В реалиях пандемии сложно приходится многим отраслям. Экономическая и социальная жизнь перестраивается и приспосабливается, идет поиск новых возможностей работы и коммуникации, осваиваются форматы, соразмерные времени. Однако, пережитый полный локдаун показал особую уязвимость именно культурных, независимых институций — частные, небольшие театры, социальные проекты, да и художники-фрилансеры — все они попали под удар, не обеспеченные, порой, никакими государственными гарантиями поддержки. Да и подопечные государства переживали (да что уж там — переживают) не лучшие времена. Артисты во время карантина работали курьерами, переобувались в педагогов, осваивали онлайн-репетиции.
Ну, а что театры? Об этом — их собственными голосами. Без цифр, статистики и аналитики, личными историями и пережитым опытом.
Зависимый независимый театр
Мадина Докшукина возглавляет сразу две театральные студии в Нальчике — детскую и студенческую. Обе — работают на базе Кабардино-Балкарского госуниверситета. Студенческому театру «Занавес» в этом году исполнилось пять лет, детская школа-студия-театр «Пересмешник» чуть моложе — ему четыре года. И все это время работа шла беспрерывно, пока не случились пандемия и первый локдаун.
«В октябре нам дали, наконец, разрешение работать! Для нас это большая радость, — говорит Мадина. — Правда, пока стараемся ничего не выкладывать в соцести, боимся (смеется). Хотя, разрешение самого университета у нас есть».
Несмотря на два месяца оффлайн-работы, театральные коллективы, возглавляемые Мадиной по-прежнему в подвешенном состоянии — слухи, что «вот-вот» и совсем скоро закроют вновь возникают с завидным постоянством.
«Университет же весь на онлайне. А мы — творческие коллективы — все еще работаем. Для нас вся эта ситуация весьма плачевна. Мы репетируем, но не можем нигде играть. С марта месяца. Дети после полугодового простоя пришли совершенно растренированные. Студенты — точно также. Чтобы привести их в форму пришлось два месяца много заниматься тренингами. Конечно, занимаемся безопасными небольшими группами. Главное, что работаем».
Для детской студии еще одним неочевидным испытанием стал переход на новый формат обучения в общеобразовательных школах — из-за большой нагрузки ряды студийцев неизбежно редеют.
«Родители отпускают детей, они ходят. Но, к сожалению, онлайн-образование требует больше времени, дети постоянно за компом. У некоторых просто не остается времени. Со студентами дела обстоят получше», — уточняет ситуацию Мадина.
«Если бы не карантин?» — такой вопрос задают себе многие. Студийцы Мадины Докушкиной не исключение. Если бы не карантин, студенческий театр «Занавес» отпраздновал бы свое случившееся в этом году пятилетие новой премьерой. Отмечать день рождения — ежегодная традиция театра.
«До локдауна мы играли со студентами не меньше двух-трех названий в год. Это при том, что у нас не профессиональный театр, а студенческий, — рассказывает Мадина. — Хотя, часто играть даже до пандемии не было возможности. Такова, к сожалению, специфика студенческого театра. Наш первый и основной зритель — студенты. Хотя, мы начали постепенно выходить и на город. А вот с детской студией мы давали спектакли каждую неделю».
Мадина работает в сфере театральной педагогики с 1995 года. Сначала — в школе искусств Нальчика, затем — желание реализовывать что-то свое. Так состоялась первая попытка открыть школу-студию-театр «Пересмешник» — в городе и на собственные деньги. Но затея быстро разбилась о финансовые затруднения. Зато вторая попытка оказалась успешной — студию принял университет.
«Независимый ли мы театр? Можно сказать и так. Наши студенческие спектакли спонсирует университет. И то — не все (смеется). В первый раз я вообще все за свой счет делала. Потом — начала уже обращаться в университет. Когда мы показали уже, что умеем работать, не совсем любители (смеется). Школа-то у меня неплохая — я Щуку окончила. Стараемся».
С детьми в студии «Пересмешник» до карантина тесно работали несколько педагогов из Школы искусств Нальчика. По словам Мадины, вновь приглашать коллег проводить занятия пока нет возможности.
