«МБХ медиа» продолжает публикацию цикла статей доктора политических наук, профессора НИУ ВШЭ Эмиля Паина «Преодолевая стереотипы: политико-этнографические этюды».
21 января 2016 года в Кремле президент России Владимир Путин заявил, что Ленин «заложил атомную бомбу» под
основание целостности исторической России. В других публичных выступлениях президент Путин не раз возвращался к этой теме и объяснял, в чем вина большевиков: «Они разбили наше отечество на отдельные княжества, которые раньше на карте земного шара и не фигурировали вообще. Наделили эти княжества правительствами и парламентами». Эти заявления отражают распространенный стереотип в сознании постсоветского российского истеблишмента, убежденного в том, что унитаризм, подавление каких-либо проявлений автономии защищает империю от распада. Однако подобные стереотипы не подтверждаются историей Российской империи.
О двух моделях самосохранения империй
В середине 1860-х годов политическая элита двух соседних империй Австро-Венгерской и Российской стала формулировать стратегии самосохранения имперского режима и многонационального государства. В России именно в это время впервые появился термин «национальный вопрос» (в донесениях царю министра внутренних дел Петра Валуева), понимаемый как угроза империи со стороны национального сепаратизма. Стратегия решения «национального вопроса» в России была принципиально иной, чем в соседней стране.
Австрия после многих лет борьбы с движениями за независимость венгров, чехов и южных славян приняла в 1867 году Конституцию, в соответствии с которой Австрийская империя превратилось в Австро-Венгрию — дуалистическую монархию, разделенную на австрийскую зону влияния (Цислейтанию) и Венгерское королевство (Транслейтанию). Обе части возглавил император Австрийской империи Франц Иосиф I. В австрийской части государства (Цислейтании) появились национальные автономии разного типа: 1) территориальные, обладающие правами широкого местного самоуправления и 2) сугубо этнокультурные, обеспечивающие возможность использования языка национальных меньшинств и получения начального образования на нем. Идея национальных автономий поддерживалась большинством политических сил в Рейхсрате (парламенте Цислейтании).
Масштаб автономизации был таков, что ныне некоторые теоретики даже задаются вопросом, не лучше ли называть Австро-Венгрию не империей, а федерацией?
В это время в России Александр II «освободитель» как раз в сфере национальной политики не проявил себя либералом. После очередных восстаний в Польше и Литве в 1863–1864 годах власти стали принимать меры к тому, чтобы вытравить из сознания даже слова Польша и Литва. Вместо Польши в документах фигурировали новые термины: Привислинский край или Варшавское генерал-губернаторство с десятью губерниями. Литва должна была быть забыта, разделенная имперской властью между двумя губерниями, Виленской и Ковенской, так что ни в одной из них литовцы не составляли и 40 % населения. Было запрещено преподавание на литовском языке, а книгопечатание на нем переведено с латиницы на кириллицу. В те же годы усилился процесс русификации Украины, начавшийся в XVIII веке. В разгар польских и литовских восстаний (1863 год) был выпущен негласный циркуляр министра внутренних дел Петра Валуева о запрете книгопечатания на малороссийском наречии (так именовался тогда в документах украинский язык), а в 1876 году царь Александр II издал Эмский указ, в соответствии с которым частичный запрет украинского книгопечатания стал открытым и официальным. Запрет не касался лишь публикаций исторических документов и художественной литературы, хотя не допускал «сценические представления на малорусском наречии». Следующий царь — Александр III дополнил эту стратегию подавления полным запретом на преподавание в учебных заведениях на польском языке. При нем начались ограничения автономии Финляндии, которые завершились при Николае II. Каков же был итог этой репрессивной политики?
