«Нас физически больше, чем мест в тюрьмах и в ИВС»: журналист Светлана Прокопьева о своем уголовном деле

Светлана Прокопьева пришла в журналистику по объявлению Льва Шлосберга. Тот набирал команду в независимую газету «Псковская губерния» на историческом факультете псковского пединститута. В родном издании Светлана побыла и журналистом, и редактором. Сейчас она как внештатный журналист сотрудничает с разными изданиями, в том числе с «Радио Свобода», и ведет собственный эфир на радиостанции «Эхо Москвы в Пскове». После выпуска передачи о причинах самоподрыва подростка у архангельского ФСБ СУ СК завел на Прокопьеву уголовное дело за оправдание терроризма. Обыск в ее доме проводили в сопровождении полностью экипированных сотрудников СОБРа.

«Ты переживешь их всех»

– Почему ты решила говорить в эфире о взрыве у здания ФСБ в Архангельске?

– Когда гибнут люди – это всегда резонанс. Я осуждаю терроризм, я никогда не оправдываю терроризм. Мне кажется, это всех, в общем, всколыхнуло. И мотивация у этого подростка была сугубо политическая, он сам написал об этом в чате. Человек ради политики пошел и себя убил, пытаясь, наверное, убить других. Это же покушение на сотрудников этого государственного учреждения и на учреждение как таковое. И он его мотивировал политикой. Это, конечно, устрашает. Я захотела разобраться, что его подтолкнуло к этому, неприемлемому, конечно же, поступку. Почему он таким образом выразил свой протест против действий ФСБ? Я предположила, что других методов он не увидел.

– Он – нет, а ты?

– Конечно, вижу. То, что я делаю, и есть выход. Я пытаюсь в рамках своей работы придерживаться тех принципов, которые заложены в законодательстве демократического государства.  Я старательно отстаиваю свою свободу слова, потому что она есть у нас по Конституции, например.

– А кроме Конституции она где-то есть?

– Есть закон о СМИ с довольно широкими полномочиями, он дает мне широкие права выражать мое личное мнение.

– Ты видишь другой выход, и у тебя есть возможность выражать свое мнение. Архангельский подросток ощущал все как-то иначе. Что бы сделала, если встретила его за несколько минут до подрыва?

– Я бы ему сказала то же самое, что и им. Жестокость порождает жестокость. Преступлением невозможно исправить другие преступления. И то, что он был готов на преступление и совершил его, вообще-то никому не помогло. И ничего не исправило. И лучше от этого не стало. Я попыталась бы ему заранее это объяснить.

Я бы ему сказала: «Парень, ты, возможно, политический активист, ты возмущен, ты хочешь как-то ответить на ту несправедливость, которую ты видишь в мире, но твоим поступком изменить это по определению нельзя. Насилие приводит к насилию!» Мы видим, что действительно его поступок привел к всплеску насилия со стороны государства в адрес других активистов, тех, кто ему посочувствовал. Я не согласна с тем, как он поступил. Это очень плохо и для него, и для нас. Терроризм, действительно, не имеет оправдания.

И еще бы добавила: «Парень, тебе 17 лет! Тебе всего 17! Ты еще переживешь их всех! Ты и меня переживешь. Ты будешь жить долго, ты будешь получать новый жизненный опыт, ты, в конце концов, станешь тем поколением, которое придет к власти. Твои ровесники в какой-то момент станут доминирующей силой в обществе и от вас будет зависеть, как будет функционировать эта система. Просто, блин, вырасти, повзрослей и возьми власть в свои руки! Не надо умирать сейчас ни за что».

– Все по Бродскому: «Переживи все, переживи всех…»

– В России нужно жить долго. Тогда есть какой-то шанс.

«Меня посадит не кто-то, а конкретный следователь»

– Тебя эта смерть подростка задела, ты испугалась его реакции на происходящее. А остальные? Реакция большинства какая-то была?

– Такое чувство беспомощности перед репрессивной и очень жестокой системой мог испытывать не только тот семнадцатилетний парень. И если такие настроения накопятся в обществе –  кто знает, к чему это может привести. Я не призываю к массовым беспорядкам, если что. Я говорю о том, что те, скажем так, винтики системы, те маленькие люди, которые работают на маленьких должностях, тоже каждый день принимают решение, на чьей стороне быть. На стороне бездушной бесчеловечной системы, которая прессует по формальным основаниям любого, кто случайно попал ей в лапы, или на стороне граждан, на стороне общества, на стороне тех людей, которые сами становятся жертвами этой системы.

