«Я нисколько не жалею – это было круто». Калининградский нацбол Денис Оснач – о музыке и политической борьбе 

Калининградский нацбол Денис Оснач стал известен на всю Россию в 2004 году – нацболы тогда захватили кабинет в администрации президента. Лидер калининградских «лимоновцев» получил за свою акцию 3,5 года тюрьмы. Выйдя из заключения, Оснач создал группу «Дом Советов», где поет о революции и тюремном опыте. Корреспондент «Северо-Запад. МБХ медиа» пообщалась с Денисом о том, какую роль в его жизни сыграла Анна Политковская, как менялось отношение к Эдуарду Лимонову и почему «правильные панки» не употребляют алкоголь.

— Вы с юности были настроены революционно? И почему стали именно нацболом?

— В школе я начал интересоваться политикой, стал читать труды марксизма-ленинизма. Был воспитан бабушкой на исторических событиях – революции и фильмах о неуловимых мстителях. В старших классах школы была интересна политика, оценивал, что происходит в стране, искал союзников. Я познакомился сначала с коммунистами местными, но они никак не подходили под образ, который у меня сложился на основе литературы и кино. Это были пожилые люди. В газетах они писали о сопротивлении, протесте, но реально не представляли из себя никакой силы. Мне в руки попала газета «Лимонка» и я обратил внимание на нацболов, Лимонова, стал читать его книги. Когда я поступил в университет, то был удивлен, что даже преподаватели ходили с «Лимонкой» подмышкой, приводили в пример как зубастое СМИ, которое за словом в карман не лезет.

— Вы стоите у истоков движения в Калининграде. С какими сложностями столкнулись поначалу? 

— В 2002 году я уже со своими соратниками, которым были близки идеи «Лимонки», сформировал первое отделение НБП (запрещенная в России организация — “МБХ медиа”). Мы начали устраивать акции в Калининграде – жгли флаги, распространяли листовки. В лучшее время мы выводили 40-50 человек под наши флаги. Это люди от 15 до 25 лет. Яркая символика, свежие лозунги – мы всегда красиво смотрелись на фоне коммунистов, к нам на акции приходило много журналистов. Актив тех, кто постоянно этим занимался – 10 человек. 

— Были ли готовы люди к более радикальному движению? 

— Я думаю, люди искали, куда выплеснуть свой радикализм, а тут появились мы. Тогда были сильные антиамериканские настроения в обществе из-за конфликта в Афганистане. На первомай коммунисты организовывали шествие. Мы пришли, достали американский флаг, облили его горючим и подожгли. Это было спонтанно – мы, конечно, готовились, но не знали, какой будет реакция. Окружающие восприняли это на ура, подбежала милиция, спросила, что мы делаем, но задерживать не стали. Про нас написали все местные газеты. С КПРФ мы сотрудничали – на тот момент они были серьезно представлено в регионе, депутаты были и в городском совете, и в областной думе. Когда нас начали задерживать, эти депутаты нас выручали. Мы пользовались, по сути, их мероприятиями, где проводили свои акции, привносили молодежную повестку, приводили кучу прессы, они же обеспечивали надежность на случай задержаний. 

— В 2004 году, в годовщину восстания декабристов, вы лично брали штурмом приёмную администрации президента. Как пришла в голову эта идея? 

— Я был руководителем организации в Калининграде уже два года на тот момент. Должен был наступить какой-то новый этап. В ноябре 2004 года случился съезд партий, после него мы приняли решение, что нужно завершить этот важный для нас год яркой акцией и приурочить ее к восстанию декабристов. Накапливались претензии к руководителю страны и к его кабинету. Мы решили взять брошюры Конституции, подчеркнуть там пункты, которые не соблюдаются. Нас не устраивало, что не были расследованы теракты на Дубровке и в Беслане. Серьезный накат был на свободу слова, выборы тоже не были честными. У нас тогда широкой поддержки не было – все на Путина смотрели как на нового человека, который пришел после Ельцина, все надеялись, что он как-то должен себя ещё проявить, давали карт-бланш. Активно против него не выступал никто, кроме Лимонова и нашей организации. Мы первые сказали, что он суть продолжение той системы. 

