выведен на планируемые мощности.
Эти два обстоятельства — завершение формирования тоталитарно-репрессивной инфраструктуры (hardware) и успешная апробация эрзац-идеологии, созданной путем глубокой модернизации устаревших образцов (software) — надо принимать во внимание, оценивая перспективы и тенденции развития путинского режима. Его неизбежное в долгосрочном плане историческое фиаско не исключает возможности резкого укрепления и даже экспансии в краткосрочной и среднесрочной перспективе. При этом режим продемонстрирует свойства и характеристики, которые ранее либо вообще не наблюдались, либо наблюдались как слабо диагностируемая тенденция.
Эти изменения носят латентный характер. Но, как и любой глубинный процесс, они имеют внешние проявления, которые, на первый взгляд, могут казаться малозначительными, но на самом деле отражают саму суть происходящих перемен. Признание любой нелояльности «нежелательным экстремизмом», начавшееся с организаций, ассоциируемых с Навальным и Ходорковским, является одним из таких важнейших индикаторов. Это, безусловно, не локальная инициатива, заточенная под персоналии, а новая формула (modus operandi), которая со временем будет применяться повсеместно и ко всем без исключения. Речь идет о «фазовом переходе» репрессивной политики от подавления «активизма», то есть деятельного проявления несогласия с режимом, к подавлению «инакомыслия», то есть пассивного критического и даже просто нейтрального отношения к режиму. Этот переход — не стилистический, а сущностный, он затронет буквально все стороны общественной жизни в России.
Эта диктатура уже больше никогда не будет такой комфортной для элит, какой она была на «разгонном» отрезке своей исторической траектории. Она вышла на стационарную орбиту и теперь движется к своему зениту. Управляемо спуститься на более низкую орбиту она не сможет — или дальше вверх по пути репрессий, или неуправляемый спуск с приземлением, где придется, если не с полным сгоранием в плотных слоях революционной атмосферы. На этом пути привычные правила существенно изменятся. Это как с европейским и американским футболом — названия похожи, а игра разная. Я не уверен, что все фанаты путинского режима (и не только они) сегодня до конца осознают, какой именно матч им предстоит досмотреть.
Переход от борьбы с активом к борьбе с инакомыслием — штука не механическая. Прежде всего, он предполагает изменение глубины вспашки общественного поля. Придется поменять грабли, которыми прочесывали траву, избавляясь от сорняков, на острый плуг, который будет переворачивать и корежить социальные пласты. И это естественно, потому что меняется масштаб задачи. Если раньше «врагов» в количественном отношении было относительно немного и их можно было «пересчитать», то теперь их неисчислимое множество. Инакомыслие не поддается точному определению, при определенном угле зрения под эту категорию можно отнести практически все население, при этом угол государство может изменять произвольно.
Соответственно, для борьбы с инакомыслием индивидуальный подход, адресные репрессии и прочие относительно «мирные штучки» не эффективны. Здесь работает только логика больших цифр. Когда каждый является потенциальным врагом, для применения индивидуального подхода просто не остается ни времени, ни силового ресурса. Поэтому переход к борьбе с инакомыслием является обязательной увертюрой для массовых репрессий. Немыслимое, казалось бы, оставленное в далеком прошлом, стоит, на самом деле, на пороге и вот-вот готово шагнуть в российскую повседневную жизнь.
Есть много разных косвенных признаков, указывающих на то, что эндокринная система диктатуры начала гормональную перестройку под массовый террор. Упрощение правосудия до уровня «троек», санкционирование внесудебных расправ, восстановление в правах базовых для оправдания массовых репрессий категорий «изменник родины», «антироссийская пропаганда», «экстремист (диверсант)», «иноагент (вредитель)». Восстанавливается исподволь даже экономическая основа массового террора — принудительный труд заключенных на «великих стройках». Мысль о том, что зека должны заместить собою мигрантов, со временем неизбежно разовьется в императив, что зека должно быть не меньше, чем требуется России мигрантов. А то, что хорошо для «Газпрома», «Роснефти» и «Ростеха», тем более хорошо для ФСИН. Если присмотреться внимательней ко всем этим деталям, то можно уверенно сказать, что Россия беременна новым ГУЛАГом.
Но все изменится не только для общества. Режим тоже пока не очень осознает, каковы будут для него самого долгосрочные последствия перехода от точечных к массовым репрессиям, а они, безусловно, будут. Прежде всего будет уничтожена обширнейшая «нейтральная полоса» между режимом и обществом. Резко сократится количество тех, кого это все не касается. Ранее нейтральные общественные частицы начнут быстро поляризоваться. В новом обществе трудно будет оставаться «просто порядочным человеком», оно быстро поделится на жертв и палачей. Но палачей по определению всегда меньше, чем жертв. Соответственно уровень скрытого неприятия системы и сопротивления ей парадоксальным образом по мере нарастания репрессий будет не уменьшаться, а увеличиваться. Это как с налогами: после определенного момента повышение налоговой ставки приводит лишь к снижению их собираемости.
Но самым главным последствием, пожалуй, станет другое. Размытость границ в определении инакомыслия делает практически неизбежным внутриклановые зачистки с целью консолидации власти перед лицом растущих внутренних и внешних вызовов. Масштабные репрессии внутри кремлевского пула практически неизбежны, и это вопрос самого ближайшего будущего. Думаю, что они затронут уже не только «улюкаевых» или «абызовых», но и некоторых людей «ближнего круга», не говоря уже об их «кошельках». Все это постепенно приведет к тому, что ощущение тревоги и опасности будет разделено между абсолютно всеми представителями элиты, а не только между «либеральными лузерами». Мотивация покончить с навязчивыми страхами, порождаемыми массовым террором, будет с каждым месяцем и годом только усиливаться.
В целом непонятно, как практически уже неизбежный новый «большой террор» впишется в современный культурно-исторический ландшафт России. Все-таки с точки зрения своей социально-классовой структуры Россия Путина — это уже не совсем Россия Сталина. Прежде всего, нет больше огромной компактной массы патриархального крестьянства, проживающей в сельской резервации и рвущейся в города. Атавизм крестьянского сознания, конечно, не преодолен, но оно теперь равномерно распылено по всей социальной поверхности России, а это немного другое. Все-таки поменялись политические и культурные стандарты. И коммунизм, и нацизм при всем том вписывались в жесткую логику своего времени. Не то чтобы это все совсем нельзя было повторить, но сегодня это сделать значительно трудней. Поэтому есть робкая надежда, что второе издание «большого террора» будет его облегченно-пародийной версией, менее кровавой и существенно менее долговечной.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.