– Но как обычный товарищ майор может, работая в своей трехбуквенной организации, вдруг перестать быть на стороне системы? Его же уволят сразу!

– А кто проверял? Ну что, серьезно, есть прецеденты, когда кого-то уволили за то, что он не затоптал человека вдруг? Наверное, есть, но тогда надо это выводить в публичную плоскость и защищать такого человека. И его защитят, я уверена. Просто пойми, что меня посадит не кто-нибудь, а конкретный следователь, который примет решение передать дело в суд. Составит обвинительное заключение, не прекратит уголовное дело, потом уже подключатся прокурор области, судья и так далее. Но вот именно сейчас мое будущее решает конкретный сотрудник. Он маленький человек и порядочный, я вижу это по нему. Он просто для себя в какой-то момент решит, что ему делать: прекратить это уголовное дело или передать его в суд.

– Для того, чтобы прекратить дело, товарищу майору достаточно осознать разницу между понятиями «предположение и рассуждение» и «отношение и оправдание».

– Я не предполагала, что меня читают какие-то иностранцы, маленькие дети, или, может быть, люди с крайне ограниченными интеллектуальными способностями, которым надо все разжевывать. По умолчанию терроризм – это плохо. Я не предполагаю, что кто-то считает, что терроризм – это нормально. Я так не считаю, никто из моих друзей так не считает. Я знаю, что аудитория «Эха Москвы» так не считает, и я не держу их за идиотов, чтобы им это повторять. Понимаешь, вина моего текста в том, что это не разжевано. И да, я еще не предполагала, что мой текст будут читать с намерением возбудить уголовное дело.

– А если бы знала, что возбудят, стала бы писать?

–  Стала бы! Но я бы, как для детей, сказала: я не оправдываю теракт. Я никогда не буду оправдывать терроризм, терроризм – это очень плохо. Я понимаю, что оказаться в тюрьме – не очень приятная перспектива, знаю, что мне будет противно, мерзко и отвратительно там находиться. Но я не могу перестать делать то, что я делаю.

– До этого момента силовики как-то проявляли интерес к твоим текстам?

– Газете «Псковская губерния» выносили предупреждение за мою статью «Это не выборы», где была фраза «давайте признаем честно, Путин узурпировал власть». Вот тогда мы познакомились с господином Байковым Дмитрием Геннадьевичем из центра «Э», который потом на обыске перерывал мои вещи. Та проверка, я так понимаю, закончилась ничем. Предполагаю, они не захотели громко и публично обсуждать, узурпировал ли Путин власть на самом деле. Возможно, это неудобный вопрос.

«А вдруг сатира станет одной из форм оправдания терроризма?»

– Ты продолжишь задавать в своих материалах столь же неудобные вопросы?

– Многое будет зависеть от исхода дела. Потому что если обвинение рассыплется, то границы свободы слова пока что устоят в тех рамках, которые уже есть. Если обвинение будет утверждено, эти границы сильно сузятся. А у меня просто физически не будет возможности писать тексты, находясь в местах заключения. А насчет самоцензуры… Бесполезно. Нет никого смысла подбирать синонимы, нет никакого смысла вычитывать по четыре раза один и тот же текст, потому что правила меняются на ходу. Ты же видишь, как это происходит. Мы не можем угадать, что в следующий раз зацепит правоохранительные органы, и это самое страшное, самое ужасное – вот эта непредсказуемость. Да, можно писать эвфемизмами, можно писать одну сплошную сатиру. Ну а вдруг кто скажет, что сатира – это тоже одна из форм оправдания терроризма или форма экстремизма, или возбуждение, там, ненависти и вражды к социальной группе «полицейские» или что-то еще такое?

– И какой тогда выход – садиться и переписывать закон о СМИ, чтобы были еще более четкие правила?

– Не надо ничего переписывать, надо просто держать над плечами эти границы. Всех не пересажают. Думаю, что нас физически больше, чем мест в тюрьмах и в ИВС. Сколько можно человек посадить одновременно? Скоро просто это уже будет не нужно, скоро страна станет одним большим ИВС. Не надо просто идти у них на поводу.