— Как проходила подготовка к акции? 

— Мы решили, что наиболее подходящее место для проявления воли народа – приемная администрации президента. Всего участвовало 40 человек – молодые люди из разных районов страны. Мы хотели заявить свои претензии, передать Конституцию, листовки с требованием «Путина в отставку». Никто не думал на тот момент, во что это выльется, но мы живем в стране, где все может случиться, и были готовы к разному развитию событий. 

— В какой момент все пошло не по плану? 

— Мы приехали к приемной, всей толпой вошли в холл. Охранники спрашивали, кто мы, мы отвечали, что идем на встречу, и вошли в ближайший кабинет. Вывесили транспарант на улицу «Путин, уйди сам!», выбросили листовки с нашими требованиями в окно. В кабинете никого не было. Ну, мы думаем – сейчас придет к нам чиновник, мы с ним пообщаемся. Почему бы ему с нами не пообщаться – пришла большая организованная группа людей без оружия, без агрессии. Но чиновники к нам не пришли, пришли ОМОНовцы. Мы от испуга просто закрыли двери. С той стороны нам кричали – выходите, а то мы вас будем газом травить. В это время я на «Эхо Москвы» вел прямой репортаж по телефону, общался с журналистами, Олег Кашин был на проводе, земляк. Мы не знали, что именно следует делать, все пошло не по нашему сценарию, и мы забаррикадировались – заблокировали дверь сейфом, чтобы выгадать время. Сели на пол, сцепились руками и запели «Врагу не сдается наш гордый варяг». И когда ОМОНовцы уже выломали дверь с куском стены, она упала, в первую секунду силовики застыли на пороге с ошалелыми глазами. Спустя секунду они вспомнили, что они ОМОНовцы, начали нас избивать, вытаскивать за шкирку и штабелями укладывать в автобус.

— Сильно вас тогда избили?

— Несколько раз меня ударили по лицу, кровь лилась изо рта и носа, когда меня тащили по коридору этой приемной. На полу были красивые ковровые дорожки, и я старался, чтобы как можно больше крови лилось на эти ковры, чтобы принести хоть какой-то ущерб. Это навеяно было ещё и «Бойцовским клубом» — мы смотрели его как фильм про американских нацболов. Приговор вынесли 8 декабря 2005 года, год мы просидели в изоляторе. Суд принял решение большую часть людей освободить, дав условный срок. Только семь человек получили реальные сроки и поехали по лагерям. Получил я 3,5 года, по УДО меня освободили через 2,5 года.

— Если бы вы знали, что попадёте в тюрьму, решились бы на участие в акции?

— За всю историю нашей организации множество людей побывало в тюрьме. Для нацбола было почетно попасть в тюрьму за свои убеждения, а мы знали, на что мы идем. Мы понимали, что нельзя в этой стране называть себя борцом с режимом, если ты не пострадал от этого режима. На тот момент в тех условиях это была совершенно логичная акция, и она закончилась тем, чем закончилась. Я нисколько не жалею – это было круто, было ярко. Понимаю, что очень много горя я принес родителям, годы жизни потратил, но это мой путь. Кусок биографии, за который мне не стыдно.

— Расскажите о роли Анны Политковской в вашей жизни.

— Из большого числа либеральных журналистов Политковская одна за нас вписалась. Я помню, как она приходила к нам в суды, а мы потом читали в СИЗО газету со статьями о нас, это было круто. На тот момент протестная молодежь, которая рисковала своей свободой, находилась в маргинальном лагере, либеральные силы в основном обходили нас стороной. Но Политковская много писала о нас. Именно это вызвало потепление в обществе. Люди увидели, какие мы на самом деле и поняли, что если даже мы идейно не сходимся, то можно поддержать нас и в целом взглянуть на режим иначе. Когда я находился в лагере, у меня была возможность связываться с родными, и я позвонил маме. Она заплакала и сказала: «Политковскую убили». Я тоже заплакал – для меня это был шок.

— Вам оказывали поддержку, когда вы были в заключении?