История XX века не дает оснований для вывода, какая же из двух политических стратегий — австро-венгерская или российская — оказалась более эффективной с точки зрения поставленных монархиями целей самосохранения имперского режима, поскольку обе империи распались к концу одного и того же 1918 года. И тут оказалось, что закон «действие равно противодействию» проявляется не только в физике. Впрочем, еще до распада империи появились его предтечи. Как только в национальных окраинах России были разрешены первые политические партии (1905 год), в программе каждой из них появился раздел по национальному вопросу, и во всех отразилось требования федерализации, как разрешенного минимума. Массовость этих требований была такой, что впоследствии, уже в ходе гражданской войны, с ними вынуждены были считаться не только большевики, но и Белая армия. 10 апреля 1919 года в политической декларации Главного командования Вооруженными силами Юга России (армия Антона Деникина) «Наши цели, за что мы боремся» говорилось о «проведении децентрализации власти путем установления областной автономии и широкого местного самоуправления». Еще дальше в этом направлении шло правительство адмирала Александра Колчака. Его представитель в Париже, известный российский политик и бывший посол Василий Маклаков весной 1919 года объяснял: «Мы не представляем себе будущее России иначе как свободным сожительством народов на принципах не только автономизма и федерализма, но даже в некоторых случаях и на условиях, установленных обоюдным соглашением и на началах независимости».
Национализм против большевизма
Наиболее активно добивались именно независимости, а вовсе не автономии, те народы, которые больше других подавлялись империей. Литва, преодолев почти вековое расчленение, первой из провинций России объявила о независимости. 16 февраля 1918 года Государственный совет Литвы объявил декларацию о восстановлении независимости государства. Фактически же речь шла о создании нового государства на литовской этнической территории. Польша добилась независимости несколько позднее, преодолевая границы двух империй и десятка губерний (впоследствии в 1919 году по Версальскому договору к ней присоединились и земли третьей империи — Германской). 11 ноября 1918 года польские вооруженные отряды разоружили немецкий гарнизон в Варшаве, создали Временное правительство Польской республики во главе с Юзефом Пилсудским.
Польский национализм начала прошлого века хорошо известен, его анализу посвящены горы литературы, описывающие как его защитные функции, так и проявления шовинизма по отношению к другим народам. Намного меньше известно о финском национализме. Национальная мобилизация совсем не нужна была Финляндии в процессе признания ее независимости, это признание было получено от Советской России сравнительно быстро и бескровно, уже в декабре 1917 года. Мобилизация финской этничности проявилась позже в ходе гражданской войны (с 28 января по 15 мая 1918 года) между «красными» (punaiset, punikki) и «белыми» (valkoiset) финнами. Эти термины не были придуманы историками, они звучали в Финляндии в 1918 году и отражали связь этой гражданской войны с российской. Обе группы состояли в основном из этнических финнов, помнивших о временах независимости Финляндии или хотя бы ее особом статусе в России начала 1800-х годов. Но для «красных финнов» независимость не была ценностью, они стремились к включению Финляндии в Советскую Россию. «Белые финны», выступавшие за независимость на стороне законного правительства, противостояли мятежникам не по классовому признаку и даже не столько на основе осознания своей юридической легитимности, а преимущественно на основе негативного националистического сплочения против «чужих», которых они называли российскими захватчиками, а еще чаще просто русскими, «рюси», независимо от их реальной национальности.
Вот как об этом пишет в своем дневнике 1918 года очевидец, русский барон Павел Николаи, живший в Выборге (в своем знаменитом имении Монрепо): «Именно гражданская война в Финляндии стала причиной того, что радикальное националистическое движение и ненависть к «инородцам» нашли здесь открытое, гласное выражение <….> Многие выборгские финны были убеждены, что братоубийственная вражда — это привнесенная с восточной границы зараза». Свою роль в росте ненависти к «красным» и сплочению против них сыграл красный террор, точная копия того, какой проводился в это же время в России: «За время, когда Выборг находился в руках красных (январь — апрель 1918 года), многие выборжане пришли к выводу о политическом «родстве» финского социализма и российского большевизма». Известно, что «белые финны» ответили «красным» еще более жестоким террором в той же войне, но все эти финские терроры не идут ни в какое сравнение со сталинскими репрессиями по отношению к финнам (в том числе и бывшим «красным финнам») в советской Карелии в 1933–1938 годах. Известно, что лишь за два первых года репрессий на долю финнов, составлявших в 1933–1935 годах всего 3 % населения этого региона, пришлось 40 % всех репрессированных и 85 % всех расстрелянных, отмечают современные историки Петрозаводского университета.