«Сейчас вынуждена все занятия в детской студии вести самостоятельно. Вообще же у нас много дисциплин и предметов, каждый из которых ведет отдельный педагог. Такая — почасовая работа для моих коллег из школы искусств. Конечно, для них отсутствие этой работы означает финансовые потери. Но что делать? Я не могу их позвать, а потом — через неделю, если нас закроют — опять отказать. Как только нам скажут — свистопляска закончилась — позову всех обратно. В студенческом театре я так и так работаю в основном одна».
Многие театры выживали во время локдауна только благодаря онлайну. Осваивались новые форматы, придумывались и игрались digital-спектакли, проводились репетиции. Театральная жизнь в онлайне, казалось, побила все рекорды креативности. Однако, по мнению Мадины, театр — искусство все-таки живого общения.
«Как заниматься театром онлайн? Не представляю. Это ведь про семейственность, доверие. Как можно раскрыть человека через экран? Да я и не пыталась. Изначально отказалась от этого. Как раз перед тем, как нас „закрыли“, мы активно репетировали два спектакля на военную тему. Поставили спектакль „Не покидай меня“, успели его даже сыграть три раза. А второй — „Мой бедный Марат“ — так и не удалось доделать. Мы ушли в карантин, но продолжать в онлайне не было смысла. Мы все свернули. У нас был еще один проект — по текстам Светланы Алексиевич „У войны не женское лицо“. Мы хотели делать его со студентками. Но успели провести только пару читок. Нет. Репетиции в онлайн — это невозможно».
На социальной дистанции от социального театра
Самый уязвимый во всех смыслах театр? Наверное, независимый. И, пожалуй, социальный. Тот, что делает наш мир немного лучше. Потому что заряжен на работу с социально незащищенными слоями населения и инклюзивность. Другими словами — на включение в активный социальный жизненный контекст тех, кто из него очень часто и несправедливо исключен.
В Осетии существует сразу несколько действующих инклюзивных театральных проектов, и все они связаны с именем режиссера Фатимы Пагиевой.
«В 2012 году мы с Союзом театральных деятелей открыли инклюзивный театр „Театральная неотложка“. Выпустили два спектакля. Поездили с ними по городам, фестивалям. Инклюзия — это ведь история про „включение“. Например, мы приводили незрячих детей в обычную школу к их сверстникам и играли спектакль для всех. Если вначале у детей были какие-то вопросы, потом, в ходе игры, в процессе спектакля все они рассеивались, и все дети становились друзьями. Вообще же, в какой-то момент мы поняли, что самая не обласканная категория детей — незрячие. Мы начали работать с ними и реализовали несколько проектов».
Детский инклюзивный театр — не единственное направление, которое развивает в республике Фатима. «Всегда мечтала о театральной студии, — поясняет она. — Три года назад мы поставили с воспитанниками детского дома „Виктории“ спектакль-сказку „Когда наступит Пасха“. Премьеру сыграли в местном доме престарелых „Забота“. К тому времени я уже выпустила в доме престарелых спектакль „Волшебник изумрудного города“, и мои артисты предложили поставить Чехова. Как в том фильме: „А не замахнуться ли нам на Вильяма, понимаете ли, нашего на Шекспира?“ Про себя посмеялась, конечно. Казалось, что это нереально».
Когда в доме престарелых затеяли ремонт, директор заведения Фатима Качмазова предложила другой Фатиме — нашей героине — подумать о создании полноценного театра. Фатима идеей зажглась и, привлекая нужных специалистов, смогла организовать самую настоящую театральную сцену со всем необходимым оснащением.
«Есть даже гримерки. Все по-настоящему (смеется). Первый спектакль, который мы там сыграли был „Колобок“ для детей. Куклы сшили сами жители дома. И в конце колобок не умирал, а возвращался к бабушке и дедушке. Официально театр „Вдохновение“ при доме престарелых мы открыли Чеховым. Поставили „Свадьбу“».