— Вслед за Политковской многие стали писать о нас. Нас активно поддерживали журналисты Сергей Доренко и Олег Кашин. Пачка писем, которые мне постоянно писали, не помещалась в окошко для почты. Мне писали из-за границы, из Владивостока получал открытки, в плане тюремной жизни это помогало. Нас показывали на НТВ. Когда входишь в хату, называешь статью, люди сразу такие: «О, Лимон!» Партия сильно помогала – у нас были серьезные проблемы с криминальным миром, и конкретно Лимонов, и адвокат наш Сергей Беляк все делали, чтобы мы могли выйти из конфликтной ситуации, не уронив нисколько своего флага. 

— Систему ФСИН называют исправительной. Она может реально исправить человека? 

— Думаю, тюрьма может исправить человека. В тюрьме нет ничего, нет возможности съесть то, что ты хочешь, провести время как ты хочешь. Нормальных людей это стопарит от преступлений и дает возможность начать трепетнее относиться к свободе. Но есть и те, для кого жизнь в тюрьме круче жизни на воле, этих ничего не исправит. От оппозиции часто можно услышать – давайте откроем двери тюрем и всех выпустим, ведь там много невиновных. На мой взгляд, большая часть людей сидит в тюрьме за дело, и я не представляю, что было бы с нашей страной, если бы эти люди жили среди нас. Они реально опасны. Всегда есть ошибки, и сидят невиновные люди, но это такая святая цена за то, чтобы виновные сидели в тюрьме. Хотя понимаю, что процент оправдательных приговоров у нас мизерный. 

— Вернувшись из тюрьмы, вы ушли из политической жизни. По каким причинам? 

— Раньше я ждал, что вот-вот что-то изменится, баррикады появятся, власть сбежит, бросив страну, а тут как тут мы, молодые, воспитанные на идеалах прошлого и знающие, что делать. После освобождения ещё несколько лет я занимался активизмом, бывал на съездах в Москве. Но все это превращалось в рутину, прошел тот угар. Я посчитал, что на этом пути я сделал все, что от меня зависело. Постепенно моя политическая жизнь сошла на нет.

— Как творчество панк-группы воплощает вашу потребность в радикализме?

— Я люблю концерты, фестивали, всю эту движуху. Я написал много стихов и песен в тюрьме, все это требовало реализации. Мне хотелось через песни вовлекать людей в протестное движение. Группа – рупор нашей борьбы. Я собрал сначала своих товарищей нацболов, мы стали репетировать, постепенно группа стала развиваться. Если раньше мне до трясучки прям хотелось на какой-нибудь митинг сходить, что-то самому организовать, то теперь это сублимируется в творчество. Мы сейчас готовим новый альбом.

— Почему группа называется «Дом Советов»?

— В центре Калининграда стоит недостроенное здание советских времен. В 70-е начали строить, 22 этажа. Матерое бетонное здание – отлично подходит, чтобы назвать группу в честь него. Группе нужен был логотип, его сделал мой знакомый дизайнер. Я подумал, что он будет круто смотреться на футболках, мы стали делать мерч. Многие люди просили сделать футболку просто с Домом Советов без подписи «бэнд». И постепенно этот логотип перерос группу и существует уже независимо от нее. Сейчас Алиханов активно занялся восстановлением этого дома, планирует сделать там общественное пространство. Было бы здорово, если бы дом восстановили.

— Стоит ли музыкантам реагировать на политические события в творчестве?

— Очень популярно сейчас писать протестные песни, но фишка в том, что их поют люди, которые, может, к счастью, и не ощущали на себе прессинга. Кого-то, может быть, даже и менты ни разу не задерживали. Наши песни выстраданы, были написаны прямо в тюрьме, от этого в них больше ценности. Сейчас рэп занял место рока, он стал более актуальный и злой. Я считаю, что если есть что сказать – стоит сказать, главное, чтобы это не было протестом ради протеста. Я играю и слушаю панк-рок – «Гражданская оборона», «Тараканы», «Порнофильмы». Они близки мне ещё и потому, что это неправильные панки – не употребляют алкоголь, не едят мясо, выступают за ЗОЖ. Быть позитивным панком – лучшее, что можно решить в мои годы.

— Как менялось ваше отношение к Эдуарду Лимонову на протяжении всей жизни? 