Итак, развитое национальное самосознание в Польше, Финляндии и странах Балтии позволило им защититься от большевизма по крайне мере до 1939–1940 годов.
От российской империи к советской
Иначе сложилась ситуация на большей части территории бывшей Российской империи, где национальное самосознание было менее консолидированным, чем в западных регионах, а расположенность к левым идеям была чрезвычайно велика. Напомню, что политические партии, сформировавшие правительства и другие органы власти первых независимых государств (1918–1921 годы) — Армении, Грузии, Украины, позиционировали себя как социалистические, да и в программе правящей партии Азербайджана «Мусават» («Равенство») не только эгалитаризм, но и другие социалистические идеи занимали видное место. При такой симпатии населения к социализму и малой роли национализма большевикам удалось сравнительно быстро советизировать власть в новых независимых государствах, и уже как советские эти республики, вместе с РСФСР, вошли (1922 год) в состав Советского Союза.
Процесс образования СССР вспоминал президент Путин, выступая на пленарном заседании Общероссийского народного фронта в Ставрополе 26 января 2016 года. Президент объяснял, что он имел в виду, говоря, что именно Лениным «была заложена мина под здание нашей государственности»: «Я имел в виду дискуссию между Сталиным и Лениным по поводу того, как строить новое государство — Советский Союз». Путин напомнил, что Сталин тогда сформулировал идею автономизации Советского Союза, а Ленин раскритиковал его позицию, настаивая на федеративном принципе. Из этих высказываний кристально ясно видно отношение президента федеративного государства к федерализму: оно, мягко говоря, невосторженное, удивляют лишь рассуждения о том, что принцип «право наций на самоопределение» сохранялся, дескать, в советской конституции потому, что Сталин в 1922 году в дискуссии об автономизации подчинился Ленину.
Так ведь после 1924 года Сталин стал полновластным хозяином страны и мог изменить, «разминировать» конституционные положения, убрать «бомбу» хотя бы в процессе создания своей конституции 1936 года. Она тогда называлась и в историю вошла как «сталинская». Почему же он этого не сделал? Потому, что не было в этом нужды. Можно было и слова о национальном самоопределении сохранять, и народы депортировать, сливать или разделять республики, не говоря уже о произвольном назначении и смене (иногда расстреле) наместников в союзных и автономных республиках. В годы большого террора достаточно было доноса о том, что некто мечтает о праве наций на самоопределение, чтобы этот «некто» превратился в лагерную пыль. Да и после смерти Сталина требования диссидентов о наполнении реальным содержанием конституционных норм считались до середины 1980-х годов государственным преступлением.
Так, Национальная объединенная партия Армении (НОП), основанная в подполье в 1966 году, выдвигала в качестве главного требования независимость Советской Армении от СССР в соответствии с союзной конституцией. За это ее ряды неоднократно вычищались органами КГБ, а ее активистов отправляли в лагеря. В 1977 году один из ее основателей и лидеров Степан Затикян был приговорен и расстрелян. И все же в эту партию приходили новые сторонники независимости в течение 20 лет вплоть до ее легализации в годы перестройки.
Несмотря на репрессии и вопреки им, развитие национального самосознания не прекращалось в республиках СССР, что во многом обусловило еще один цикл распада империи, на этот раз советской. К 1990 году в значительной части республик, не только в Литве, Латвии и Эстонии, но и в Армении, Грузии, Молдавии, Украине и некоторых других сложились мощные движения, ориентированные на недопущение возврата к имперскому, «внешнему» правлению из Москвы. В период «парада суверенитетов» в СССР (1988-1991 годы) идея национального самоопределения проявилась не только в союзных, но в ряде автономных республик, а также на территориях, не имевших никаких признаков автономии и этнической специфичности, например, в Приднестровье. Вовсе не политические декларации типа ленинско-сталинского «права наций на самоопределение» и даже не правовой статус автономии стали взрывным материалом для многонационального государства с жестким авторитарным режимом. Реальной миной («бомбой») для него выступило массовое осознание отдельными культурно-территориальными общностями принудительного характера своего пребывания в государстве, воспринимаемого в качестве империи.
Читайте также первый материал цикла — «Постимперская ситуация: гражданственность и национализм проигрывают державности»
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.