По словам Фатимы, дела с детскими театральными проектами во время пандемии и ограничений обстоят лучше. С детьми можно работать, соблюдая все предосторожности. Так, в октябре при республиканском реабилитационном центре для детей-инвалидов Алания открылся еще один инклюзивный театр — «Радуга». На открытии сыграли сказку, в которой были заняты дети с ограниченными возможностями здоровья из реабилитационного центра «Забота».
«С театром при доме престарелых, конечно, сложнее, — говорит Фатима. — У них полная изоляция. Мы до карантина успели начать подготовку нового спектакля — костюмы, декорации, музыкальное оформление. Сейчас ждем, когда снимут ограничения, чтобы довести спектакль до ума. Сложно, конечно, что нет возможности живого общения, но мы созваниваемся практически каждый день. Я им, кстати, предлагала — давайте репетировать в Zoom. Но для старшего поколения это связано со сложностями. Для молодежи такой формат работы в удовольствие. С детьми в „Радуге“ мы работали в Whatsapp, Zoom. Весь подготовительный период провели в режиме онлайн. Как только нам дали возможность работать на площадке, поставили уже все: танцы, бои. И 20 октября сыграли премьеру».
Когда страдают не только люди
«Нарты» — единственный в России конно-драматический театр, который имеет статус государственного. Это и спасает в таких сложных и нестандартных ситуациях, как пандемия, карантин, вынужденные простои в работе. Однако, если актер обычного театра сидит дома и вполне может справиться со сложной ситуацией сам — с артистами-лошадьми дела обстоят немного по-другому.
«Мы бюджетный театр и зарплату нам, конечно, платили исправно. На этом плюсы сидения в карантине закончились, — рассказывает один из ведущих актеров северо-осетинского театра „Нарты“ Алик Караев. — С работой все было сложнее. В театре могли находиться только те, кто ухаживал за лошадьми. Это же весной было. Да считайте даже зимой. Сыро, холодно. Лошади на тот момент были новые. С ними нужно было работать, а возможности нет. Какие-то планы по подготовке лошадей спешно перестраивались. Время упущено. Да и актеры-наездники это время потеряли. В плане своей физической формы и подготовки».
Для ухода за лошадьми во время локдауна назначались дежурные — один, максимум два человека. Лошадей выводили из стойл, чтобы не застаивались, ухаживали за ними.
«Приходишь будто в какую-то запретную зону. Обычно — жизнь кипит. Веселье, смех. А тут вдруг никого. Бывало, ты один находишься с лошадьми целые сутки, — вспоминает Алик. — Обычно жизнь театра очень плотная по работе — приходим, готовим лошадей, чистим, седлаем, выводим на площадку. Сперва — разминка. Все как у людей. Чтобы лошади разогрелись. А потом начинается основная работа. Трюки репетируем, рисунки — парад у нас называется — это как танец, только на лошадях. И так каждый день».
Драматический актер отвечает только за самого себя, а тут еще и ответственность за готовность сценического партнера, который во всем от тебя зависит.
«Изначально лошадей распределили, но не официально или по приказу — каждый выбрал себе коня, который ему по душе (смеется). Моего подопечного зовут Фарн. Он пока лиловый, но поседеет. Рысаки все седеют. Когда приходишь, сразу движение начинается. Может они привыкли уже, ждут, не знаю. Когда заходишь с ними здороваться, кому кусочек сахара, кому морковку или яблоко принесешь. Это как бы такая традиция. И они уже знают — сейчас нам что-то перепадет (смеется). С ними интересно».
Сейчас театр работает, но последствия карантина пока еще чувствительны.
«У нас были грандиозные планы. Но два-три месяца выпали из работы. Впустую. Сейчас лошади вроде бы уже „встали“, но будь у нас те несколько месяцев…».
Театр «Нарты» занят сейчас новогодними представлениями для детей. «Работаем!» — оптимистично резюмирует свой рассказ Алик. И этот оптимизм обнадеживает. Театр жив пока работает. И, как показывают три рассказанные выше истории, работа-жизнь эта во многом держится на подвижниках и людях, беззаветно влюбленных в свое дело.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.