— Я познакомился с ним, когда он вышел из тюрьмы, получал из его рук партбилет, мы часто виделись в Москве. После моего освобождения Лимонов приезжал в Калининград и жил у меня дома. И хотя, по мнению родителей, из-за Лимонова их сын оказался в тюрьме, у них поменялось мнение о нем. Они выпивали коньяк на кухне, и моя мама осталась в восторге. Лимонов мог бы остаться в Америке, во Франции, но вернулся в Россию и решил что-то делать для своей страны. Столько лет прошло, но не появилось лидера, который бы его затмил по яркости, харизме. Кто-то напрягся из-за его позиции по Крыму, но у меня она вопросов не вызывает. Нацболы давно топили за то, что эта часть Украины является российской, просто временно находится в чужих руках. На мой взгляд, возвращение Крыма – единственная заслуга Путина, которая войдет в историю под знаком плюс.

— Как вы относитесь к «Делу Сети», по которому привлекают питерских и пензенских леваков?

— Можно какие-то параллели провести с нашим делом, но с другой стороны, они и их соратники постоянно утверждают, что людей взяли ни за что. А активисты ходят на суды в футболках с идейной символикой. Это показатель того, что человек неслучайно там оказался. Случайные люди это Устинов, актер. Мы, нацболы, не признавали свою вину, но четко говорили – проводили акцию. Надо иметь смелость за свои убеждения пострадать. Этой «Сети» сейчас вменяют терроризм, в таких вопросах дыма без огня не бывает. Плюс нацболов в том, что у нас никогда ни одного человека не брали за подготовку терактов. Мы совершали только ненасильственные акции – к чему-то приковались, раскидали листовки и символизмом привлекали внимание. Поэтому наша организация долгое время просуществовала. 

— Расскажите о вашем отношении к Алексею Навальному. В Калининграде есть штаб, там недавно проходили обыски.

— Мне нравятся некоторые его расследования, разоблачения коррупционеров, я смотрю с интересом. Но для меня Навальный не является символом протеста, я человек социалистических взглядов. У Лимонова нет ничего своего – нет собственности, не было особняков, квартир, он не вел роскошную жизнь и тем подкупал всех, кто ходил к нему и знал его. Навальный – человек состоятельный, у него бизнес, достаток, он может себе позволить поехать за границу. Я не осуждаю, но лично для меня он именно поэтому не может стать символом борьбы. Точно так же я говорю о Ксении Собчак, Яшине и прочих. Они говорят, что им что-то не нравится в стране, но с другой стороны у них все отлично, жизнь в достатке при этой власти, и выступать против нее как-то для них странновато.

— Какие у вас впечатления от губернатора Калининградской области как жителя города?

— Меня уж точно трудно обвинить в симпатиях к власти. Но если сравнивать со всеми остальными, Алиханов самый человечный. Я в спортзале жму штангу и проходит губернатор мимо – он занимается в этом же зале. И не в окружении охранников, которые, всех расталкивая, кричат:  «Пропустите!». Он подкупает калининградцев тем, что нет у него машин с мигалками, его можно в городе увидеть на велосипеде. У нас был фестиваль стрит-фуда, все кушали бургеры, и тут он на велосипеде приехал за бургером. 

— Как вы относитесь к тому, что Алиханов пришел на кинофестиваль «Короче» в футболке с лого вашей группы?

— Я удивился, это прикольно, для меня это признание. В СМИ стали сразу писать – а вот слушал ли он группу, песни. Может, и слушал – он человек современный, молодой, а наши песни доступны в сети. Следующий этап – пускай Путин наденет нашу футболку, я скажу: «Красавчик». 

— Алиханов был замечен на публике в куртке с шевронами – нашит был флаг нацистского протектората Богемии и Моравии. Не противоречит ли ношение этой куртки и футболки Дома Советов?

— Мне кажется, это за уши притянуто. Пришел новый человек во власть, все наблюдали за ним, кто-то закинул эту тему скандальную, чтобы посмотреть, как он будет реагировать. Он сказал, что не знал, что это означает. Ну, даже если вдруг это реально флаг нацистского протектората, я точно не думаю, что Алиханов стоит за эти взгляды. Это невероятно и смешно.